Песнь лазурной дали

       Несмотря на то, что шёл всего лишь второй месяц лета, погода была уже по-осеннему плохой. Море сменило свой привычный летний бирюзовый наряд на холодную грязно-зелёную мантию осени. Ветер нёс по воде колючие от холода барашки волн. Небо было готово плакать по трибутам из Четвёртого, погибшим на 72 Голодных Играх.        Энни сидела на старом пирсе, опустив босые ноги в воду и перебирая в руках ожерелье из ракушек. Девушка не замечала холода воды, лишь думала о чём-то своём. Казалось, её, наконец, оставили в покое, выбросили, как сломанную игрушку и никому нет до неё дела. Капитолию не нужны такие, как она, сумасшедшие, отчим злится на неё за то, кем она стала, и ей приходится уходить из дома, лишь бы только не видеть его. Ну, разве она виновата, что она… не такая, как остальные?        Мать, конечно, на неё не злится, но она… почти не замечает Энни. Разве что только младший брат девушки и нуждается в ней. Алекс всегда был целиком и полностью на стороне сестры, что бы ни случалось. Этот улыбчивый пятнадцатилетний мальчуган стал особенно сильно привязан к своей сестре после того, как она прошла через свои Игры, её проблемы стали его проблемами, её переживания стали его.        Внезапный звук привлёк внимание Энни. Она обернулась и увидела своего ментора, пнувшего камень. От самоуверенности и величавости, что были присущи ему в Капитолии, не осталось и следа. Ссутулившийся, отрешённый, низко склонивший голову, уставший, ничего не замечающий — таким был он каждый раз, когда приезжал из Капитолия. Разбитый вид его заставил сердце девушки сжаться. Она первый раз видела его таким разбитым.        Поднявшись, она подошла к нему. Вблизи он выглядел гораздо хуже: синяки под глазами от бессонных ночей были такими огромными, что, казалось, занимали всё его лицо, глаза того редкого бирюзового цвета, что невозможно получить, смешивая краски в палитре, были блёклыми, словно застиранный свитер. Он был похож на выжатый лимон, кожа его приобрела чуть желтоватый, болезненный оттенок.        — Финник… всё хорошо? — спросила девушка, касаясь его руки своей. Он посмотрел на неё и, вскоре, в его взгляде мелькнуло узнавание.        — Энни… — его голос был хриплым. Он прокашлялся и продолжил. — Всё хорошо, не волнуйся.        Это был первый раз за последние полгода, когда она слышала его голос. Финник, конечно, заглядывал к ней, чтобы узнать, как её самочувствие или передать что-либо, но это случалось довольно редко и дверь, чаще всего, открывали её родители или Алекс. Кроме тех редких случаев, когда она открывала ему дверь, они особо не общались, да и не виделись вообще.        У Финника было два старших брата, и у обоих была семья (Энни знала это так же точно, как и то, что все считают её сумасшедшей), и девушка не понимала, почему Финник тоже не завёл семью. Он был красивый, хоть и слишком самовлюблённый, любая девушка согласилась бы стать его женой, ведь если даже Ян — старший брат Финника с весьма отвратительным характером — смог найти себе жену, то её ментору это будет гораздо легче.        Энни посмотрела на Одэйра:        — И, всё же, у тебя слишком грустные глаза.        — Всё хорошо, правда, — ответил Финник. — Просто немного не выспался…        — Кошмары?        — Какая разница? — тон Финника заставил Энни отшатнуться и выпустить его руку. Хмыкнув, Финник пошёл дальше.        Этот месяц у Одэйра явно не задался: его трибуты, несмотря на неплохую подготовку, не прошли даже в двадцатку, да ещё два недовольных клиента, за которых ему нехило досталось. Возвращался из Капитолия он ужасно злым. Сказав Роджеру — своему брату — что он приехал, Одэйр младший решил прогуляться, решив, что это его немного охладит, но встреча с подопечной Финника лишь заставила его больше возненавидеть себя, Капитолий и всё, что произошло с ним за последний месяц.        Он ненавидел этих чёртовых клиентов, которые сами даже не знают, чего хотят. Он ненавидел своих безмозглых трибутов, которые даже ничего не постарались сделать, чтобы выжить. Он ненавидел себя, за то, что он такой слабый, за то, что он такой грязный, за то, что он такой порочный, а главное — он начал ненавидеть Энни за то, что она такая чистая, наивная и глупая. Он ненавидел её за то, что она сумасшедшая, за то, что она не знает всего того, через что ему приходится проходить последние семь лет.        Но в то же время он понимал, что в этом нет её вины. Он винил себя в том, что его трибут сошёл с ума. Он винил себя в том, что он забыл о ней после её победы, что бросил, что не последовал примеру Мэгз, которая стала для него за эти долгие семь лет матерью. Он винил себя в том, что интересовался самочувствием своей подопечной лишь из вежливости. Он винил себя за то, что ненавидел её. Он винил себя в том, что оставил её разбираться со всем произошедшим самостоятельно. Он, её ментор, бросил её, когда она так нуждалась в помощи.        — К тебе рыжая приходила, — уведомил Финника, вошедшего в дом, Ян.        — Её зовут Энни, — вздохнув, поправил своего брата Одэйр младший.        — Ну, — пожал плечами Ян. — Я так и сказал: рыжая.        — Держи, — Роджер протянул Финнику корзинку, накрытую зелёным полотенцем. — Энни передала.        — Спасибо, — буркнул победитель и, взяв корзинку, поднялся в свою комнату.        Он откинул полотенце и увидел блюдо с засахаренными водорослями и небольшую записочку, написанную аккуратным почерком:

«Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, Финник. Энни.»