Кошки-мышки

      Танабата ― не самый любимый праздник у той, кто созерцает звездные просторы ночей без привязки к датам. Мерцание одиноких звездочек, хороводы созвездий, волшебные звездопады ― за столько лет Йоруичи повидала их столько и со всех возможных сторон, что ей бы впору сделаться астрономом, если бы это скучное, мерное занятие не навевало на быструю, безудержную кошку скуку и сон. Пялиться ночь в ночь в нерушимые небеса, через окуляр телескопа или своими же глазюками, ― один бред! Вышитое звездным бисером темно-синее полотно смотрится куда привлекательнее, интереснее, если носиться под ним скорой птицей, да еще и не одной, а с тем, кого можно увлечь на самый край света и показать ему там, как целующаяся с утром ночь рождает миру новую зарю.       ― Бьякуя… ― ночь лижет его щеку теплым, слегка шершавым языком. ― Бьякуя-а, проснись, ― она выцеловывает сонное лицо, заставляя волей-неволей пробудиться. ― Пошли, малыш, а? Пойдем погуляем, моя мышка?       ― Отстань, ― вяло отмахиваются от кошки-прилипалы, но шипят довольно раздраженно.       В тихой темной спальне раздается смех, шорох одеяла и чересчур усердное скольжение одного голого тела по другому.       ― Что тебе?! ― вскакивает взбешенный Бьякуя, с хлопком ударяя сдернутым одеялом о пол. Из груди потревоженного, так нагло разбуженного синигами вырывается грозное дыхание, ребра часто хлопают, будто крыльями всполошенная птица, глаза тщетно пытаются разобрать негодную нарушительницу спокойствия, но в черноте видят лишь ее волнующий своими умопомрачительными очертаниями силуэт.       ― Погуляем по крышам, да? ― дергается тот вмиг к нему и обжигает уста горячей влагой.       ― Ааа, черт с тобой! ― пыхтит уже одевающийся Кучики: он не сдался, но она ведь все равно не отстанет, а если согласиться сразу, то можно получить шанс выспаться позже.       Бьякуя хмурит брови неторопливо пробираясь за той, что бесстрашно шагает по самым высоким пикам и кромкам крыш столицы. Йоруичи безумная, легкомысленная, безответственная! Безалаберная позерка! Чертова девка, возомнившая себя уличной артисткой-эквилибристкой.       «Осторожно!» ― он утратил счет, сколько за эту ночь бросался подхватить ее. Сам не понимал зачем делал это, проклинал к тому ж себя потом, получая от нее неизменные смешки и подколки. Она ведь мастер в сюнпо! Она же кошка! Она ни в жизнь не сорвется, не упадет, не разобьется! Она же синигами, черт возьми, не человек! Бьякуя с горечью выдыхает, вымотавшись вконец мнимой тревогой за эту ночную гулёну, и тяжело опускается на скат крыши поместья Шихоин, куда они, как раз, добрели.       ― Что с тобой, малыш? Голова закружилась? ― не медлит принцесса с издевкой.       Бьякуя вместо ответа взмывает взгляд в фиалковый атлас над головой и замечает сразу же сошедшиеся в знаменитый треугольник звезды. Яркая пара из него, именуемые в народе Ткачихой и Пастухом, озорно подмигивают земле, приглашая ее жителей на скорое торжество по случаю их единения.       ― Легенда о Танабате… ― Йоруичи также садится на крышу и вторит взору серых сосредоточенных глаз. Они неподвижно наслаждаются красой звездного представления, хоть ресницы вокруг них нервно дрожат, выдавая на раз закипавшего до предела Бьякую. ― Пф, ― она бесцеремонно облокачивается на застывшего пнем эстета и зевает во всеуслышание, ― не вижу ничего в этом примечательного. И почему толпы народу пялятся на эти две лампочки?       У Кучики, с его тонкой душевной конструкцией, глаза непроизвольно вылезают из орбит.       ― Ка-ак?.. ― задыхается он, глотая вопрос о том, как можно не оценить такую несусветную прелесть и сравнить ее с какими-то генсейскими фонарями??? ― Ты, верно, шутишь? Ты же, точно, шутишь, так?! Чтобы вывести меня из себя! Признайся!       