Трёхцветная жизнь Оливера Дэвиса

I

1 сентября. Пятница — день двадцатый. Хаяси рёкан. Одиннадцать часов вечера.        Прошли уже сутки, а от Нару до сих пор не было вестей. Окружающие напуганы… Этим утром Мичи нашли в кабинете Нао мёртвой. Говорят, она использовала шприц, чтобы умертвить себя. Никто и не думал о таком… Теперь одна надежда на Монаха и Масако…        Такие мысли приходили в голову Май чаще положенной месячной нормы. Такигава собрал людей и отправился в пустующее здание на другом конце сада. В рёкане остались в основном горничные, несколько мужчин и жрица храма синто. Людей следовало успокоить — эту задачу Хосё возложил на Аяко и Май.        Монах ничего не сказал, но он забрал с собой Мари и Нао. Я волнуюсь… Они страшно поссорились. Мари отказывается смотреть на брата, а когда смотрит, то бледнеет, словно, пока нас не было, он выпил всю её кровь.        Танияма переживала, не находя себе места. С приездом в рёкан она перестала понимать, чья судьба её волнует больше: своя, людей, застрявших в этом доме, или же посетителей, которые рано или поздно заявятся сюда?        — Надо ещё подождать… — твердила Май, сидя в кресле возле окна. Она прижимала колени к груди, смотрела на тени, играющие в саду, убеждая себя, что надо верить и ждать, но без Нару перед глазами мелькали одни ужасные картины возможного будущего. Там были все… Монах, Хара, Аяко, Джон и даже Ясухара болтался в петле, и невредимым оставался лишь он — непреклонный Казуя Сибуя. Он расхаживал среди болтающихся трупов, холодно оглядывая безжизненные, серо-синие тела друзей покойным взглядом, неся своё траурное бремя. — Траур… — разговаривала Танияма с широко открытыми глазами. Её тело начинало покачиваться, как старый тяжёлый маятник, замерев от дерзкого крика.        — Май! Живо приди в себя! — Аяко так прикрикнула, что Танияма вздрогнула. — С тем, что надо подождать, я согласна, но вот с мыслями о трауре — нет! Здесь никто не должен думать о трауре! Эта дурёха нокаи наделала дел и решила лишить себя жизни. Пустить себе воздух в сонную артерию… Как она вообще до такого додумалась?! Я могу понять Наоки, он делал ей инъекции, а она вон как отблагодарила его! И этот хорош! Хотя чего его винить… Нынче наш молодой хозяин рассеянный, благо, что ножницы или нож в своём кабинете не оставил. Так она умерла без лишней крови. Думай об этом проще, Май. Мы не вольны отвечать за чью бы то ни было жизнь, если нам не доверяют её.        — Я не о том, Аяко… — Май, не меняя привычек, поулыбалась, начиная говорить о том, что её на самом деле тревожило. — Без Нару я не уверена в успехе операции. Монах, конечно, тоже неплох, но сердце не на месте. Не могу успокоиться с того самого дня, как мы разделились. А что до Мичи, то отчасти я понимаю её… Она не смогла угодить своей хозяйке. Правда вскрылась. Как женщине, владеющей такими тайнами, ей не оставалось иного пути. Мне жаль её… Столько преданности одному человеку, но ради чего?        — Мы все ищем одного и того же, Май, — тяжело сказала Аяко. — Любви, уважения, признания… Тебя же гложет то, что, на сей раз, ты выбрала неверную сторону. Обычно ты держишься Нару, если вопрос стоит таким образом, в вопросы же техники изгнания он посвящает одного Лина, впрочем, я не уверена, что и он всегда в курсе всех его дел.        — Он не давал этого выбора… — с нескрываемой грустью сказала Май. Она бы поддержала Нару, ведь считала его поступок правильным. Поехать в больницу, пусть и к незнакомому человеку, — это виделось благородным, и ей хотелось его в этом поддержать.        — Тогда и переживать об этом нет смысла, — высказала своё мнение Аяко. — Что ж, наш отряд самоубийц там уже второй час. Вестей нет, думаю, придётся ждать до утра…        Май задумчиво и одновременно безнадёжно посмотрела на жрицу, умалчивая о скверных мыслях. Сомневаться в друзьях грезилось омерзительным, однако её не покидали сомнения, что если в их числе и есть такие люди, которые способны освободить это место от духов, то этот человек никто иной, как её директор — Казуя Сибуя или по-простому, приближённому к народу, — самовлюблённый Нарцисс Нару.

II

2 сентября. Суббота — день двадцать первый. Хаяси рёкан. Шесть часов вечера.        — И как это понимать?! — Аяко стояла, вжав кулаки в бока, грозно сверкая глазами на провинившихся окружающих. — Май прогуливает уже второй день! Кто потом будет краснеть перед её учителем?        — Аяко, не надо так, я же говорила, что, из-за ситуации в семье, к моим прогулам относятся лояльно, — Танияма старалась сгладить недовольство жрицы, так как ей ввиду этого спектакля было стыдно, тогда как сама Матсузаки закатывала скандал по иному поводу.        — Действительно, подумаешь! — развёл руки Монах. — Если ты так переживаешь, то я схожу и поговорю с её учителем. Думаю, он всё поймёт…        — О да, от такого, как ты, будет толк! Ты музыкант! Басист! Кто тебя станет слушать?! — тыкала ему жрица.        Ребята… — Май багровела от стыда.        — Значит, пойдём вместе! — Такигава поднялся с пола и ударил Аяко по плечу. Матсузаки в лице переменилась. Побледнела, застыла, сжала зубы и, кажется, волосы на её руках встали дыбом. — Ты чего? — Хосё не скрыл удивления, его не то что обидела реакция жрицы, он напугался её перемены настроения.        — Да ты даже здесь бесполезен, кто тебе ребёнка доверит?! — затрясло её, словно осину на шквальном ветру.        — Знаешь что, это не моя вина! — обиделся Такигава, сложив руки на животе. — Если нужны крайние, то вини Нару! Он снова чего-то недоговорил! Я до пяти утра мантры читал, устал, знаешь ли, а никто так и не появился. Зато Масако без особого труда нашла их, правда, толка от этого не было. Нам они показываться отказались!        — Масако, ты их видела? — у Май от услышанного буквально проснулось желание к жизни.        — Видела, — задрала она голову. — Моему визиту рады.        — Да, мы застали её за чашечкой чая, — рассказал Такигава, удивляясь не меньше других.        — Масако, ты видела хозяйку? Это она тебе приготовила чай? — Май пылала от нетерпения. В душе ей не хотелось, чтобы Хара нашла призраков и уж тем более их изгнала — это работа причислялась Нару. Единственный, кому бы Май отдала эти лавры, за исключением директора SPR, так это Такигава.        — Даже если и так, тебя это никак не касается. Я расскажу обо всём только Нару. Он-то оценит мои способности по достоинству, — возгордилась она.        — Как думаешь, — Монах наклонился к обескураженной Май и зашептал, — может быть, стоит её разочаровать? Нару никого не оценивает по достоинству!        — Думаю, не стоит этого делать, — ответила ему Танияма. — Масако после съёмок невыносима. На самом же деле ей никто чая не наливал, она сама это сделала!        — Верно, — посмеялась она в рукав своего зелёного кимоно. — Но мне указали на чайные принадлежности и велели поступить так. Для них я гость желанный. Должно быть, через меня захотят передать вам послание. А вот до остальных им нет дела.        — Да как ты можешь так говорить, Масако?! — Май не выдержала и раскричалась. — Мы здесь все с одной целью! Почему ты ставишь себя превыше других?!        — Не намерена отвечать тому, кто не может запомнить элементарного этикета. Если у вас всё, то я пойду… Надоело здесь воздух агрессией нагревать, — после этого она засеменила ножками и скрылась в галереях.        Как же она меня в последнее время бесит! — тряслась Май от жгучей ярости.        — Что-то она высокомернее обычного… — Монах почесал голову, глядя на закрытые сёдзи.        — Она бесится из-за меня! — не стерпела Танияма. — Видите ли, Нару попросил их менеджера освободить её от работы на пару дней в результате крайней нужды. Теперь она думает, что у Нару ко мне особые отношения, где на самом деле самое место ей, а не мне! — Май вылила на коллег всё то, что бурлило глубоко в душе, очухавшись о сказанном через какую-то долю последующих молчаливых секунд.        О боже, чего я только что ляпнула?! — не зная, чего возразить самой себе, Май с перерывами в голосе засмеялась.        — Простите, что-то я не лучше Масако сорвалась, — затормошила она свои волосы из-за нервов. — Забудьте! Нару есть Нару! У него особое отношение только к двум вещам: работе и выгоде.        — Ну, здесь ты погорячилась, — сказал Хосё, прикрыв задумчиво глаза. — У Нару действительно к тебе особое отношение, что, впрочем, ты отказываешься замечать. Думаю, в этом все со мной согласятся. Правда, Джон?        — А… ну я как-то не обращал особого внимания, — смутился он и засмеялся. — Вы уж меня извините. Я какой-то невнимательный…        — Эх, людей много, а посплетничать не с кем! — разочаровался Такигава. — Ладно, просто имей в виду, что в чём-то Масако права. У Нару что-то есть к тебе: симпатия это или выгода — разбираться вам двоим, я своё мнение на этот счёт высказал. А теперь к делу! Мне нужны ваши идеи, если честно, ревностные заносы нашей телезвезды порядком утомили. Она и там постоянно твердила: «Нару оценит», «Нару поймёт»… Уж чего ей там наговорили, я понятия не имею. Май, не могла бы ты немного помочь? Твои сны сейчас бы очень пригодились! — Хосё взял её за руки и со слезами в глазах попросил.        — Я бы с радостью, — скривилась она от неловкости, — но мне как-то страшно после пожара…        — Да, да, совсем забыл! — опомнился он и начал стучать по ручкам Май своей мягкой ладонью. — Тогда пользуйся тем заклинанием, которое дал тебе Лин. Мы сами найдём выход. У меня вроде бы есть одна идея, но не хватает одной переменной. Где ж нам взять раздражающий фактор в такое время?!        — Ты собрался их спровоцировать? — Аяко подала признаки жизни. — Совсем ума лишился?! Прихлопнут за такое и глазом не поведут! Нару же предупреждал об этом!        — Неужто ты начала переживать обо мне? — заехидничал Такигава. — Знаешь, если так продолжится, то следующим своим шагом ты меня на свидание пригласишь. К Нару же клеилась…        Подобные выходки стоили Хосё хорошей пощёчины.        — Шутишь, а весёлого на самом деле немного! — Аяко повела разговор после того, как иглы в пылающей ладони немного поутихли. — Может быть, я не самый способный участник этой команды, но кое-что понимаю. Одно дело, когда рядом практикующий оммёдзи со своими шики, да ещё всезнайка мальчишка с убийственными способностями, а другое, когда здесь беззащитные люди и мы. Ладно ещё те мелкие душонки, но что будет, когда мы разозлим хозяйку? Если её не получится обмануть? — Матсузаки так серьёзно смотрела, что окружающие ощутили себя виноватыми. Вскоре её взгляд смягчился, и она прикрыла лицо рукой. — Утомилась я с вами… Хотите злить, злите, но Май я с вами не отпущу, как и внутренности ваши с пола потом собирать не стану. Если что-то этой ночью случится, то я умываю руки.        — Аяко, подожди! — Танияма крикнула ей вслед, получив в ответ захлопнувшиеся двери. — Ну почему вы стали так сильно ссориться?! — Май закричала на не менее удивлённого Монаха и, поджав от обиды губы, побежала за жрицей.        — Ничего не понял! — потряс Такигава головой. — Джон, пойдём за ними. Чувствую, мне надо извиниться. Все перенервничали, но нам через три часа уже выдвигаться, а плана до сих пор нет…

