Reunification

      Даже перед гибелью она была прекрасна. Совершенное воплощение красоты и силы своего народа. Она стояла посреди рушащегося мостика, гордая и неподвижная, словно резная статуэтка из черного оникса. Или мираж, сотканный из призрачного света и теней. Гладкая, в темных прожилках, кожа казалась сейчас голубой и сияла свежестью. Длинное черное платье с элементами защитного доспеха, тяжелой волной мерцающей темноты струилось по ее стройному телу. Волосы, убранные с помощью роскошного головного убора, водопадом ночи, опускались ниже талии.       Взрывы рвали Улей на куски, вопли раненных заполняли весь воздух, но Королева оставалась совершенно спокойна. Ее красивое, отмеченное печатью высокомерной гордости, лицо оставалось спокойным, даже равнодушным немного. Желтые глаза, сиявшие приглушенным, словно бы и не собственным, а отраженным светом, смотрели куда-то в пространство. Но этот далекий, не видящий взгляд, легко компенсировала гордая осанка и точная выверенность жестов, придававшая рейфийке исключительно королевскую стать. Она должна была умереть. Она знала это и не боялась.       А ведь победа была близка. Только что она вела свою армаду и думала, что сможет выстоять против группы неорганизованных противников, возглавляемых жалкой выскочкой, которая только-только разменяла свою первую тысячу лет. Она думала, что сможет сделать все, что хотела. Но когда она увидела, что союзные Ульи один за другим поворачиваются против нее, то ясно поняла, что это конец. Что противница, которую она не воспринимала всерьез, станет Первой Королевой, а она – умрет. И понимание этого простого, но, вместе с тем, неизбежного факта, ударило с силой превосходящей мощность взрыва, потрясшего обреченный, теперь, Улей.       Однако Королева осталась твердо стоять на ногах. Она стоял, будто завороженная и смотрела, как два вражеских Улья, берут ее корабль в тиски и принимаются методично расстреливать его с двух сторон. Судя по данным первой атаки, уровень повреждений превысит критический за минуты.       — Какие будут приказания? – Королева слышала голос своего офицера, но не смогла ответить даже на этот простой вопрос. Сейчас она не могла думать ни о чем, кроме приближающейся смерти. Эта мысль настолько захватила ее, что вытеснила все остальные, заполнив собой все ее существо.       — Моя Королева? – в отчаянии выкрикнул возившийся со звездными картами рейф, пытаясь привлечь ее внимание. Как будто она могла придумать какой-то план. Найти спасительную лазейку в из ловушки, которую подстроили им враги. Но правда состояла в том, что это было не в ее силах.       — Всем покинуть корабль, – рейфийка слышала свой голос словно со стороны и он казался ей совершенно чужим. Каким-то слишком пустым, слишком холодным. Даже неприятным. А раньше он казался ей красивым. Но близость смерти, похоже, заставляет по-новому взглянуть на многие вещи.       Рейфы уходят не оглядываясь, и лишь замыкавший шествие Командующий оборачивается. Дарит короткий, понимающий взгляд. Но она жестом отпускает и его. Может быть в другой раз она и попыталась спастись на «стреле» вместе с остальными. Но сейчас в этом нет смысла. Улей развалится гораздо раньше, чем они доберутся до ангаров. Королева не унизит себя бегством без шанса на успех.       Взрывы звучали вокруг нее, когда она медленно двинулась вдоль мостика, прощаясь со своим Ульем. Ведь вместе они проделали действительно долгий. Но любое путешествие раньше или позже заканчивается. Осколки стен и перекрытий прошивали пространство вокруг нее, но Королева не замечала их, сосредоточившись на ощущении прощального прикосновения. На смертном единении с Ульем.       Ее рука гладила полированную поверхность пульта управления. Каблуки высоких остроносых сапог чеканили шаг, пока она обходила опустевший мостик в последний раз. Поддерживающие свод колонны взорвались. Ее Улей разваливался на куски, а вместе с ним – все, о чем она заботилась. Империя, которую она с таким трудом создавала, обречена рухнуть. Это был конец ее царствования.       