Пару строчек на прощание

      Запыленный, покрытый мусором и покрытый узором трещин асфальт глухо стучал под ботинками проповедника. Солнце шло на убыль, и старший Вантас бойко шагал по людным улицам. Облаченный в черную робу, нацепив на лицо доброжелательно миролюбивую улыбку и зажав подмышкой немного промокший сверток с уже начинавшим таять мясом, он был преисполнен праведного энтузиазма.       Да, его дела шли так себе, но сегодняшний день был просто превосходным. Он с восторгом вспоминал, как после обычной полуденной проповеди к нему подошли целых три (Три!) человека и на протяжении пяти часов беседовали с ним об идеалах Нового Времени. Разумеется, поначалу им придется туго, но когда испытание будут преодолены и «Вставить религию, название которой я не помню» воцарит на Земле и положит конец войнам, страданиям и классовому неравенству.       Капля влаги упала на покрытие, разрывая слой уличной пыли. Прововедник по привычке стер пальцем слезу радости, но тут, же понял, что это была не она. Похоже, мясо окончательно растаяло, и теперь вода медленно сочилась сквозь бумажный пакет, испещряя поверхность темными пятнами. Чертыхнувшись (и тут же обругав себя за это) Вантас перехватил пакет поудобнее и прибавил ходу.       Он до сих пор чувствовал некоторую неловкость. Да, он был безмерно благодарен его Ученице за угощение, но может ли мать двоих дочерей позволить себе такие подарки? Вантас не мог позволить, чтобы из-за него или его мальчиков страдал кто-либо еще, но, несмотря на расспросы все Она была непреклонна:       — Это Вам. Заодно угостите мальчиков, ах да, Непета просила передать привет ворчуну. Надеюсь, завтра увидимся.       Но, несмотря на все противоречия, до дома Проповедник добежал в достаточно приподнятом настроении, которое впрочем, тут, же испарилось, как только он увидел его. Почтовый ящик.       Вантаса всегда удивляло, как в таком относительно небольшом жестяной коробке может поместиться столько счетов. По-хорошему их надо было разобрать сейчас, но у Проповедника было слишком хорошее настроение, так что они подождут до утра.       Перед ним возвышался ветхий деревянный двухэтажный дом. Старый, но очень опрятный и ухоженный. По сути, эти два признака подходили ко всей собственности семейства Вантасов, но дом… Дом был предметом их особой гордости. Идеально подстриженная зеленеющая лужайка, подметенное и опрятное крыльцо, а главное, выкрашенная, отмытая до блеска ярко-красная черепица.       Когда дверь тихо скрипнула за его спиной, Проповедник вздохнул с облегчением. Все-таки нет ничего лучше дома, не так ли? Пробежав мимо увешенной семейными фотографиями, он метнулся к холодильнику, рывком распахнул дверцу морозилки лишь для того, чтобы тут же едва не въехать в нее лицом. Свет отключили еще вчера, а лужу под холодильником Каркат так и не вытер.       «Вот же, вот же, вот же…» — стучало у Вантаса в голове, пока взгляд метался из стороны в сторону. — «Должно же быть хоть что-то! Аха!»       Отодвинув толстенный томик с центра стола, Проповедник положил на его место сверток с мясом. После по локти залез в кухонную тумбу и, расшвыривая кухонную утварь, пока не откопал старую, можно сказать древнюю сковороду. Она была огромной и больше напоминала виниловую пластинку,насыщенную старинной музыкой, которую по ошибке выплавили из латуни, согнули и снабдили эргономичной ручкой из темного дерева. За посуду отвечал Канкри, так что сковородка была чуточку тоньше обычной, и в ней можно было увидеть свое отражение.       Поставив зеркальное произведение ретроклассики на плиту и, залив его маслом, Вантас вернулся к столу и, открыв пакет, благоговейно замер на насколько минут. Это было Мясо. Свежее, розовое, сочное мясо, из которого выйдут хрустящие, таящие во рту кусочки блаженства.       — «Ребятам должно понравиться», — подумал Проповедник, наслаждаясь шипением румяных полосок на раскаленной поверхности. Бросив мимолетный взгляд на часы, он нахмурился. Да, Каркат все еще торчит в своем литературном клубе, вопя на любого оспорившего его точку зрения, но Канкри… в это время всегда был дома. Опаздывать вообще было не в его стиле, а уж на целый час. Это было странно.       