III

       — Аяко, подожди! — кричала Май, нагнав жрицу за воротами рёкана на парковке. — Ты хочешь уехать?..        — Он прав, нам не хватает людей…        — Аяко… — жрица стояла возле красной машины Такигавы и, не оборачиваясь на подругу, о чём-то размышляла.        — Я боюсь, что с этими идиотами что-то случится, и вся ответственность за живых ляжет на меня. Если ловушка Лина не сработает? Если эта женщина, разозлившись, выберется, то я не смогу защитить окружающих, включая тебя, Май, — она делилась тем, что её тревожило.        — За меня не надо тревожиться. Если Нару прав, то мне ничего не угрожает. Меня уже предупредили, что будет, если я снова стану лезть в чужие дела. По правде говоря, мне не хочется, чтобы какой-то призрак, будь то хозяйка или личная помощница, разрезали мне лицо или выгоняли среди ночи в лес, но это не повод для страха. Я доверяю тебе и Монаху, Джону и, кажется, совсем немного Нао, конечно, я бы очень хотела видеть здесь Нару и Лина, но причины у них уважительные…        — Ты ничего не сказала о Масако, — Аяко развернулась к Май и улыбнулась на её пышущее лицо.        — Могла бы мне и не напоминать о ней! — позлилась Танияма немного. — Ну, если уж дело зайдёт так далеко, то думаю, она сделает всё, что в её силах. Поэтому да, ей я так же доверяю свою жизнь. Так ты не уедешь?        — Что поделать, мне нельзя оставлять тебя с таким мягким характером в кругу этих хищников, — успокоилась она, поводя в знак безмятежности ручкой. — Кстати о хищниках, тебе не стоит выходить за ворота. Слышишь? Что-то приближается… — Матсузаки встала в защитную стойку, подталкивая Танияму вернуться в рёкан.        — Это больше похоже на транспорт… — Май прищурилась и увидела вдали приближающееся белое такси.        Нару… Неужели он вернулся? — сердце Таниямы запрыгало в груди.        Белый автомобиль с наклейками припарковался уже через три минуты, к тому времени подошли Такигава и Джон. Матсузаки не стала с ними разговаривать, как и слушать чьи-либо извинения.        — Приехали? — бежал Нао, поправляя на ходу синюю юкату. — Чуть не опоздал… — задышал он часто, когда присоединился к исследователям.        — А кто-то должен был приехать? — уточнил Монах, посматривая, как пассажир расплачивается с таксистом.        — Да, я отменил все брони, кроме одной. Мы же работаем с первого сентября, но так вышло, что одна женщина наотрез отказалась. Я предложил ей скидку в пятьдесят процентов, а она ни в какую! Надеюсь, ещё одного человека мы потерпим?        Нет, с ним я поспешила… — покачала Май головой. — Не верю я ему, не верю!        — Спасибо вам большое, — поблагодаривший водителя юноша вышел, и встречающие хором выдали своё удивление.        — Ясухара?!        — Да, меня здесь все так ждали. Даже не знаю, чего на это сказать, — заулыбался он, не пойми как: искренне или с замыслами чего-то на руку нечистого.        — Я ожидал приезда гостьи, — сказал Нао, поглядывая заодно по сторонам. — Вы как-то объясните это?        — О, вы, должно быть, говорите о моей матери. Да, это она бронировала место в рёкане. На своё имя. Небольшая конспирация, так сказать.        — Ты же должен быть в университете, — припомнил Такигава. — Чего здесь-то забыл?        — Я здесь по делам нашего клуба. На первом же собрании встал вопрос о грядущей поездке на праздниках. Я рассказал всем об этом месте, и меня попросили привезти полный список всех услуг и договориться с хозяином о брони.        — У вас что, клуб мажоров? — закатила Аяко глаза от наглости нынешней молодёжи. — Отдых в рёкане не для студентов! Это вам не в караоке заседать.        — Ничего не поделать, такой уж у нас клуб, — улыбнулся юноша с большим задором.        Не отрицает! — пришла Матсузаки в ужас.        — Отлично, слушай, Ясухара, а хочешь ещё и подработать? — Монах незамедлительно взял юношу в оборот.        — Меня убьют? — спросил он сквозь призму своей неизменной любезности.        — Вполне может быть, — ответил Такигава не менее эксцентрично.        — Я не сильно-то против. Пойдёмте, расскажете, что нужно делать.

IV

3 сентября. Воскресенье — день двадцать второй. Хаяси рёкан. Полдень.        Силы мои на исходе! — Май пришла в центр первой, упала на красную подушку, а вскоре распласталась на татами. — Мы провели в том доме всю ночь. Масако с её величайшей надобностью для общего дела оставили в рёкане. Никто не появился… Ясухара не разозлил их… Интересно, почему? Мари же говорила, что в то здание не положено пускать посторонних мужчин… Всё могло получиться, но мы не приблизились ни на шаг… Кстати о шагах, кто-то идёт.        Лёжа на полу, Май услышала чей-то размеренный шаг и, сквозь полудрёму улыбнувшись, поняла причины, обусловившие их сегодняшний провал.        — Опаздываете! — скопировала она Нару и его привычку всех попрекать. — Пока вы там прохлаждались, я тут вовсю работала головой. Я знаю, почему план провалился! Помните, Нару нам говорил, что здание закрыто для посещения посторонних до первого сентября, а уже третье, стало быть, затея с Ясухарой бесперспективна. Надо придумать что-то новое!        — Удивлён, что ты слушала, когда я об этом говорил, — юноша у сёдзи заговорил, и его голос Май бы не перепутала ни с каким другим.        — Нару! — Танияма порывистым движением оторвалась от пола и встретилась с ровным взглядом своего босса. — Лин, и ты здесь… — поприветствовала она таким образом Кодзё.        — Да, — он миролюбиво прикрыл глаза.        — Вы решили все дела в Токио? Как та актриса? Она скоро поправится? Нам можно будет её навестить? — забросала она вопросами.        — Она скончалась в больнице от внутреннего кровотечения, — сказал Нару холодно, миновав Танияму так же ровно. — Это не имеет никакого отношения к рёкану, поэтому мы закрываем тему о пострадавшей актрисе и начинаем работать с тем, что уже есть.        — Нару, а как же полиция? Тебя не задержали?        — С чего они должны так поступать? Я не убивал эту женщину. На неё упал шкаф, который являлся съёмочным реквизитом. Она не должна была врываться в чужой дом, даже если это её будущее место работы. Кроме того, она скрыла от своего нанимателя недавно перенесённую операцию. Это-то и послужило причиной смерти.        Мне это напомнило Лина. На меня тоже мог упасть стеллаж, а он оттолкнул... — Май вспомнила своё первое дело.        — Где все? — спросил Сибуя, возвращаясь к работе незамедлительно. — Почему вы позволяете себе прохлаждаться в полдень?        — Должно быть, отдыхают… — предположила Май. — Мы вторую ночь без сна, правда, результатов пока нет, но мы работаем и над этим.        — Не имеет значения. Я хочу переговорить с Харой, а потом надо определиться с временным интервалом. Я слышал о произошедшем. Госпожа Хаяси, узнав о смерти личной помощницы, слегла. Её выписка откладывается. Я бы хотел закончить со всем здесь до её появления. Май, принеси чай и проверь остальных. Настало время для настоящей охоты на призраков!        Да, да, да, — она передразнила его про себя и вышла в коридор. — Сколько раз он уже это говорил?.. Сбилась со счёта! Что-то это дело никак у Нару не идёт, словно его вечно что-то отвлекает, и главное остаётся за пределами его понимания.        — Монах? — Май повстречала в коридоре Такигаву в компании Джона и Ясухары. — А где остальные?        — Девочки отдыхали в онсэне, — ответил Ясухара. Юноша приобщился к рёкану, воспользовавшись фирменной синей юкатой.        Эта Масако… — поскрипела Май в душе. — Приняла тёплую ванну и наверняка не без задней мысли! Будет вешаться на Нару, благоухая шампунем!        — Май, а ты чего такая загруженная? — заметил Такигава некоторые изменения. Их младшая коллега, может быть, и просвечивала от своей задумчивости эти несколько дней, однако нынче она как-то осунулась, словно ей на плечи взвалили приличную гранитную глыбу. — Тебя Нао чем-то загрузил? Мари-то мы вроде бы как не слышали и не видели. Как только мы закончили ночью, она будто испарилась, думаю, она воспользовалась потайными ходами, и вестей от неё весь день не было. Я, конечно, понимаю, территория внушительная, но я начинаю тревожиться… Она тебе ничего не говорила?        — Нет… — Май помотала головой, задумавшись о словах Монаха. Мари и правда вела себя в последние дни очень странно.        — Май, — Джон её мягко позвал, и она вновь вернулась к людям.        — Простите, — поспешила она посмеяться, — Нару и Лин вернулись. Меня попросили найти вас и принести чай, лучше я поспешу. Некоторые из нас крайне не любят ждать… — Май насупила брови и пошла от друзей прочь, вышагивая серьёзными для её телосложения шагами.        — Пол не проломи! — выкрикнул ей Такигава сквозь смех. — Ну, пошли, послушаем, чего нам начальство скажет, — он хлопнул парней по спинам, саркастично употребляя злосчастное слово «начальник».