Огонь взвихрился вокруг затянутой в черное фигуры. Желтые глаза Королевы расширились, пока она наблюдала за приближением смерти. Время будто бы замедлилось. Пламенные сокружия распахнули свои объятья, готовясь принять ее, а затем сомкнулись вокруг ласково, почти нежно.       Огонь охватил все ее существо... но вместо убийственного жара рейфийка ощутила только успокаивающее тепло. Пока все вокруг горело и рушилось, она оставалась совершенно невредимой. И в какой-то момент, ей показалось, что во всей Вселенной не осталось ничего, кроме огня.       Огонь окружал ее. Она шла по нему, она шла в нем, она была им. Вкус огня, звук огня, запах огня – вот все, что ее окружало. Все, что происходило с ней в этот момент. Не существовало Ульев, планетарных баз и «стреле», не существовало рейфов и людей – все это было сном, эфемерным, нежизнеспособным даже в теории. Живым было лишь пламя. Вечный, всепожирающий огонь.       Торжественно и немного заунывно он пел ей свою песнь, и это песнь сейчас звучала только для нее одной. И не было во всем Мироздании ничего кроме этой песни. Жестокой песни голодного пламени, которое взывало к ней давно забытым голосом. Которое звало ее, раз за разом, повторяя:       Люксерия... – это было и не голос даже, но рейфийка слышала его, чувствовала, как он резонирует со струнами ее памяти на тончайших, энергетических уровнях. и она вспомнила того, кто говорил с ней через огонь... и отозвалась ему, тихо произнеся имя которое когда шептали ее губы...       Люксерон... – обычно лантианцы не сдавались в плен. Слишком уж гордыми они были, чтобы сами, по своей воле, отдаться на милость тех, кого сами же и создали. При чем – случайно. По-недосмотру. Не давали они и захватить себя, в безвыходной ситуации предпочитая смерть плену.       Он удивил ее, заявив о своем намерении сдаться. Добровольно. А затем удивил еще больше, выразив готовность сотрудничать. Люксерон открыл ей некоторые секреты лантианских технологий в обмен на сохранение своей жизни. Видимо в его случае эгоизм перевесил чувство ответственности перед своими сородичами и людьми, которых они безуспешно пытались защитить от ее народа.       Его расчет оправдался. Она оставила странного лантианца в живых. Не потому, что обещала. Рейфы никогда не считали нужным соблюдать договоренности с теми, кто не принадлежал, к их Улью. Ею двигала жажда престижа. Возможность иметь у себя в подчинении Древнего тешила ее эго.       Королева и взять-то его решилось только потому, что такого раньше не делал никто. И это так, хм... возбуждало. Среди рейфиек бытовала шутка, что заигрывать с лантианцем все равно, что мраморную статую облизывать. Однако же ее пленник сопротивлялся, только лишь поначалу и очень быстро, хм... втянулся в процесс. Их первая ночь в ее личных покоях, порядком затянулась.       Опыт оказался необычным. При чем для них обоих. Мужчина был впечатлен, почти испуган вдохновенной страстностью инопланетной любовницы; что же касалось ее... Люксерон поделился с ней чем-то замечательным. Своим светом, чистой энергией. Он показал ей красоту и любовь. Впервые в ее жизни. И дал их столько, сколько рейфийка смогла принять. Он оставил на ней свой отпечаток.       Не физический, конечно. А энергетический. Ментальный, если быть точным. Это было слово. Имя. Люксерия. Говорил, что так их имена звучат похоже, а она лишь фыркала в ответ и кусала за что-нибудь чувствительная. Или царапала, как бы в благодарность оставляя на его теле свой след.       Со временем визиты Люксерона в ее постель сделались регулярными. Она почти решилась «назначить» его своим личным почитателем. Королева Рейфов и лантианец. То еще было бы зрелище. Но Люксерон... ушел от нее. Не сбежал, как можно было бы ожидать, а именно ушел в вихре света. Вознесся.       