Немного подумав, Проповедник понял что перегибает палку. Его сын достаточно зрел, ответственен и главное благоразумен (в отличие от своего брата), поэтому если он где-то задержался, то, скорее всего, была уважительная причина. Стоило Вантасу поразмыслить об этом еще немного, и тревога исчезла окончательно.       Готовка — отличный способ отвлечься от пустых переживания, особенно, когда те не имеют под собой никаких оснований. Уже через полчаса посередине стола стояла большая тарелка, заполненная тонкими, прожаренными и все еще горячими и источающими тягучий запах кусочками мяса.       Удовлетворенно хмыкнув, Проповедник стянул с себя фартук и уже собирался пойти к себе в кабинет и продолжить изучение старинного теологического трактата, как входная дверь распахнулась и в нее влетела волна смачных и совершенно неприемлемых в этом доме ругательств.       — «Спор не задался», — тут же понял старший Вантас, полностью понимая сына.        Он сам иногда был готов рвать и метать после неудачных дебатов. Но внешне это понимание, разумеется, никак не проявилось, едва войдя в дом Каркат сразу, же наткнулся на тяжелый, практически убийственный взгляд и заткнулся так быстро, что щелчок челюсти разлетелся по всей кухне.       — Привет, — мрачно буркнуло чадо, быстро пересекая столовую и разваливаясь на стуле.       Выглядел Каркат не очень счастливым, так что Проповедник решил ограничится короткой нотацией. Примерно на середине речи ребенок принюхался и услышав запах мяса тут же поднял голову и принялся сверлить тарелку голодным взглядом.       — Опять карманые ушли на фильмы, — пронеслось в голове у Вантаса, пока тот доставал тарелку и накладывал на нее примерно треть еды. — Или смски с той милой девочкой. Или на еще на что. Надо будет попросить Канкри присмотреть за ним. Кстати о присмотре…       — Руки помой, — доброжелательно потребовал он, ставя перед сыном ужин. Каркат лишь фыркнул, но все, же поплелся в раковине. — Как прошел день?       — Дерьмово, — раздался крик из другой части дома. Уж в чем чем, а в громкости Каркат равных не знал. — Сначала тест по истории, потом эти идиоты которые считают что Серые тона лучше, чем Вечерняя ода! Бездарности, ничтожные тупицы, ебанные сади…       — Каркат!       — Прости!       — А тест?       — А что с тестом? — невинно поинтересовался Каркат, возвращаясь на кухню. Плюхнувшись на стул и бросив рядом с тарелкой       — Сколько?       — Д.       — Сколько, сколько?       — Три с минусом.       — Как?       — Мне попалась неудачная тема! Мы ее даже не проходили!       — Проходили, если задали, — пресек тираду отец, накалывая на вилку кусок мяса. Тот аппетитно хрустнул под зубчиками. — Почему у брата помощи не попросил? И где он вообще?       — А мне покуда знать? — взвился парень, продолжая болтать с набитым ртом. — В последнее время с ним вообще что-то странное происходит. Вчера он почти два часа разглагольствовал о необходимости самопожертвования для высшей цели.       Услышав это старший Вантас напрягся. Он частенько слышал эти слова, и чего уж грешить сам считал так же, но с людьми дело обстояло иначе. Большая часть не способна даже выключить свет на пару часов в День земли, но некоторые…некоторые относились к этому очень серьезно. И Проповедник опасался, что Канкри относится как раз ко второй категории.       — Так, когда ты в последний раз его видел? — осторожно спросил он, стараясь скрыть волнение в голосе. Но куда уж там, когда Каркату нужно, он слушает так же хорошо как орет.       — Сегодня днем, — быстро ответил тот, ненадолго прекращая набивать рот. — Но я не думаю, что нам стоит опасаться, реши он склеить ласты, сделал бы все по правилам. Ну, ты знаешь, предупреждение, полная подборка причин записка, в конце концов. Ты представляешь, сколько все это заняло?       — Да, — нервно хмыкнул отец, пытая наложить стандартную исповедь самоубийцы на литературную (даже графоманскую) склонность сына. — Увесистый же выйдет томик…       И тут память как бы невзначай уколола сознание булавкой прозрения и взгляд тут же упала на отодвинутый перед готовкой толмат. Польстившись от уделенного ему внимания тот впрочем, тут же раскрыл свою природу: никакой книгой он не являлся и в помине, а представлял из себя примерно десяток толстенных тетрадей старательно склеенных вместе и облаченных в обложку из твердого канцелярского картона.       Это определенно не было предсмертной запиской. Ведь предсмертные записки обычно не превышает пары слов… срок… страниц… листо… а впрочем, на что он надеется когда имеет дело со своими детьми? Тут либо матерная строчка, либо целый трактат. Он был уверен, что в случае Карката записка была бы следующей:

«Я заебался. Я ухожу. Удачи, ебаные пидарасы, надеюсь, вы сдохните в мучениях. Ваш Дʼартаньян»

      Несмотря на явную литературную отсылку и кажущуюся забавность, перспективы однажды увидеть любую из этих двух вариантов вгоняла старшего Вантаса в холодный пот. Не только потому, что это означало ужасную невнимательность и наплевательское отношение к детям с его стороны, но от того, что если эти двое вобьют себе в голову какую-то глупость, выбить ее будет практически невозможно. Легче самому убить будет.       — Господи, да открой ты эту проклятую книгу, наконец!!!       На ушную перепонку Проповедника обрушилась примерно 70 децибел чистого ора. Нормальный человек бы оторопел, но в доме Вантасов любая речь брала а) количеством б) эмоциональностью, в) громкостью, так что он был привычным и лишь прочистил ухо пальцем.       — Сколько раз я просил тебя не орать мне на ухо? — спокойно спросил он, открывая книгу и вчитываясь в первые несколько строк.       Их автором определенно был Канкри. Не потому, что текст был, написал красной ручкой и пестрил шестерками, девятками и словами «триггерами», а потому, процентов на девяносто состоял из воды. Грамотной, очень эрудированной и значимой, но воды, из-за которой выловить основную мысль мог только очень опытный теолог, который читал нечто подобное уже десяток лет.       А смысл был примерно в следующем: Канкри совершенно осточертела невозможность изменить что-либо, и он решил исправить это кардинальным образом. Разумеется, каких перемен он хотел, и каким образом самоубийство способствовало им в «записке» не объяснялось, но этому было логично. Он пролистал только до пятидесятой страницы. Oh baby donʼt you know I suffer? Oh baby can you hear me moan? You caught me under false pretenses How long before you let me go?       Проповедник тут же раздраженно повернулся в поисках источника мелодии. Та как оказалась, исходила из серого телефона, которые его сын бросил на стол перед ужином. Самого Карката рядом не было. Похоже, тот рванул, наверх надеясь найти какую-то подсказку в одной из сотен тетрадей брата. Причем, судя по доносящимся сквозь тонкое перекрытие обильной ругани и стуку падавших предметов найти нужную ему не удавалось.       Он всегда был достаточно шумным. Если бы не записка, то возможно, старший Вантас пришел к выводу, что именно соседство с братом вынудило Канкри на подобный шаг. Музыка тем временем продолжала орать. You You set my soul alight You You set my soul alight You Glaciers is melting in the dead of night And the superstars sucked into the supermassive       — Каааркаат! — закричал отец, которого мелодия уже начинала раздражать.       — Не сейчас! — раздалось откуда-то сверху, как только шум затих.       — Возьми чертов телефон!       Под аккомпанемент грома, мата и скрипа ступенек Каркат ввалился в столовую едва не навернувшись на последней ступеньке. Впрочем, он тут же схватил телефон, и мелодия наконец-то затихла.       — Кого тут принесло? — проорал Каркат в трубку, нервно грызя ногти. — Скажи, что нужно и если это какая-то хуйня я объясню, что и куда ты можешь себе засунуть и в какое дивное место, потом направится.       На несколько секунд в комнате повисла гробовая тишина, которую нарушали лишь шуршания страниц и неразборчивый голос из дешевого динамика.       — Понял, спасибо, — внезапно серьезным голосом произнес Каркат, бросая телефон на стол. — Паа…       — Не сейчас КК.       — У нас есть баксов тридцать пять?        — Послушай, сейчас действительно не время… Мы должны найти твоего брата прежде чем он не…       — … сиганет с нового супермаркета, на который, он взобрался в знак протеста против всеобщего потреблядства? Да, должны и если ты дашь мне ебаные деньги, мы вызовем такси, и безобразно красным останется только его свитер!       