V

       Разумеется, на спасибо он не расщедрился, — Май вот уже некоторое время пронзала недобрым взглядом Нару с чашкой налитого её золотыми руками чая, ощущая вдобавок лютую злобу из-за Масако. — И чего она повисла на нём?! Небось точно помимо героических просьб он заодно пообещал ей какую-нибудь неприличную гадость! — Танияма хмурилась на охочие выходки Хары, зная без комментариев каждого, что ждёт она ничего иного, как похвал.        — Расслабь лицо, а то морщины скоро появятся! — Такигава оттаскал Май за щёки, словно она какой-нибудь плюшевый рассадник блох и шерсти, довольно при этом посмеиваясь.        — Монах… — простонала она болезненно. Он застал её врасплох, оттого она покраснела. Сделалось неловко… Хосё заметил её ревностный взгляд, а значит, внимание обратили и остальные.        Скажи уже хоть что-то… — Май украдкой бросила взор сверкающих карих глаз на посеревшего от напыщенности Нару и задышала чаще.        Сибуя не мог и чая толком попить. Масако ни с того ни с сего придвинулась к нему и ухватила его за правую руку, прижав вдобавок к своему телу. Терпел он уже прилично, настолько, что Май успела перебеситься, а чай остыть.        — Итак, — Нару, прикрыв синие, вечно о чём-то скорбящие глаза, вынул руку из объятий Масако и вернулся за своё рабочее место, отгородившись тем самым ото всех, — Хара, ты сделала то, о чём я тебя просил?        — Да, я переговорила с ними, — сказала она с большим удовлетворением. — Май никто не отпустит. Она останется здесь и будет с честью нести возложенные на неё обязанности.        — Ты это только что придумала! — Танияма не выдержала, подскочила и ударила по общему столу ладонями. — Какая ещё честь? Почему я должна оставаться?! Если ты забыла, то я являюсь частью Лаборатории Психических Исследований, директором которой является Нару, а от тебя здесь вообще мало пользы! Зачем говорить такие вещи?.. Я здесь не останусь!        — Как грубо, — Масако прикрыла лицо фиолетовым рукавом свеженького кимоно так, будто недовольство Май отравило воздух вокруг.        — Присядь, — приказал влиятельно один самовлюблённый Нарцисс. — Эта проблема решится после изгнания, — Сибуя смотрел на Май прямым взглядом, не избегая, в отличие от неё, подобных немых столкновений.        Глазки Таниямы в панике и злобе бегали. Нару давил своим авторитетом; Масако якобы поднебесным талантом, а коллеги дружно молчали, не зная, что на это сказать.        — Ну и ладно! — Май одолела обида. Она сцепила руки на уровне груди и, демонстративно прижав пятую точку, отвернулась.        — Начнём в одиннадцать, — Сибуя стал вводить окружающих в курс дела. — Со мной пойдут: Лин, Джон, Такигава и Матсузаки. Остальные останутся здесь.        — Ты хочешь, чтобы я присмотрела за персоналом? — Масако послушно, как принято для японской жены, обратилась к предмету своего обожания.        — Да, — кратко дал ответ Нару.        — Хорошо, тогда я соберу всех в одном зале… — Хара повела свою звенящую любезностью речь, как Май выказала неповиновение, невзирая на великую волю божественного и величественного Нару.        — Нет! — шмякнула она по столу. — Я пойду с вами!        — Ты останешься здесь, — излил Сибуя горькую правду её жалкого положения секретаря на полставки.        — Думаешь, ткнул пальцем, и все тебя послушались?! — повысила Май голос, чтобы те ушные пробки, которые Сибуя себе вбил по самый мозг, вылетели напрочь. — Я пойду! Тебя же здесь не было, с чего ты взял, что у тебя получится изгнать их? Кроме того, это не тебя собираются здесь заточить и превратить неизвестно во что!        — Для изгнания вам не хватало нужного эквивалента, — сказал он как раз о том, о чём думал Такигава.        — Так и знал, что дело именно в этом! — обрадовался Монах. — Но ты прав, — он увидел озлобленный взгляд Матсузаки и как муж, слушающийся во всём свою жену, поспешил согласиться и с другими доводами начальника. — Май, именно из-за твоей привлекательности для этих душ, тебе следует остаться в рёкане…        — И чего теперь?! Ты прикажешь мне спрятаться под одеяло и трястись от страха?! — не скрывала Май своего возмущения. — Здесь желают сделать из меня идеальную гейшу, за воротами ждёт озлобленный призрак, который неизвестно по какой причине жаждет моей смерти. Я скоро свихнусь от этих мыслей! Мне надо что-то делать…        На панические вопли Таниямы откликнулся Нару и никак иначе, как собственным возвышением.        — Тебя никто не преследует за пределами рёкана, — Сибуя поднялся и спокойно сообщил не такие плохие новости. — Перед отъездом Лин закопал твою хитогату в лесу. Ты свободна от прошлых ошибок…        — Она не станет преследовать меня? — на лице Май читалось крайнее удивление. Нару не только подумал о скорейшем перемещении с одного объекта исследования на другой, но и о её безопасности.        — Нет, она уже получила то, чего хотела, — на этом Сибуя закрыл свою тетрадь с записями и продвинулся к выходу, где Май виновато схватила его за краешек чёрного пиджака.        — Но ты же всё равно отправишь её в иной мир?        — Не вижу смысла повторяться, — сказал он, не оглядываясь на свою смутившуюся и притихшую сотрудницу. — Дзёреем духа Сэцуко Симады мы займёмся после очищения нынешнего помещения.        — Нару… — Май не отпустила его, хотя он намеревался сделать контрольный шаг к выходу. — Я хочу пойти…        Голос и руки… Они подрагивали, и Нару размяк.        — Хорошо. Приведи себя в порядок, — он посмотрел на её короткую юбку с футболкой, предостерегая о возможных последствиях. — Попроси Мари, она поможет с этим…        После этих слов он вышел из рабочего центра в неизвестном для окружающих направлении, оставив одним зыбкую надежду, а другим полное разочарование.        — Значит, нынче я буду в компании прекрасной дамы, — сказал Ясухара с улыбкой. Он обращал свою шутку в сторону Хары. — Чем я могу быть вам полезен?        Ха! Ничем! Ты же не Нару… — хмыкнула она, оставив главные мысли при себе.        — Нашёл чему радоваться! — тихо, но язвительно выговорила Масако в сторонку.        — Не мешайся! Вот твоя главная задача, — сказала Матсузаки.        — И не подставляй себя под удар, — добавил Такигава. — Что-то подсказывает мне, что если эта хозяйка захочет, то уничтожит печать Лина. Уж больно покладистая она для духа её уровня…        — Тебя тоже это напрягает? — спросила Аяко.        — Да… есть немного, — признал он все плохие стороны этого дела.        — Думаю, мы вольны отдохнуть, — тихо и не теряя оптимизма, сказал Джон.        — Ну раз Нару ушёл… — поиграл плечами Монах. — Уже почти семь. Встретимся через четыре часа! Май, я тебя провожу, я бы хотел поговорить с Мари. Не хотелось бы пострадать от очередных фокусов живых.        — Да, я понимаю… — согласилась она.        Мысленно Танияма находилась где-то не здесь. Она представляла Нару в его темноватой в дневной час дня комнате, с молчаливым лицом и каким-то важным для них обоих разговором. Существовал такой или нет, но, по крайней мере, она такового очень желала.