Было... обидно. И эту обиду она заглушила яростью, казнив начальника охраны, допустившего это. Все это время Королева злилась на сбежавшего любовника и клялась, что непременно убьет его, если ей, когда-нибудь, представится такая возможность. И осознание того факта, что вместе они быть не могли, и что вознесение Люксерона, быть может, было наиболее правильным, в той ситуации, нисколько не уменьшало ее гнев. Или желание убить его.       Однако сейчас, в последние мгновения жизни, вновь ощутив присутствие, она тянутся к нему в желании ощутить эту близость, которую ей так и не смог подарить ни один из рейфов. Ощутить любовь. В последний раз.       Люксерон... – произнося его имя, рейфийка вложила в три эти простых слога, все что чувствовала к нему и что продолжает чувствовать. То, что похоронила где-то очень глубоко. Сплела воедино обиду и злость, ярость и страсть, желание подчинять и подчиняться, тоску и память.       В этот импульс она вложила все чувства, которые не смогли бы вместить и тысячи глупых слов. Отклик приходит незамедлительно. Она слышала его мысли точно так же, как он слышал ее. И это было прекрасно. Однако в Люксероне чувствовалось что-то другое, что-то более темное. И это... интригующе.       Люксерия... – его слова звучали в ее сознании и волны пламени расходятся вокруг нее, открывая необъятный зал, огороженный фигурной решеткой из чистого золота. Ее тело висит над прямоугольной платформой, со всех сторон окруженная клочьями огня. Сила, удерживавшая, ее в воздухе ослабевает и подошвы ее туфель касаются раскаленных от страшного жара камней.       — Люксерон, – шипит рейфийка, и он материализуется перед ней в вихре пламени. Высокий, черноволосый, светлокожий. Только глаза у него теперь темные, а не серые, как были раньше. Но от этого не менее красивые и завораживающие. Он нисколько не изменила. Все те же немного строгие черты лица. Все то же выражение, слегка недовольное, отдающее холодностью. Почти равнодушием.       — Люксерия, – мужчина делает шаг ей навстречу и она наклоняет голову на бок, с интересом рассматривая его длиннополое, красное одеяние, с золотой отделкой по плечам и воротнику. Его цвет чуть светлеет от подола к середине, создавая причудливую иллюзию движущегося пламени.       Весьма экстравагантно на ее вкус, но все же лучше бежевой формы, которую он носил раньше.       — Ты посмел явится ко мне после того, как бросил меня?! – из глотки Королевы Рейфов вырывается рычание, когда она кидается на лантианца, и сжимает его затылок когтистой лапой.       — Да, – отвечает мужчина со спокойствием, которое всегда ей нравилось и, в то же время, и злило. – Я теперь Орай, детка. Я могу все. Это было правдой. В нем очень многое изменилось.       В новом образе Люксерон стал свободнее, увереннее, раскрепощеннее. Почти развязнее. И это привело Люксерию в дикий восторг. Не сдерживаясь она свободной рукой схватила мужчину за воротник и привлекла к себе. Чтобы поцеловать. Чтобы впиться в его губы острыми желтыми зубами.       И он с готовностью ответил ей, обвил рукой талию, прижал к своей груди. Толкнул, притиснув к спиной к отгораживающей зал решетке. В нем многое изменилось. Люксерон больше не дарил ей свет. Его прикосновения наполняли ее лишь темным огнем страсти и неистового желания.       Но это было так восхитительно-хорошо, что Люксерия просто отдалась этому чувству и, запустив руку в отросшие, спутанные волосы мужчины, которые теперь был заметен рыжий блеск, приникла к нему всем телом, стремясь соединиться и отпраздновать этот праздники жизни.       Она должна была умереть, но выжила. А значит получила шанс отомстить.       Она воссоединилась с тем, кого, как ей, казалось, утратила навсегда.       И теперь Королева Рейфов... нет Люксерия, была счастлива.