Несмотря на скопившуюся напряженность и некоторые разногласия, такси было вызвано очень быстро. И уже через десять минут семейка наблюдала, как ярко-красный свитер развевается на крыше недостроенного, но уже титанического торгового комплекса. В таких, как правило, можно найти все что угодно, начиная от продуктов, из которых можно приготовить не то чтобы шикарный, но вполне сносный ужин, одежды на любой вкус, и электронного хлама.       Кто-то находил там занятные бездезушки, кто-то работу, способную обеспечить скудное существование, ну а Канкри… Канкри умудрился найти в призыв к протесту, направленному в самое сердце медленно гниющего общества. А еще отличный вид на окрестности и собравшуюся внизу толпу. Судя по сказанному Каркатом, поначалу та была небольшой, и состояла исключительно из его близких друзей и его малочисленных последователей.       И скорее всего они бы не успели, вот только перед смертью Канкри решил произнести маленькую прощальную речь, по очереди обращаясь к каждому из друзей. Заняло это чуть больше часа, но судя по ноткам повествование, близилось к концу.       — … исходя из выше сказанного, становится ясно, что идеологические конфликт на почве различных мировоззрений и трактовок роскоши и необходимости неизбежен, — голос Канкри звучал сверху и усиленных рупором разносился по всей толпе подобно цунами. Невосстановимо, всепоглощающе и беспощадно. И где он достал громкоговоритель? — а значит, каждому из нас необходимо задуматься, хотим ли мы оставить в этом мире хоть что-то значительное, или же прожить пустую, но очень яркую жизнь, радуясь имеющимся мелочам и не пытаясь хоть как-то улучшить жизнь окружающих! Поэтому послушайте…!       Пока Канкри разглагольствовал, Проповедник пытался придумать способ спустить сына, не превратив его в символичное, но отвратительное месиво. Это было непросто. Канкри не только умудрился найти правильное здание, но и встать там, где просматриваются все подходы. И каждый раз, когда прибывшие спасатели пытались расправить батут, тот делал маленький, но донельзя красноречивый шаг к краю.       И в том, что Канкри действительно способен сделать этот, последний шаг Проповедник ничуть не сомневался. И уж тем более не мог предсказать реакцию на появление остального семейства. Если он правильно понял замысел сына, семья должна была узнать из сплетен, газет или чего-то другого, но уж точно не из «первых рук» стоя в толпе внизу. А значит, им с Каркатом не стоит слишком привлекать внимание до тех пор, пока они не сообразят, как снять Канкри с крыши.       «Ну или хотя бы упасть на дерево, сломав пару конечностей», — добавил старший Вантас про себя, слушая, как его первый его сын вовсю пользуется вниманием толпы. Та благоговела. — «По крайней мере, с риторикой у него все отлично, да и подход к аудитории находит очень быстро…»       Даже будучи человеком религиозным, старший Вантас никогда особо не верил в предвидение и прочую экстарасенсорику. Но верил в предчувствие, которое вопило, приказывая ему, немедленно растворится в толпе. Зачем? Потому что в следующее мгновение маленькая, но очень цепкая рука сомкнулась на его воротнике.       — И как же ты объяснишь мне это? — мягкий, спокойный, почти сочувствующий голос, теплым ядом проник в его сознание. Но это был лишь голос, слабый отголосок характера своего владельца.       — Что именно, мисс Пайроп? — промямлил старший Вантас, небрежно-отчаянным жестом пытаясь расцепить пальцы.       С тем же успехом он мог попытаться проповедовать «название религии которое я никак не вспомню» толпе байкеров в баре на окраине. Да, там намечались некоторые успехи, но учитывая, кого воспитывает Обвинительница… Ему нужен номерок тех байкеров. Или хотя бы мотоцикл.       — Нет, я рада за вашу семейку, и ее ораторские способности, но послушай, какого черта?!       — Канкри решил привлечь внимание к важным проблемам общества.       — Размазав себя об асфальт!       — Это просто метод.       — В центре моего участка!       — Отличное место…       — В конец моей рабочей смены!       Старший Вантас задохнулся возмущения.       — Так вот что тебя беспокоит! А я уже подумал, что бы обеспокоена ситуацией!       — Да, но Вантасы — дело особенное, — отмахнулась Пайроп, осматривая толпу. — Вы настолько самолюбивы, что о самоубийстве даже речи не идет. Это скорее организация массовых беспорядков. Штраф от двухсот до трех тысяч долларов.       — С… сколько?       — Столько, сколько у тебя нет. Кончайте этот спектакль, собирайтесь, и я подвезу вас домой.       — Но в этот раз…       — К тому же, он тут больше часа, а если что, мои ребята успеют поймать его.       — Это да…       Так они стояли минуты три. Это было молчание родителей и общественных деятелей, который чувствуют себя очень неуютно, понимая, что наблюдают, как подросток расхаживает по крыше, диктуя толпе философские постулаты. Он явно пользовался успехом. Даже больше чем отец.       — А записка была? — поинтересовалась Обвинительница, пытаясь прервать молчание.       — Целый том, — в тон ей ответил Проповедник.       — Можно?       — Да пожалуйся он у Карка… — осекся мужчина, внезапно осознав, что он он куда худший отец чем ему казалось. — Ты случаем не видела его?       — Ты, что потерял своего сына? — прошипела Пайроп, окидывая толпу вокруг острым, выискивающим взглядом. Карката нигде не было.       — Кто бы говорил.       — Мои дети сидят дома и…       — О господи, да спрыгни ты уже с крыши!!! — прокатился бойкий девчачий голос откуда-то спереди.       — Я все слышу, юная леди, и мы с вами обсудим это позже! — завопила Редглэр, мгновенно поворачиваясь к голосу. Вантас заметил, что она сделала это автоматически, словно отмахнулась от надоевшей мухи. А еще он мог поклясться, что в ответ раздалось тихое «ойк», а затем несколько злобное хихиканье.       — Мы должны найти твоего сына, пока и он куда-то не влез, — острый локоть Обвинительницы впивался в толпу с неотвратимостью ледокола пронзающего арктическую белизну. Сначала они прочесали всю немаленькую толпень, до смерти пугая всех лохматых детей, случайно повысивших голос. Пока они не достигли непроницаемого барьера желто-черной ленты.       — Добрый день, мэм, — полицейский ринулся к ним, едва увидел. Проповедник рефлекторно дернулся. Не то чтобы он боялся копов, а вот бегущих на него людей… Прецеденты были. Особенно, когда в него тыкали пальцем и задавали вопросы. — И почему он одет как священник? Мы же еще можем снять парнишку.       — Я его отец, — заявил Вантас, не отрывая взгляда от крыши. Теперь Канкри медленно прогуливался по краю, перейдя на уже совсем экзотические темы.       — Это… многое объясняет, — подытожил коп, тут же переключая внимание на Пайроп. — А вы тут как…       Увидев выражение лица прокурора полицейский мгновенно понял, что это не его собачье дело и принялся напряженно листать блокнот.       — В любом случае, сейчас важнее всего заставить его спустится или хотя бы замолчать, еще немного и толпа начнет кидать в него чем-то острым. Есть идеи как это устроить, не навредив ему?       — Ни единой, — практически в унисон выпалили родители.       — Более того, этот человек умудрился потерять второго сына.       — Я не потерял его! — Проповедник посмотрел на осуждающих свысока, скрестив руки на груди. — Он просто куда-то ушел. Я уверен, он скоро найдется. Ну, или мы сами должны будем пойти в сторону криков. Обычно срабатывает.       После этих слов вокруг него стало тихо. Словно нечто всосало весь воздух и все принадлежащие толпе звуки, и окружило его на сосущей, изматывающей тишину.        «Похоже, меня опять не так поняли…» — оборачиваясь, Проповедник был готов встретиться со сверлившими его в спину недовольными взглядами, но повернувшись, с удивлением заметил, что смотрят не на него. Проследив за взглядами умолкшей толпы, он понял, что они смотрят на крышу. А потом он сам туда посмотрел.       — Ну вот, хоть одну проблему мы решили, — пробормотала Редглер, наблюдая как угрюмый, взлохмаченный ребенок с тяжелым томиком под мышкой сердито брел по крыше, негодующе жестикулируя.       — Я же говорил, что все будет нормально, — при огромном облегчении, Проповедника мучили смутные сомнения, а что-то глубоко внутри его сознания уже закатило глаза и ждало провала. Скорее всего, это была та часть, которая следила за детьми всю их сознательную жизнь и знала способности каждого. Особенно способности напортачить или выкинуть какой-то сюрприз. В этом этим двоим не было равных. И он был не один, Редглэр тоже заметно напряглась и дала копу знак, который тот тут же передал подчиненным.       