VI

4 сентября. Понедельник — день двадцать третий. Объект исследования. Полночь.        — Лин, все здесь? — Нару обратился к своему ассистенту, ожидая коллег возле двухэтажного домика, где когда-то сгорели ни в чём не повинные гейши. На улице стояла хорошая погода. Тепло, немного ветрено, однако для начала сентября очень даже спокойно. Сибуя оглядывал собравшихся в свете фонаря коллег, видя и без помощи Лина, что не хватает трёх человек: Такигавы, Мари и Май.        — Простите, простите! Мы немного опоздали! — Такигава схватился за бок, дыша так, словно бежал изо всех сил.        — Хватит придуриваться! — прошипела Аяко. — Все прекрасно знают, с какой скоростью ходят Мари и Май, когда на них эта глупая обувь! — она не одобряла деревянные сандалии хотя бы потому, что это анахронизм, как и излишнее торможение всякого хода. По крайне мере, носить такую обувь — неразумно. Женщинам их круга убегать приходится как от призраков, так и от надоедливых мужчин, впрочем, на каблуках многие особы бегают более чем прекрасно, но это не путь гейши. Гейша усладит слух так, что довольным останется и мужчина, и бестелесный дух. Разумеется, утверждение спорное, однако среди дев, берущих цветочные деньги*, этот сказ подчеркнул бы их непревзойдённый образ.        — Что, так плохо вышло… — посмотрел он с любопытством, ведь в основном ломал комедию не для Нару, а для неё, ведь говорят же — главное, чтобы женщина улыбалась, тогда будут открыты пути и в её душу и если очень повезёт, то и в личные покои. — Тогда скажу как есть — на Май ни одно кимоно не сходилось!        — Монах! — Танияма побагровела от злости и стыда.        Я нисколечко не поправилась! Тут дело в другом… — она осторожно перевела взгляд на Мари и недолго посмотрела.        — Это моя вина, приношу свои извинения, — Мари прилежно поклонилась, опустив плотно собранные пальцы к коленям. — Мне нездоровится…        — Хочешь, я могу измерить тебе давление? Мы третью ночь сюда приходим, — предложил Нао с искренней тревогой в голосе.        — Нет, я как-нибудь справлюсь и без этого, — отказала она, выдвигаясь вперёд. — Давайте покончим с этим скорее. Я хочу навестить хозяйку в больнице, не прощу себе, если эти обстоятельства помешают нашей последней встрече.        Их мать так плоха? — задумалась Май.        — Никто из нас не вечен, — подошёл к ней Такигава. — Это хорошо, что она переживает. Всю эту странность ей можно простить, — они смотрели, как Мари вместе с остальными проходит в дом, чуть не забыв, что и сами пришли за этим же нешуточным ритуалом очищения.        В залах было полутемно: под расписным потолком тускло светились немногие лампы. В гэнкане*, где Май и Мари задержались, горел грубый с виду каменный фонарь.        Нао помог сестре снять белую накидку, а Танияма затаила дыхание, глядя на них. Наоки не говорил как обычно несравнимо много, он, с видом человека гордого и благодарного за оказанную ему честь, лишил сестру верхней одежды, молча, приняв её ледяное равнодушие.        Май засмотрелась, очнувшись уже тогда, когда её накидка заместо вешалки очутилась на её плечах.        — Не оставляй тёплую одежду здесь, — за спиной стоял Нару и нашёптывал нечто важное. — Может стать очень холодно…        — Я не могу пройти в этом… Не положено… — Май, как и её бывшая наставница, опустила глаза в пол. Она поняла это дразнящее чувство волнения. Когда мужчина стоит за спиной и едва касается пальцами плеч, то в грудной клетке что-то происходит. Сердце ноет, становится сложно дышать, и в области солнечного сплетения давит.        Сибуя, ничего не говоря, сосредоточенно посмотрел на Май со спины, на её отогнутый ворот карминово-красного кимоно — из-под белых нижних одежд выглядывала её тонкая бледная шея; на большой конверт из перламутровых оби — он мешал ему стать к Май ближе, и затем на меленькие ноги в беленьких таби, которые быстренько заскользили по ореховым паркетным доскам у входа.        — Нару, ты идёшь? — Танияма не сильно поняла его промедление, хотя, как и у неё, в его взгляде читался тот же вопрос: «Ты ничего не желаешь сказать?».        — Идём в дзёдан-но-ма…        Остальные уже должны быть в главном зале… Мы с Нару остались наедине, как-то неловко.        Май, не поднимая сомневающихся глаз, шла за директором SPR. Он миновал охиромо, раздвинул фусума и пропустил девушку вперёд. Танияма не могла не ощутить его пристального взора.        Не смотри так, пожалуйста… — Май разуверилась в силе собственного шага. Нару бросал неоднозначный холодно-печальный взгляд с высоты своего недосягаемого величия, и ноги Таниямы с каждым разом отчётливее выдавали её страх.        — У тебя озноб? — Сибуя заметил трясучку своей сотрудницы и счёл нормальным спросить. Его не было три дня. За это время Май с успехом могла найти на свою голову приключений.        Заметил! — её как током прошибло.        — Да, я что-то волнуюсь, — посмеялась она вместе с очередью выпаленных слов. — Странные ощущения, когда за тебя кто-то что-то решает, будто твоя жизнь совсем тебе не принадлежит.        — Такое бывает с теми, кто не в состоянии что-то решить, — заявил он и, оглянувшись в пустые пролёты, задвинул перегородку.        Вот это сейчас был камень в мой огород?! — набралась Май отваги для дачи отпора.        — Что с температурой? — Нару резко переключился на Лина. Танияма от такой перестановки фигур еле сдержала возгласы о напыщенности и холодности их Нарцисса. — Никаких отклонений от нормы, — прокомментировал он, когда получил данные, занесённые на бумагу. — Хорошо, можете отложить датчики. Они пока нам не понадобятся, — приказал он.        — Тогда какие идеи? — спросил Монах, отдав Лину прибор измерения температур. — Нао с Мари так и оставим здесь? Или, может быть, отправим их в комнату хозяйки? Аяко может защитить помещение, а мы уже будем осматриваться здесь…        — Нет. Они должны находиться здесь. Опустите перегородку! — отдал он ещё один приказ, заставляя коллег отделить хозяев от них.        — Ну вот, так мы не будем им мозолить глаза, — Нао постарался улыбнуться, присаживаясь за столик, где ранее велись переговоры, а Мари в ответ отвела глаза. Разговор между ними не клеился вовсе. — Мне бы хватило одного твоего слова… — сказал он уже печально, глядя на ширму, которая опускалась с потолка.        — Готово! — Такигава похлопал в ладоши, словно отряхивал пыль, которой здесь и в помине не было, и энергично закрутил головой. Смотреть на сотрудников SPR, которые уже минут двадцать стояли, как неприкаянные, забавляло. — Что дальше?        — А дальше я попью чая, — сказал Нару, приказав Лину принести ещё один столик из комнаты хозяйки, которая находилась буквально через стену от них.        — Нет, ты вот это серьёзно?! — не понял юмора Монах, тогда как Аяко и Джон отнеслись с пониманием, точнее, Браун с христианским спокойствием, а Матсузаки со своим природным безразличием до некоторых мелочей, коими выходки Нару, несомненно, успели стать. — Пару часов ты не потерпишь?        — Нет, — безразлично до его воплей ответил он. — Май, принеси мне чай, — выдал Сибуя незамедлительно, как только Кодзё позаботился о столе и дзабутоне.        Ну просто нет слов! — сдержал вопль Такигава, удивляясь не только поведению Нару, но и самой Май. Та с какого-то перепуга поклонилась и прилежно пошла к комнате Мари, где хранился чай и тлел очаг.        — Джон, начни читать молитву на втором этаже, — Сибуя вновь открыл рот, и Хосё в очередной раз запустил пальцы в свои волосы. Во всём его лице читалась полная потерянность. Чего ещё можно было ожидать от этого невыносимого Нарцисса — этого, увы, никто, кроме самого Нару, знать не мог.        — Хорошо, — кивнул Браун, не изменяя своему доброму выражению лица.        — Ну, а мне, что прикажешь делать? — не сдержался Монах и спросил в лоб.        — Ничего, вы с Матсузаки будете здесь. Ваша обязанность присматривать за наживкой, — сказал Сибуя.        — Кажется, это он о нас, — Нао вновь посмеялся, находясь с Мари как бы наедине, но всё же в одной комнате с сотрудниками SPR. Девушка проигнорировала.        — Твой чай, — Май принесла нефритовый чайничек размером не больше ладони и одну такую же чашку. — Прости, чёрного здесь нет…        — А ты у нас ещё и не любитель зелёного чая, — Такигава нашёл, к чему придраться, пользуясь этой ситуацией незамедлительно. — И давно у тебя такие пристрастия?        — Мне без разницы, какой чай. Я пью и тот и другой, — закатил он надменно глаза.        Верно, это же я заставила Нару пить исключительно чёрный чай. Хотя в офисе я тоже завариваю ему именно чёрный. Монах, какой ты глупый, Нару должен думать о своём здоровье. Так хочется сказать, но как-то неловко… — Май постаралась избежать войны характеров, продолжая стоять возле своего начальника. Она могла бы присесть, но тот не давал на то дозволения, и она покорно молчала. В былые времена она бы кричала во всё горло: Нару — то! Нару — сё! И присесть людям предложить надо, и ввести в курс дела также не мешало бы… А тут, тишина…        Замкнутый образ жизни этого места губительно отразился на живой натуре Май Таниямы. За последние несколько дней она похудела, побледнела и вообще неважно спала. Сегодняшние новости, да ещё из уст Хары, оставили свой неизгладимый отпечаток. Столкновение взглядов, которые сказывались на образе жизни, схлестнулись в голове Май в неравном поединке. Всем привилегиям и благам этого места она бы с лёгкостью изменила через одну очень важную деталь — Нару здесь не будет, он вернётся в Токио. Весь этот суетный день она про себя твердила и твердила: «Я здесь не останусь!», «Масако это выдумала, чтобы подлизаться к Нару!» и ещё много-много всего того, чего она бы с лёгкостью выплеснула на любого любопытного собеседника. Что же изменилось сейчас? Сиротливые залы этого домика склонили Май к обратному. Здесь она почувствовала груз ответственности. Благодарность… Никто и никогда не задумывался о том, чтобы предоставить ей кров на всю оставшуюся жизнь. Окружающие относились с пониманием, заботой, но, по большей части, ответственность брали поскольку-постольку. Духи оказались понятливее живых, одним таким решением ей предлагали: дом, образование, стабильность и ко всему прочему немалое уважение. Май не могла интуитивно взять и оскорбить здешних хозяев, предпочитая отныне хаосу собственных эмоций покорность.        — Май? — Аяко обратила внимание на младшую коллегу, сместив из-за сосредоточенности брови к переносице. Поведение Таниямы вывело её из собственного кокона заблуждений, где она, будучи тщеславной жрицей, вечно охочей до похвал, стояла на высоком пьедестале, давя своей ногой таких вредоносных людишек, как, например, Такигава, каким она его сейчас вполне заслуженно считала.        — Я что-то задумалась, — Танияма от неловкости посмеялась и, забегав по знакомым лицам взглядом, поняла, что не может скрыть накативших на неё мыслей. — Простите меня, кажется, я зря с вами увязалась. Лучше мне вернуться в рёкан… Не провожайте меня, Масако же сказала, что для меня угрозы нет.        Май приняла решение взять передышку, оставив друзей без толковых объяснений вскоре после поспешных извинений.        В коридорах слышался тихий отголосок строк из Нового Завета. Джон не утратил своей работоспособности, ведя близкую по духу деятельность, как того требовал невыносимый босс.        — Я проверю, — Нару поднялся с красной подушки, следуя за единственной настоящей сотрудницей. — Лин, жди здесь, — он пресёк любое вмешательство, говоря чуть ли не в открытую, что им с Май надо переговорить.        — Вот так воспитываешь их, воспитываешь, а они потом берут и уходят, — Монах поглумился над Кодзё; у мужчины опустились руки, когда Нару оставил его за бортом, зато вечный энтузиаст-Такигава нашёл, чем занять скучающую публику, не было б здесь ещё точащих на него зуб жриц, тогда бы сгустившиеся сумраки могли окраситься его лучезарной улыбкой.        — Тебе-то чего жаловаться?! У тебя же нет детей. Все твои дети — это аккорды на гитаре. Ты басист и каким-то чудом монах в одном флаконе.        — Кто ж знает, есть они или нет, — закатил он мечтательно глаза, поводя руками. — Жизнь музыканта полна скандальных историй…        — Действительно, вот ты и выдал себя. В тебе больше от музыканта, чем от монаха! Как только Нару доверяет тебе… Скатился к нам с гор вместе со своей гитарой и теперь вешаешь лапшу на уши порядочным людям!        — Я что-то не понимаю, ты чего злишься? — Такигава начал догадываться, что нынче из Аяко не просто лезут издёвки, а нечто более личное. — Тебя так задело, что у меня могут быть дети от других женщин? Ну, так у меня вроде бы на тебя видов не было, да и повода я не давал…        Матсузаки, не желая того, покраснела до повышения температуры собственного тела. Ей хотелось сказать так много, но оттого слова не складывались в цельные предложения.        — Монах-извращенец, басист-самоучка! — бурчала она себе под нос. — Да кому ты вовсе здесь нужен?! — тут её голос сорвался на крик.        — Знаешь, это уже начинает переходить все границы, — Такигава показал, что так же может злиться. — Если ты чем-то недовольна, то скажи об этом прямо. Я монах, а не ясновидящий. И если ты не заметила, то я немного устал подстраиваться под твоё ПМСное настроение!        ПМС… ПМС… Я тебе сейчас устрою ПМС! — у Матсузаки в голове последние винтики слетели.        — Может быть, я вам могу чем-нибудь помочь? — Нао услышал знакомый, часто крутящийся в медицине термин, и высунулся из-за перегородки.        — Сгинь! — прокричали двое священнослужителей в один голос.        Да об этом мечтает каждый второй в моём доме, — Нао с добродушным смешком вернулся на своё место и с той же приветственной мордашкой обратился к Мари.        — А ты не желаешь на меня покричать? — спросил он ради шутки, получив очередное пустое на эмоции выражение. — Да, придётся как-то пережить эту ночь… — вздохнул он, продолжая слушать треск от ссоры Аяко и Такигавы.