Йоруичи оглушает ночь взрывом своего громкого хохота, не слишком-то заботясь о том, что обеспокоит этим и стражников Дома Шихоин, и личную охрану его нынешнего главы. Она ничего не может с собой поделать, утирает слезы, глядя на сконфуженного Бьякую, слыша, как у этого «тонкого» человека слишком звучно хрустят костяшки в кулаках. Она довела-таки его…       ― Успокойся, ну, ― обхватывает она Бьякую за руку и трется кошкой о плечо, покрытое не капитанским, а домашним цветастым хаори, ― конечно, шучу, конечно, Танабата ― это редкое красивое явление, конечно, этот праздник… вызывает стооолько волнительных эмоций…       Бьякуя скашивает на нее глаза мгновенно: ее красноречивых игривых нот только дурак не разберет. Да и смотрит эта чертовка вовсе не на небо с таким откровенным наслаждением. Бьякую влекут магнитом пульсирующие черные зрачки в золотой окантовке, вибрирующее мурлыканьем горло, пышная грудь, чувственно вжимавшаяся в его бок.       ― Приходи ко мне завтра «полюбоваться падающими звездами»… ― лепечет бессовестно Кошка, а вместо нее краснеет тот, чьих ушей касается сие приглашение с очевидным подтекстом.       Бьякуя опоминается сразу же; приосанивается, пару раз мотает головой, чтобы избавиться от чар этой обольстительницы и резко отбирает у нее свою руку.       ― Ты еще про цумадои* вспомни, ― фыркает он, ― вместе с этим деревенским обычаем**!       Оскорбленный аристократ подрывается тотчас на ноги, фыркнувшая аристократка ― тоже. Ее обидеть весьма сложно, разве только отказом.       ― Ну и пялься завтра на дурацкие звезды сам! Они такие же, как ты, далекие и холодные!       Неуловимую глазу Богиню скорости укрывает ночь, причем делает это с явно какой-то магией: Йоруичи только-только стояла здесь, а теперь перед Бьякуей ― пустая крыша, залитая всплошную лунным светом. И в очах у ошарашенного такой вспыльчивостью Бьякуи не остается даже следа от улетевшей тенью непонятной ему или непонятой им женщины. Они ведь пару месяцев как встречаются, и то набегами, и то тайком, и вообще… Бьякуя стоит истуканом, опустив руки и невидящим взором глядя в бескрайнюю ночную гладь. «Как-то, да-а», ― назойливо начинает грызть его мозг одна мерзопакостная мыслишка. Он с Йоруичи давно взрослые люди, он вдовец, она свободна. Наверное, при таких условиях «встречаются» они и впрямь реже, чем нужно, чем допускалось им.       ― Бревно бесчувственное! ― встречает Бьякую в чужой опочивальне с ходу, и хоть ворчат об этом, зарывшись в одеяло с головой, проницательный аристократ хорошо читает меж строк и насквозь видит, о ком злословит уязвленная его отказом кошка.       Поздний гость спрыгивает из окна внутрь комнаты, крадется к разостланному тут футону очень тихо, ступая не по полу, скорее ― по воздуху, пряча и без того сокрытую ото всех реяцу еще сильнее, и в то же время скидывая с себя все лишнее, укрываясь лишь ночным покровом, как плащом-невидимкой.       ― Звезды ему дороже девушки, хм! Недалекий мальчишка! ― заслуженные упреки обжигают его лицо прежде двух вспыхнувших удивлением лун. ― Бьякуя?!       С перепугу рефлексы побуждают кошку сбежать, да только больно увесистой оказалась мышка, прижавшая ее собой к футону. Эта «мышка» шепчет чуть слышно ей на ухо, нежно трется щекой о ее ароматную шею, укрывает ловушку одеялом вместе с собой и со смятенным его добровольной сдачей мышеловом.       ― Я подумал… Танабата ведь уже наступила, ― роняет Бьякуя в ночь и радуется, что в ней не видно его краснеющих щек. ― И потом, знаешь, то твое предложение…       ― Ты слишком много говоришь, ― прикладывают палец поперек его губ, ― все беды от слов, малыш. Мы как те звезды: раз сошлись, то времени терять не стоит. По крайней мере, до рассвета, способного нас разлучить.