Между тем, спор на крыше разгорался все сильнее, переходя на все более высокие интонации и обвинительные тона. И что удивительно, говорил в основном Каркат, отводя брату скромную роль оборонявшегося и едва давая тому вставить жалкую сотню слов. Снизу было невозможно расслышать, о чем именно шла речь, но время от времени до толпы доносились обрывки титанических нецензурных речей, которым люди увлеченно внимали. Некоторые из них даже предположили, что все происходящее является постановкой, устроенной с целью привлечь как можно больше внимания к новому супермаркету. Другие заявили, что это смехотворно и никому не нужен столь черный пиар.       Проповедник не успел моргнуть как люди вокруг стали разбиваться на множество отдельных групп, в которых тут же загорелись жаркие споры. Это продолжалось до тех пор, пока вместо цельной толпы не образовался бурлящий котлован мнений, который грозился вырваться за пределы отдельно взятого места и распространиться по всему городу. К слову, супермаркет оставался центром обсуждения сравнительно недолго: к примеру, женщина неподалеку спорила с подростком лет двенадцати о том, какой бекон вкуснее.       Но Каркат с Канкри были слишком увлечены собственным спором чтобы обращать внимание на что-либо вокруг. Эти двое возвышались на крыше, словно боги на Олимпе. Невозмутимые, поглощенные своей грызней и совершенно равнодушные к последствиям. В отличии от их отца, который находился внизу, среди смертных и вот вот подвергнется экзекуции со стороны некой приверженцы Фемиды, которая вот-вот отойдет от шока и попытается его придушить.       — Ваааантааас, — начала было Пайроп, чувствуя, как виновник событий пытается скрыться в толпе, чтобы как следует все обдумать.       — Я сейчас все исправлю, — заверил ее тот, вскидывая руки в защитном жесте. — Дай мне немного времени и я…       — У тебя его нет! — схватив Проповедника за грудки, она всеми доступными средствами намекнула, что ему стоит поторопиться. Ее лицо реально пугало. — Я не знаю, что ты будешь делать, но если это… этот… — не в силах подобрать цезурное слово, она беспомощно взмахнула рукой, щедрым жестом обводя все вокруг, — ЭТО не закончится через полчаса.… О они, кажется, прекратили.       Проведник заглянул через острое, костлявое плече на крышу. Действительно, громогласная парочка прекратила препираться, и теперь замерли, сверля друг друга раскаленными от решимости взглядами. Обе стороны все еще были уверены в своей правоте, а значит до конца еще далеко. Ссоры в их доме всегда заканчивались нехилой разрядкой или-де разодранным гордом.       — Подожди, а разве они не…       Именно в этот момент рука Карката с покоившейся в ней «Предсмертной запиской» пришла в движение. Описав практически идеальную параболу тяжеленный томик, повелел прямо в лицо Канкри. Это был аккуратный, размеренный удар способный вырубить в одно мгновение. Если конечно не промахнуться. А так, записка просвистела в паре волосков от носа Канкри и продолжила свой путь, увлекая своего владельца за собой. Тот оступился и если бы не брат, полетел бы с крыши. Но Канкри тут же исправил все, схватив брата за штанину. И они полетели вдвоем.       Но буквально за мгновение до этого Проповедник почувствовал, что его тело начало двигаться само. Вот он окончательно вырывается из цепкой хватки Обвинительницы, перемахнул через черно-желтую ленту и… получил смачную пощечину. Как только голова сбавила обороты, а звон отступил к ушам, до него донеслись какой-то статический шум.       — …и чем ты только…       Боль не отступала. Более того, теперь Проповедник понял, что болит не только голова. Запястье жгло огнем, а по скуле текло что-то горячее.       — …послушай, если тебе бы ты не…       Шум становился все более раздражающим и всепоглощающим, а в глазах не переставало двоиться. Вантас еще раз потряс головой и уставился на асфальт по собой. На черном полотне блестела пара красных капель.       — …семейка суицидальных рукожопов…       И тут до него дошло. Проповедник вскочил и бешено заозирался по сторонам в поисках детей, но в плечи впились острые ногти и он был усажен обратно.       — Сидеть! — рявкнула Обвинительница, разжимая руки и нависая над нерушимым монолитом.       — Но Каркат и Канкри…!       — В норме, — выдохнула та, кивая куда-то в сторону скамейки у фонтана.       