VII

       Дружеская деятельность в главном зале превратилась в домашнюю ссору, где Мари и Нао явились случайными свидетелями. Боевой огонь Матсузаки обрушился на бедную голову Хосё, как проливной дождь. Непонятно, как во всей этой нагревающейся обстановке Лин не стал для Такигавы верным зонтом. Сработал ли его неприкасаемый статус, который покоился на его невозмутимом лице; послужило ли нейтральное отношение к окружающим в общем — этого никак не могли знать Нао и Мари, так как только в их головы могли приходить такие вопросы. Вопросы же, приходящие к Аяко и Хосё — это как не поубивать друг друга до рассвета.        Наконец, они оба взяли тайм-аут, дав воображению передышку.        — Подожди, дай мне отдышаться, — Такигава согнулся в пояснице, находя упор в своих коленях.        Аяко и сама выдохлась, считая испарину, проступившую на лбу, неприятной, особенно ввиду наклюнувшегося повода.        — Ух! — громко выдохнул Монах. — Настоящее испытание для дыхалки. Если Нару сейчас потребует кого-то изгонять, то могут возникнуть проблемы.        — Тогда медитируй! — из уст Аяко послышался совет, брошенный каким-то рывком.        — Ну, идея не такая плохая, — согласился он и присел на татами.        — Ещё бы! — сказала жрица, ничуть не сомневаясь в дельности совета.        Такигава мерно выдохнул, расправил плечи и положил руки на собранные должным образом колени. Свет прекратил давить на его глаза: веки сладко накрыли глазные яблоки, и покой опустился на его плечи. Но и то счастье продолжалось недолго. Лампы начали помигивать. Сквозь тонкие веки Монах уловил неприятные танцы света.        — Кажется, у нас гости… — Хосё принял устойчивое положение на своих двоих и, невзирая на человеческие прихоти, молниеносно нашёл в себе силы для рабочего настроя.        — Перестало мигать… — Нао вновь вылез из-за ширмы, чем в очередной раз заслужил грозные выкрики.        — Может, у Джона чего?.. — Монах посмотрел на коричневый потолок с медным и золотым орнаментом, щурясь от подозрительных звуков.        На втором этаже что-то упало… Удар показался внушительным, по крайней мере, вес того, что упало. Затем последовал ещё один такой стук, и вроде бы всё стихло.        — Надо бы посмотреть как там Джон, — предложил Такигава. Во время затиший они частично слышали приглушённый голос Брауна, здесь же всё подозрительно стихло.        — Но мы не можем оставить их… — Аяко посмотрела на опущенную ширму, откуда совсем осторожно выглядывал Нао, так и напрашиваясь на удар подушкой.        — Лин? — Монах позвал Кодзё, так как тот уходил.        — Я проверю, — сказал он перед раздвижными дверьми. — Будьте здесь…        Нет, мы, в общем-то, не настаиваем… — Такигава вполне спокойно покатал глаза, остановившись боковым зрением на Матсузаки. — Да, дорогой ты наш человек, я бы сейчас не отказался от перепалки с духами. Это лучше, чем отбиваться от обозлённой мико. Неужели она так из-за платья бесится? Я же не рассматривал её, только снял…        Приключения Аяко и Хосё на нездоровую голову Лина интересовали мало. Перепады электричества вынудили его ослушаться приказа Нару. Сейчас он планировал проверить Джона, а следом и своего ученика.        На втором этаже Кодзё отметил немалую активность. Температура снижалась с каждым сделанным шагом, тогда как по всем законам физики она должна была подниматься. Татами оказались влажными, дальше же по коридору они и вовсе заледенели. Там же в полулежащем состоянии сидел Джон и помахивал Лину рукой.        — Лин-сан, ты очень вовремя, — с природным добродушием сказал священник.        — Что-то пошло не так? — спросил Кодзё, присаживаясь на корточки для того, чтобы осмотреть Брауна.        — Совсем нет. Я поскользнулся. Хотя очень даже может быть, что мне помогли. Я не особо понял... — Джон от стыда за глупость посмеялся и, попытавшись встать, пожаловался на острую боль. — Простите меня, Лин-сан, но, кажется, я ногу совсем зашиб. Дважды на неё упал.        — Я помогу дойти до дзёдан-но-ма. Там травму осмотрят, — Кодзё предложил довести коллегу до врача, чему помешал мигающий свет.        Лампы трещали и накаливались до предела. Весь второй этаж заходил ходуном. Потом последовала несколько хлопков: некоторые лампочки не выдержали напряжения, лопнув, а другие потухли одним ночным стоном.        Нару… — Лин застрял с Брауном на втором этаже, временно лишаясь возможности стать полезным для сына своего настоящего босса.

VIII

       Нару последовал за Май, планируя столкнуться с ней в гэнкане. Он пошёл не сразу, не торопился и был уверен, что застанет Танияму уже готовой для прогулки. К его негодованию, этого не произошло. Одежда Май осталась нетронутой. Сибуя охватил взглядом прихожую и присмотрел подходящую комнату. Слева от него — и справа любого входящего — расположилось помещение, где хозяева хранили кое-какой реквизит. Судя по размерам и обстановке, раньше эту комнату использовали для слуг. Май стояла возле окна и теребила длинный зонт. Ей требовалось чем-то занять свои руки, а, кроме того, воспоминания о жизни в этом доме, спустя время, оказались не такими уж и плохими.        — Я думал, ты собиралась уходить, — Нару прошёл и тихо затворил за собой дверь. Свидетели ему были не нужны.        — А… да… — Танияму тут же прошибло от макушки до пят, и её руки закостенели на красно-коричневом зонте.        Сибуя смотрел ей в спину пронзительно и, увы, достаточно долго. Спешка никогда не входила в его планы, чего нельзя сказать о здравой оценке любой происходящей вокруг его персоны ситуации.        — Что случилось? — голос Нару показался не только серьёзным, но и опасным. Трёхдневное отсутствие подняло в этот момент какие-то неприятные миндально-горькие чувства, словно что-то подмывало его подозревать Май не в совсем верных поступках или же намерениях.        — Мне неловко… — Танияма мялась возле решётчатого окна, не зная, как сказать начальнику праву.        — Для начала повернись, я не намерен разговаривать с твоим затылком, — в словах Нару не прозвучало и капли жалости.        Май переборола себя и развернулась. Какое-то время ей не хотелось смотреть начальнику в лицо, однако его молчание вынудило поднять глаза и ощутить дальнейшую панику.        — Я тебя слушаю, — Нару без истерик дождался времени, когда Танияма сможет говорить и, не находя её пышущее жаром лицо странным, закатил надменно глаза. В душе он понимал, что Май не собиралась петь ему дифирамбы, напротив, в её голову пришло нечто неприятное, оттого-то на душе так скребло.        — Ну, я подумала об изгнании и времени, проведённом здесь, — начала Май издалека. — Если сегодня или завтра у нас не получится, то это не страшно. Главное, освободить духа, заточённого в лесу. В ней я чувствую много злобы, поэтому считаю её опасной.        — Глупости, всё пройдёт в точности по моему плану, — Нару вроде как перебил Май, да ещё сцепил руки у груди. Этот жест считался закрытым. Май теряла его предрасположенность к разговору.        — Да, и это тоже проблема, — она не выдержала и спрятала глаза под чёлкой. — Ты никому ничего не говоришь: как будем изгонять, чего ожидать в дальнейшем и как поступить, когда ты уедешь… Мне нравилось работать с тобой, правда, даже несмотря на то, что ты невыносимый и самовлюблённый человек, но ведь мы все знали, что это не сможет продолжаться вечно…        Май из-за кома в горле сделала паузу, Нару ощутил в теле тяжесть. Что-то должно было вот-вот упасть на его голову, и этого «что-то» он услышать никак не ожидал.        — Нао предложил мне работу, — Танияма смогла рассказать о давнем разговоре с Наоки, приняв вполне осознанное решение. — Думаю, пойти в колледж у меня не получится. С моими доходами и некоторыми обстоятельствами это рано или поздно станет проблемой. Здесь мне дадут всё, что нужно. Мне понравилось работать с Мари... Ты же понимаешь, о чём я хочу тебя попросить, поэтому, Нару, не заставляй меня говорить…        — Я понял, что ты не хочешь прилагать никаких сил. Тебе предложили покровительство, и ты, не задумываясь долго, нашла этот путь приемлемым, — Сибуя, не жалея чувств Май, выдал очередную гадость.        — Подожди… — стеснение Таниямы как рукой сняло, ему на смену пришло негодование и противоборство. — Мне предложили работу и только, ни о каком покровительстве речи не шло. Кроме того, не тебе меня обвинять! — она начала говорить на повышенных тонах.        — Предложи тебе работу Мари, тогда я бы выразился иначе, — Сибуя прикрыл глаза так, как делал это по обыкновению в такие моменты, наталкивая пока ещё свою сотрудницу на мысль, что в поставленной формулировке не ошибся.        — Да что ты в этом понимаешь?! — у Таниямы лопнуло всякое возможное и невозможное терпение. — Ты, между прочим, тоже сам предложил мне работу. Почему ты считаешь, что ты можешь, а другие люди — нет?!        — У меня были на то причины… — здесь Май вспомнила про обман с испорченной камерой, и на этом моменте в неё словно бес вселился.        — Все твои причины объясняются скупостью! Тебе всего лишь было жалко тратиться на нормального секретаря! — на этих словах Май сократила дистанцию, готовясь по привычке ударить или схватить надменного Нарцисса за шиворот. — И уж кто-кто, но помогал мне не ты! Монах, Аяко и Джон — вот те люди, которые меня чему-то по-настоящему учили! Не думай, что я неблагодарная предательница, мне лестно то, как ты сопровождал меня во всех моих снах. Если бы не твоя помощь, то многие могли бы пострадать. Я бы не пережила этого. Предлагаю вот на этой чистой ноте закончить наши трудовые отношения! — Танияма смогла в самый последний момент посторониться, проявив уважение к некоторым, не отпускающим её в течение этих лет вещам.        — Я принял тебя на работу ввиду твоего непростого положения, — Нару нечаянно проговорился, так как его смутили слова Таниямы. — Но ты права, я не собирался делать из тебя охотника на призраков. Твоя работа заключалась в элементарной помощи по офису и на объектах исследования, поэтому я не понимаю, о каких снах идёт речь.        — Ты издеваешься надо мной? — Май поджала губы и навострила сверкающие от гнева глаза на Сибую. — Сейчас ты мне заявляешь, что знал о моей проблеме, и поэтому пожалел меня, но более этого меня бесит твоё нежелание принять правды! Я не сумасшедшая! Это ты показывал мне скрытые от глаз тайны, предостерегал и защищал! И если уж на то пошло, то хотя бы в этих снах ты улыбался!        Улыбался?..        Нару смотрел на Май и не воспринимал её слова из-за накатившей ревности. Это чувство не сразу подверглось осознанию, однако, когда это случилось, он сам возненавидел себя. Это помогло ему не наговорить ещё больших гадостей. Как только он признал это, то смог услышать и остальное.        Джин… Это был ты? Неужели это ты помогал ей?! — Сибуя ослабил давление в руках, свесив их вдоль ног. Сказать о брате было непросто, но перед лицом фактов, говорящих о введении Май в заблуждение, у него не оставалось выбора.        — Ты права, сумасшествие — не твой недуг. Но человек, о котором ты говоришь, был не я, — Нару смог это сказать, сделав паузу в дальнейшем. Лицо Май поразило безмолвие, вызванное потрясением.        Как это? Я не понимаю… — она выпрямилась и всмотрелась во все черты Нару. С первого взгляда отличия не бросались в глаза, как и раньше, она находила различия в мимике и манере общения.        — Что это? — от разгадки тайны Сибуи её отвлёк мигающий свет.        Светильник под потолком затрещал и через несколько секунд потух, оставив молодых людей в кромешной тьме.        — Нару! — в голосе Май пробежала паника.        — Спокойно, надо проверить остальных… — Сибуя дёрнул дверь и затем отошёл.        — Что случилось? Почему ты её не открыл? — Танияма постепенно начала привыкать к темноте, видя окружающие её предметы.        — Потому что она заперта. Думаю, мы застряли здесь до утра…        — А как же окно? Можно попытаться открыть его!        — Нет, это бессмысленно. Нас заперли.        Боже мой, если бы я только осталась в рёкане… — у Май в голове запрыгали совестливые «если бы».        — Это не твоя вина, я знал, что так будет, — Нару постарался подсластить девушке жизнь.        — Как это?        — Недостающим эквивалентом был я. Для изгнания вам не хватало того, кто выманит духов…        Нару же ещё до поездки на съёмки нового фильма разозлил местных духов. Мичи пыталась его убить, значит, сегодня… — эти мысли довели Май до дрожи.        — Не бойся. Здесь все наши давние знакомые. Других духов не будет. Дом запечатан. Здесь нет входа или же выхода.        — Я боюсь не этого! — Танияма в который раз закричала, вздрогнув от стука в дверь.        — Нару! — со стороны коридора они услышали голос Лина.        — Мы в порядке, — ответил Сибуя. — Как остальные?        — Такигава и Матсузаки оказались отрезанными. Я не могу попасть в главные залы, — ответил Лин. — Джон на втором этаже. Он повредил ногу.        — Иди к нему, — приказал он своему ассистенту. — До утра мы бессильны…        — Я не могу оставить тебя, — возразил Кодзё.        — При нынешних обстоятельствах от тебя толку не будет. Присмотри за Джоном. Его молитва могла их разозлить, — ему пришлось повториться.        — Хорошо… — у Лина не оставалось выбора.        — Нару, ты ушёл от ответа… — Май захотелось узнать правду ввиду того, что обман ей чудился вот уже не первый месяц. — Кем был тот человек?..        Сибуя не стал говорить с Май, стоя к ней спиной. Он развернулся и, узрев её прежний настрой, тихо отпустил прошлые тайны.        — Мой старший брат.        Ответ Нару прозвучал для Таниямы как смертельный приговор. Вся его фигура в чёрном костюме поплыла. Ноги Май налились тяжестью, и она присела на пол.        — Джина сбила машина почти два года назад. Японская полиция не нашла преступника, как и тело погибшего. Я приехал в Японию, чтобы разыскать и вернуть домой тело Джина. Ты видела не меня… Твоим проводником оказался мой старший брат, — Нару своими холодными объяснениями едва не забил последний гвоздь в крышку гроба Май Таниямы.        Значит, в своём сне я видела не его… Это его брата сбила та женщина, а затем сбросила в озеро. Его он искал, поэтому просил меня показать это место на карте… Но почему он молчал? Почему не попросил о помощи остальных? Вместе мы бы разыскали Джина! — Май забила свою голову бесполезными вопросами. Ответ на них крылся в элементарном нежелании Нару принять помощь от окружающих.        — Когда тебе начали сниться эти сны?        — С нашего первого дела…        — И поэтому ты подумала, что влюбилась в меня? — Нару без труда раскусил те девичьи заблуждения, которыми Май окутала себя ещё в средней школе.        Я обманулась?.. — она не могла поверить в то, что её чувства к Нару — это ошибка.        — Закономерно будет спросить: кого на самом деле ты любишь? Меня или Джина?..        Сибуя не отличался деликатностью. Слова Мадоки о том, что этот мальчик не знает хорошего тона, были бы сейчас вполне кстати. У Май дыхание перехватило, а Нару в таком её состоянии ещё умудрялся ждать ответа.        — Можешь не спешить. Мы здесь застряли. Кроме того, как только ты разберёшься с этим, то сможешь найти ответ и на главный вопрос: возвращаешься ты со всеми или остаёшься здесь.