Оба спорщика сидела там и на первый взгляд были невредимы. Да, с Канкри капала вода, Каркат был ужасно исцарапан, а стоящий рядом коп промывал им мозги, но серьезно никто не пострадал. Посмотрев еще, моргнув пару, раз и на всякий случай протерев глаза, Проповедник убедился, что все нормально с облечением развалившись на скамейке.       — Что за безумный день… — пробормотал он, нервно улыбаясь. Редглэр оскалилась в ответ, помогая встать.       — Бывало и хуже, а теперь марш к медикам. Если повезет, обойдется без швов.       То ли потому, что чувствовал себя реально скверно, то ли потому, что перечить Пайроп сейчас было страшно, но к врачу он пошел. К счастью, швов не понадобилось и все обошлось изведенной банкой антисептика и упаковкой эластичных бинтов. Пока его обрабатывали, Обвинительница растолковала, что к чему.       Как он и опасался, эти двое действительно упали с крыши, но чудесным образом между ними и землей оказалось раскидистое дерево. Именно в него вписался Каркат, сломав пару веток и спугнув стаю птиц. Но, а Канкри же полетел дальше прямиком в фонтан. Это объясняло далеко не все, но и Редглэр не закончила:       — Как только они полетели вниз, ты решил перемахнуть через ограждение. И все.       — Но рука…       — Стьюи пытался остановить тебя, а ты попытался его ударить. Вывихнул запястье.       — А голова…       — Ты решил перемахнуть через ограждение. И у тебя почти получилось. А потом ты зацепился ногой за ленту и проехался по асфальту. Но док сказал, что все нормально, так что давай ты дождешься детей и вы тихо посидите тут, пока я подгоню машину?       — Зачем?       — Домой отвезу, — проворчала Редглер, похлопав Проповедника по голове. — Не дай Бог вас еще машина собьет или что похуже. Хватит с ребят одного упоминания Вантасов в день. Сиди тут и ничего не делай, ок?       — Ок, — буркнул в ответ Вантас.       Спорщики пришли минут через пять в сопровождении Стьюи. Причем тот не собирался уходить, а с крайне серьезным лицом приблизился к главе семейства. На его скуле красовался свежий синяк.       — Прости, я, правда, не хотел… — начал было отец, прервал его.       — Пустяк, не самый плохой исход на сегодня, — отмахнулся Стьюи, придавая лицу более дружелюбные очертания. — Я хотел поговорить на счет вашего сына…       — Каркат, что ты опять натворил?!       — Да я даже слова не произнес! Это все Канкри!       — Он говорит правду, — несмотря на официальность на лице и в голосе офицера четко виднелись усилия, прилагаемые чтобы не засмеяться. — Мы с Канкри поговорили, и он вызвался добровольцем. Не бойтесь ничего опасного, — тут же добавил он, — будет вести разъяснительные работы среди населения. Он нам подходит, но нужно ваше разрешение.       Проповедник задумался. Работа была не пыльной, направит энергию сына в нужное русло, да и вляпаться в неприятности не так много возможностей, но он слишком хорошо знал сына. Подумав еще немного, он окончательно принял решение.       — Я согласен. — И тут же, ни на что, толком не рассчитывая, добавил. — А как на счет Карката?       — А что не так с Каркатом? — делано, удивился коп.       — Ничего не так с Каркатом, — тут же сдался отец. Было трудно представить младшего в полиции.       Перекинувшись еще парой слов они со Стьюи пожали руки и попрощались. Машина подъехала немногим позже и как только они загрузились в нее, салон погрузился в молчание. Это был сложный день. Чтобы немного разрядить обстановку, он решил пригласить Редглэр на ужин, но та отказалась, сославшись на назревающую воспитательную деятельность. Проповедник поблагодарил богов, что деятельность направлена не на него и тут уже собирался замолчать, но тут вспомнил одну вещь.       — Каркат? — протянул он через спинку.       — Чего?       — А о чем вы спорили на крыше?       — Не важно.       — Каркааат.       — Это наше дело!       — Нет, ты скажешь мне сейчас или…       — Послушай, отстань ты от него, был тяжелый день и все устали, — вступилась за младшего Редглер, вытягивая голову, чтобы запомнить номер подрезавшей их машины.       Старший Вантас лишь пожал плечами, и машина снова погрузилась в тишину.       — У меня завтра тест по математике, а он хуйней страдает, — пробормотал Каркат, думая, что его никто не слышит.