IX

       Между тем время шло… Температура стремительно опускалась. Комната, где сидели Нару и Май, обросла колючим инеем. Татами, стены и потолок… Всё засверкало от белых острых кусочков льда.        Танияма сжалась от холода, продолжая сидеть на полу. Она прижимала колени к груди, руки прятала в широкие рукава кимоно. Нару же продолжал стоять возле двери, прислушиваясь к происходящему в доме.        Было тихо…        Вскоре и его ноги подогнулись. Почувствовав слабость, он подошёл к Май и обнял её со спины, стараясь хоть как-то закутать в свой пиджак.        — Я говорил, что может стать холодно…        Танияма с большим трудом повернула к нему голову и, видя на его бледном лице сожаление, прижалась ухом к его плечу.        — Зачем… ты пошёл за мной… если знал? — её голос дрожал, руки сводило от холода. Она не могла не взять Нару за руку, не могла упустить его сейчас. Во всяком случае, когда он приблизился, стало намного теплее. Не сразу… но впоследствии.        — Хотел извиниться… — признался он, глядя большими глазами в замёрзшее окно. Он догадывался о пристальном взгляде Май, намеренно избегая его. — Я был неправ, когда накричал на тебя. Ты хотела помочь мне, но я не мог сказать о брате, как и взять с собой в больницу. Сейчас мне жаль.        — Злись я на тебя за такое, то давно бы ушла, — она пригрела свой взор на его чёрной рубашке, немного понимая, откуда такой цвет одежды, его печальные глаза и странные отъезды. — Та женщина… Актриса, она узнала тебя и испугалась. Это как-то связано с твоим братом?        — Да, она сбила его и напугалась, поэтому скрыла преступление. Увидев меня, она подумала, что её преследуют прошлые грехи.        — Она сказала, где Джин?        — Не успела…        — Значит, ты снова отправишься на его поиски?        — Мы уже нашли озеро, — сказал он. — В больнице Лин провёл сёкон. Её дух отпустил этот грех и ушёл. Водолазы уже начали поиски. Я был вынужден оставить их и вернуться сюда.        — Извини, что из-за этого дела у тебя столько проблем…        — Ничего. Это не так далеко. Мне сообщат, как только будут результаты.        Неловкое признание подтолкнуло к безмолвию. Затишье дало шанс для размышлений над поступками друг друга. В объятиях им становилось теплее и, вместе с тем, сон резонно счёл вмешаться в их отношения.        Узнав знакомую тяжесть сонной пелены, Май встрепенулась. Нару пришёл в себя следом.        — Нару, ты простил её? — Танияме требовалось говорить, ни то слабость завладевала каждой частью её тела.        — Я не знаю… — ответ Сибуи нисколько не удивил Май. Она не представляла, как такое можно простить или принять, ежели речь шла о трёхдневном сроке. — Ответ на этот вопрос не приходит в мою голову. Я всего лишь хотел найти брата. Всё остальное не должно иметь значения…        Даже я… — Май поняла причины его чёрствости в отношении к окружающим и не смогла дальше винить.        Нару не просил жалости к себе, не утопал в её тёплой неге, презирая сочувствие к слабости и бездействию. В его понимании выражение сочувствия не могло приносить удовольствия, оно состояло в части формального и уважительного, а посему требовал сохранять самообладание и от остальных.        — Но всё закончилось, — Май дотронулась пальцами до его лица, и Нару, наконец, посмотрел на маленькое тело возле себя, которое старался не прижимать слишком сильно. Танияма улыбалась, и оттого её карие глаза сверкали живым блеском. — Ты сделал всё, что мог. Скоро эти двери откроются, и мы сможем принять тёплую ванну. Удивительно, что мы просидели здесь всю ночь…        Я сам удивлён, только если нападать не стали при ней… — признал он свою сбитость с толку.        — Нару, твоё лицо холодное… — Май обнаружила, что ей, в отличие от Сибуи, совсем тепло, и это показалось ей несправедливым. — Ты можешь прижаться ко мне, в этом ничего такого нет. Здесь холодно!        — Совсем не понимаешь, о чём говоришь! — Нару довёл себя до изнеможения. Постоянно отталкивать её, когда хочется прикоснуться, — эта привычка тянула его в небытие. Водрузить на свои плечи такую ношу — это заслуживало уважения, как и одновременного порицания. Иногда желания для того и нужны, чтобы бездумно им поддаваться. И он поддался…        Май полагала, что он обнимет её, спрячет лицо в её волосах, а он заместо этого заключил её голову в объятия своих рук. Его пальцы массировали её голову, и Танияма закатывала глаза, сбиваясь в дыхании.        Нару смотрел, как приоткрывается её маленький рот, как из него выходит тёплый пар — это соблазняло его и лишало бдительности Танияму. Он приблизился… Новое движение наградило Май лёгкой тяжестью. Сибуя коснулся её лба своим, продолжая смотреть на её влажные, покрасневшие губы, и он бы с лёгкостью накрыл их поцелуем, как снова кто-то им помешал.        Стены дрогнули… Ледяная крупа посыпалась с потолка и тех же стен. Что-то приближалось…        — Май, мы должны подняться, — Нару помог ей принять вертикальное положение, озираясь то и дело по сторонам. Температура вновь скакнула и не в сторону увеличения.        — Не могу! Ноги… — она повисла на его руке, страдая от мелких игл, бегающих по ногам.        Всё затекло… Она слишком долго сидела… — Сибуя оценил все её шансы и пришёл не к лучшему выводу.        — Встань за меня! — он прикрыл её собой, разрешая временно повиснуть на его шее.        За полчаса до рассвета комнату посетил разгневанный дух.        Стеллаж с деревянными сандалиями задрожал. Обувь попадала на белый пол. Зашуршали и зонты в металлических подставках, а из стены показался призрак.        Нокаи… — Сибуя тут же узнал полную фигуру личной помощницы хозяйки и раскинул в сторону руки. Этим жестом он незримо пытался обезопасить Май, хотя и понимал, что пришли не по её душу, а по его.        В голове застучали барабаны, зубы стиснулись. Будь у Нару открытая дверь, то он бы вышвырнул Танияму, невзирая на последствия.        Женщина узрела его и, скрипнув короткой шеей, затаилась на долю секунды в стене, выплыв уже в следующий момент из пола.        Знойный мрак рассеял неприятный ядовитый свет: от призраков всегда исходили голубовато-сиреневые свечения. Май зажмурилась, уловив это, перестав дрожать лишь благодаря Нару.        — Что бы сейчас ни произошло, не двигайся, — голос Сибуи прозвучал серьёзно. Танияма не могла противоречить ему в такие моменты, как и согласиться со всем.        Дело очень плохо, даже если я отражу её удар, то пострадаю сам…        Нару не мог себе позволить даже моргнуть. Призрак нокаи вылез из пола и, как масса легче воздуха, воспарил.        Женщина зависла под потолком, тогда-то Май в очередной раз и увидела её. Обгорелые руки и содранная на щеках кожа. Обветшалые серые наряды и плоский нож, который она вынула из своего тела.        Похож на тот, которым её лишили жизни… — Танияма узнала холодное оружие, после чего поняла слова Нару.        «Чего бы сейчас ни произошло, не двигайся», — прокрутила она в голову.        Её послали за ним! Она убьёт Нару! — сердце Май всколыхнулось и рваной чередой забилось.        В этот же момент Сибуя убрал её руки и слегка отодвинул от своей спины.        Глаза Май метались в приступе непередаваемой горячки. Она ощущала тяжесть, накапливающуюся в воздухе. Нару собирался отразить удар, рассеяв то, чему не положено находиться в мире живых.        Из груди нокаи что-то закапало… Танияма узрела падение кровавых капель и сгущающуюся кровожадную улыбку посланного к ним монстра.        — Май, отойди к двери, — Нару хорошо всё рассчитал. Энергетическое поле откинуло бы Танияму к стене.        Нет! — замотала она головой, сцепив пальцы на губах.        — Делай то, чего велю! — он повысил голос, и следом за ним послышался настоящий свист.        Нокаи обрушилась на него с его смертью в руке, рассыпавшись в тот же миг, как перьевое облако.        Май не лучше Нару встала на его защиту, загородив собой его напряжённое тело. Она распростёрла руки и, тяжело дыша, глотала воздух, осушая всю свою ротовую полость. Её веки на глазах от страха не смыкались, а ноги под красным кимоно лихорадочно тряслись. Тот приглушённый рокот, который испустил обманутый дух, уронил её на колени.        — И что это было? — Сибуя раскритиковал отчаянный поступок своей помощницы, требуя тем самым объяснений. — Ты понимаешь, что из-за тебя я не смог бы усмирить её?        — А ты понимаешь, какого это, когда за твою жизнь борются в реанимации, а ты стоишь за дверьми и сожалеешь о том, что сделанного не воротишь, и как много ещё не сказано?! — Май обрушилась на него со своими обвинениями. — Я не умею оказывать первой медицинской помощи! Лин сказал, что эта сила не годится для твоего тела. Ты не умрёшь у меня на руках, прикрывая или обманывая вновь! Я не позволю тебе сделать этого! Не позволю… Ты сам сказал, мне бы не причинили вреда…        На Танияму напала гибельная до человеческих эмоций истерика. Её так затрясло, что Нару пришлось подойти и обнять. Эмоции и слабость Май не показались ему отталкивающими, он вполне мог понять её страх, необъяснимую отвагу перед лицом опасности и пришедшее за храбрость возмездие.        — Я думала, что влюбилась в тебя, потому что ты мне приснился, — Танияма начала говорить, сопровождая каждое своё слово лёгким ударом. Она винила Нару, за это и стучала по его груди, не зная, как ещё показать ему своё разочарование. — Это так унизительно… Влюбиться в такого ужасного, высокомерного и самовлюблённого Нарцисса, как ты! — она ударила сильнее и замерла. Сибуя молча слушал. Её следовало бы выслушать почти месяц тому назад, но тогда он не желал её слов, не был готов к признанию и вскрывшейся правде.        — То было заблуждение, — он спокойно принял её порыв, где она рассказала ему всю суть своих девичьих фантазий и впечатлений, утерев следующим касанием её слёзы со щёк. Май раскраснелась из-за кровяного давления, которое наверняка подскочило в связи с испущенными воплями.        Мои же чувства были настоящими… Будет очень жаль тебя отпускать…        Нару смотрел и запоминал её нежные черты лица; короткие волосы, едва прикрывающие светлую шею; тонкий соблазнительный стан и силу, как и сумбурность её неконтролируемого духа.        — Нет, — помотала она головой, накрыв ладонь Нару своей. На щеке стало так тепло, что она улыбнулась. — Именно так я думала в тот самый день, когда наше первое задание подошло к концу… Первое впечатление от тебя было ужасным; оно менялось постепенно, и, сама того не понимая, я влюбилась в тебя. Твои задумчивые черты лица, печальные синие глаза и одинокие мерные движения, — Май самую малость вздрогнула перед тем, как посмотреть Нару в лицо, но уже нашла в себе силы, чтобы коснуться его тёмных волос, заверив себя окончательно в подлинности человека, стоявшего перед ней. — Должно быть, я обманывала всех, когда говорила, что меня заботят окружающие, ведь я всего лишь изо всех сил старалась вновь увидеть твою улыбку, услышать слова благодарности и, может быть, заставить тебя полюбить меня так же сильно, как и я тебя. Люди становятся эгоистами, когда кого-то любят… — она забегала глазами, напугавшись серьёзности и молчаливости Нару, спеша примостить глаза куда угодно, только ни на идеальное лицо этого Нарцисса. — Или такой стала я одна?.. Думаю, сейчас это уже не имеет никакого значения, мне не переубедить тебя… — она высвободилась из рук Сибуи и пошла к двери. — Вы с братом и правда похожи, но не для меня… Когда я впервые увидела улыбку Джина, то мне тяжело было поверить в то, что это ты. Я всего лишь убедила себя в этом, полагая, что мои сны — это результат наивной влюблённости. А когда в моём сне Джина сбила машина, я не могла поверить, что это ты, — она посмотрела на свои до сих пор трясущиеся ладони и рывком опустила их. — Улыбайся чаще, Нару. Ведь именно в твою улыбку я окончательно и влюбилась. Помнишь, тот самый день, когда ты уберёг школу Ясухары от проклятья… Я никогда не забуду этот день… Прости меня за то, что я на тебя взвалила все свои чувства. Мы все знали, что это не будет продолжаться вечно. Призраки, исследования… Когда-нибудь всему этому пришёл бы конец. Думаю, сейчас самое время…        Май хотела сказать и про его ум, наблюдательность, заботу и внимание к ней, однако всё это не шло в сравнении с тем, что она чувствовала, когда он показывал ей свои редкие эмоции и слабости. Именно это особое отношение она до беспамятства ценила в нём.        Нару высказаться не успел. Танияма надавила на сёдзи, и те с лёгкостью разъехались. В коридоре ожидал Лин, а ещё неподалёку в углу сидел Джон. Где-то слышались споры Аяко и Такигавы, а на горизонте вовсю играл золотыми лучами рассвет.

X

       В голове Сибуи, спустя минуты, зароились нетипичные мысли. Он в который раз узрел обострённое любопытство Май до жизни и, оставшись ни с чем после пылкого признания Таниямы, представил себя в образе ребёнка, который стремится всё в этом мире познать и постичь. Наверно, чтобы понять свою помощницу, именно это и требовалось — влезть в её шкуру, хотя по правде, тот образ истолкования её поведения, который он применил, никак не складывался с его практическим взглядом на мир. Неужели она не видела его пылких и при всём том искренних намёков? Или же она боялась принять их?.. Куртуазная любовь*, получившая большое количество последователей — это, пожалуй, тот единственный вид любви, который, по его мнению, Май заметила бы, чего он, Оливер Дэвис, разумеется, не мог себе позволить. Как ни крути, а представить себя возле её ног он никак не мог. Все эти возвышенные речи, посвящённые даме сердца, стихи и сонеты — пустые слова, коль юношей двигало одно желание плотских утех. И тут на смену разочарованию пришла боль.        Будучи подхваченным жарким желанием жизни, он незамедлительно осознал всю её горечь. Май не заслуживала упрёков, она не изменила себе. Сколько бы ни прошло времени, сколько бы сил она ни потратила на своего вечно хмурого босса, она оставалась живой, правдивой и чувствительной. Если бы он рассказал раньше… Открыл бы ту трагическую часть своей жизни, должно быть, Май бы всё поняла. Сейчас же требовать от неё понимания было столь эгоистично, что Нару не посмел ей перечить.        — Лин… — Нару увидел своего ассистента в дверях и прокашлялся. Он так натрудил свою голову, что ненадолго потерял связь с реальностью. Одно дело, когда он знал все повадки Май, как у облупленной, а с другой, когда пытался понять все её нелогичные, по его мнению, поступки. — Как там Джон?        — Ушиб. Наоки и Такигава потащили его в рёкан, — сообщил он, желая сказать вещи несколько бестактные. — Она приняла тебя за Джина… — Лин искренне сочувствовал своему ученику и, невзирая на его небольшую любовь к словам излишним, решил вытащить из Сибуи пару тройку слов.        — Ты всё слышал? — для Нару знание об очевидных свидетелях его фиаско явилось шоком.        — Я стоял за дверьми… — не стал скрывать Кодзё. — Ты отпустишь её?        — Решение необязательно принимать сейчас, — сказал Сибуя. — Иди, я побуду здесь пару минут…        Лин был вполне способен понять то, что хотел сказать Нару — ему требовалось время, чтобы переварить вылившуюся на него информацию. Джин и раньше располагал людей к себе. Оливер не особо завидовал его таланту с лёгкостью находить общий язык со всеми, по определению «все» Нару совершенно не подходили, он избирательно копался во всей этой серой массе, выискивая то, что подверженные романтизму люди склонны считать золотым самородком или алмазом неогранённым.        Сибуя прошёл в залы дзёдан-но-ма, стоило Лину освободить ему путь. Старая роспись на стенах, золотистые татами, внушительных размеров икебана в углу и одно старое, вращающееся вниз и вверх зеркало.        Нару, как и обычно, подошёл к нему и посмотрел на своё печальное лицо. Одна проблема сменяла другую: стоило найти брата, как Май заявила, что она устала и хочет оставить его, признавая не только свою первоначальную симпатию к его старшему брату, пусть и ошибочную, но и непрочность их ещё даже толком не начавшихся отношений.        «Мы все знали, что это не будет продолжаться вечно. Призраки, исследования… Когда-нибудь всему этому пришёл бы конец. Думаю, сейчас самое время…» — он вспомнил жестокие слова Май и дотронулся до холодной зеркальной поверхности. Зеркало в овальной раме слегка качнулось, содрогнув и его отражение.        Сибуя смотрел на своё лицо, долго смотрел, не понимая, отчего на самом деле щемит в груди: оттого, что Май решила всё бросить, не дав ему шанса из-за открывшейся перед ней возможности, или оттого, что даже это красивое лицо не удержало Танияму, когда настал критический момент?        Когда человек становится по-настоящему дорог, с ним оказывается невыносимо разговаривать, — он отчасти обвинил в своих грехах Май, заметив чуть позже, что отражение в зеркале ему добродушно улыбается.        — Джин… — Нару не мог молчать. Тот второй, который по всем законам логики должен был быть им, на самом деле был его погибшим старшим братом. Тело Оливера как иголки пронзили. Он провёл пальцами по зеркалу, узнавая в видимом отражении половинку себя. Ту часть, которую все любили, которую он умудрился потерять, находя похожую частичку в Май Танияме.        — Нару! — он услышал голос Май и отвернулся к фусума. — Ты куда запропастился? Тебя все потеряли… Лин попросил проверить тебя. Он волнуется.        Лин попросил проверить?.. — Нару, как блуждающий во сне, с трудом воспринял информацию, придя в себя при виде блеска в глазах Май, которые с лёгкой подачи котячьей ласки зализали все его открывшиеся и кровоточащие раны.        — Сейчас… — он кинулся взглядом к зеркалу, но к тому времени на нём затаилось его привычное студёное отражение.        — Что не так? — Танияма подошла, посмотрела на Нару и его отражение. В лице Сибуи ничего не изменилось, разве что в глазах появилась старательно спрятанная от лиц несведущих тоска. — Что-то в последнее время меня пугают зеркала… Зачем оно здесь?        — Иногда их используют для ловушек на призраков. Могли возникнуть трудности. Я просил Лина подготовить одно… — сказал он. — Май, могу я задать тебе один вопрос?        Он спрашивает? — Танияма удивилась внезапно проснувшейся толерантности Нару, отчего сделала шаг в сторону, подозрительно оглядев печального босса. — Совсем на него не похоже…        — Ты застал врасплох… Спрашивай, думаю, после того, что я тебе наговорила, ответить на твой вопрос труда не составит, — Май не без сожалений сказала эти слова, однако понимала, что сказанных слов не вернёшь.        — Чего ты боишься? — Нару смотрел решительно, именно этот взгляд загнал Танияму в тупик.        — Я не очень поняла вопроса… — она попятилась, врезалась в стену рядом с фусума, жалея о недостаточной длине рук. Нару первым придержал раздвижные перегородки, не дав девушке сбежать.        — Ты призналась мне в своих чувствах и в этот же момент решила сбежать. Такой поступок объясняется страхом. В какой плоскости простирается твой? — спросил он в индивидуальной версии, озвученной для Май Таниямы.        Вот это спросил! — она скосила в сторонку глаза, приоткрыв от непостижимой наглости вопроса рот.        — Я не понимаю, чего ждать в будущем, — она была вынуждена признаться. — Ты уедешь домой. Я останусь здесь… Офис закроется, а если и останется, то я не могу вечно занимать в нём должность секретаря, так как даже это не вечно.        — Стало быть, ты взрослеешь, — излился он по привычке язвительно. — Вначале я подумал о том, что ты ждёшь возвышенных чувств…        — Я не против романтики! Будь у меня больше времени, тогда бы я выбила из тебя всю дурь! — Май приняла грозное выражение лица. — Но его нет… — она сделалась тише. — Сейчас, когда я тебе во всём призналась, то и говорить с тобой проще. Я не отрицаю твоего особого отношения ко мне. Я заметила… Но я долго не могла понять, что это: чувства или твои очередные происки ради выгоды? Вроде бы эти сомнения ушли, я вижу твою заинтересованность… И ещё, мне жаль, что мы потеряли столько времени, став жертвами недопонимания. Теперь, когда ты нашёл брата, твой отъезд не стоит под вопросом. Если ты позволишь, то я буду рада тебя проводить, а пока нам стоит вернуться…        Жертвой недопонимания я хочу быть меньше всего!        Оливер не мог оставить этого как есть. Пусть он был жертвой тяжёлых жизненных обстоятельств, но глупцом он себя никогда не считал.        Танияма потянулась к углублению на перегородке, которое служило ручкой, и именно там её встретили ничуть не сомневающиеся в себе руки Нару. Он переместил её пальцы с разрисованной дверки к себе на шею и запустил собственные в её распущенные волосы. Его губы накрыли губы Май неторопливо. Нару видел панику, замигавшую в её глазах. Она сомневалась, но подчинялась его воле. Когда он её не дразнил, а был настроен решительно, Май ничего не могла с собой поделать, она всецело отдавалась ему. Следом за страхом ею завладела нерешительность. О безопасности она не тревожилась. Сибуя держал дверь свободной рукой, желая приватной встречи.        Истомившаяся душа Май тянулась к его ласкам, а он не спешил.        Он неторопливо изучал губами очертание её милых уст, нарочно подчиняя своей воле. Этот поцелуй мог решить многое, и Нару вознамерился лишить Май её уверенности и якобы верного выбора.        — Если вопрос встал под таким углом, то знай, я не принимаю твоего заявления об увольнении, — Сибуя нашёл момент, чтобы сказать Танияме о своём праве последнего слова, и уличил слабость Май перед ним.        Её взгляд… Она смотрела в его лицо зачарованно и неотрывно, и будь у неё силы отказать, сейчас она ни за что не сделала бы такой ошибки.        Покорность Май породила в мужчине ярую страсть. Она, как и при недавнем заточении, приоткрыла рот, изнемогая от общей слабости, чем и воспользовался Нару.        Первые его прикосновения можно назвать жалостливыми, он щадил трепетные чувства Май, её неопытность и неуравновешенную тревогу, нарастающую по обыкновению в такие моменты. Повторный же поцелуй поставил Танияму на порог лихой страсти, где она без долгих сопротивлений скажет: «я всецело твоя».        Губы Май утонули в жаре поцелуев. Спустя первые невинные секунды любви едва ли не платонической, она ощутила нежность первых соприкосновений их языков; дальнейшие страстные порывы, вынуждающие её прильнуть к телу и губам Нару сильнее; его новые изворотливые движения, которыми он щекотал её нёбо, заставляя чуть ли не плакать от счастья, ведь настолько откровенных эмоций он ей не показывал, а она не осмеливалась просить. В её мыслях если и проглядывали моменты откровенные, то выглядели они прерывисто, где она бегло подглядывала за тем, как это будет. Как он будет прикасаться к её губам — а прикасался он с не скрытым желанием и восторгом, из-за чего иногда подглядывал за Май, когда она теряла его поцелуй, получая на самом деле очень нужную передышку. Как их тела встретятся во время поцелуя — а встретились они до неутолимости пылко. Будь у Нару свободна рука, то Май бы ощутила её жар на своём бедре. И как их поцелуй найдёт своё завершение. Вот именно этот момент она представить себе не могла, как и не представляла сейчас, как сможет жить без сладости его поцелуев и томности прикосновений.        Этим утром Нару не мог просить большего. Своим отказом в её увольнении он признал все её чувства. Обнажил свои и поставил несмываемую печать в виде множества поцелуев. Он мог бы сказать, признаться открыто, но это рушило толику романтизма и часть горькой реальности, которая составляла его жизнь. Сейчас он не мог дать ей обещание и решить все её страхи, сделав лишь выбор в пользу её любви и собственной зависимости перед ней же.        — Пойдём, — он взял её за руку и поспешно вышел. Нару куда-то так торопился, что Май приходилось бежать. Ей не приходило в голову то, что ему, как мужчине, горячо любящему её, оставаться с ней в пустом доме, когда на улице ещё царствует сумрак, так же сложно, как ей решиться сказать ему необыкновенно пылкие слова, которыми она бы заклеймила себя, пообещав отдать всю себя, невзирая на страхи, сердечную боль и уготованный за содеянное стыд.

XI

       Днём, далеко заполдень, команда SPR отошла от ночных происшествий. Джону прописали до вечера постельный режим. Аяко собиралась провести день с пользой, то есть поотмокать в онсэне и воспользоваться бесплатным SPA. Такигава, однако, куда-то запропастился. В первой половине дня от него не было ни слуха, ни духа, а вот после обеда он заинтересовался местными святынями (кажется, даже у него идеи с изгнанием иссякли). Нару и Лин не показывались. Они оба отдыхали. Впрочем, и Май не высовывала носа из своей комнаты. Но её, как-никак, понять можно. Она и спала-то всего ничего. То сон никак не шёл, а когда пришёл, то лучше бы и не приходил вовсе. После нежностей Нару всё тело сводило, ноги леденели, а дыхание перехватывало при каждой неудачной мысли. Смотреть в потолок можно было весь день, но легче от этого ни в коем разе не становилось. Пришлось бросить вызов жестокой судьбе и вылезти из своей скорлупки наружу.        В галереях по-прежнему сиротливо играло солнце. Из всех посетителей рёкан удостоили своим присутствием экзорцисты, исследователи паранормального и не совсем нормальные студенты — один экземпляр.        Вот как раз он и молодой хозяин расхаживали по саду и затевали нечто недоброе.        — Я так понимаю, вы меня позвали не виды разглядывать, — сказал Ясухара сквозь улыбку. — По идее мне бы сегодня уже выезжать. Я же к вам с ознакомительными целями…        — Это ничего, — сказал Нао. — Следующая ночь и день за наш счёт. Я всячески нуждаюсь в вашей помощи, Ясухара-кун.        Молодой хозяин с чего-то разлюбезничался. Осаму не очень хорошо знал этого человека, но предположил, что у любой любезности есть и иная сторона — меркантильная, где человек ищет для себя выгоду.        — Это очень странно слышать от вас, — Осаму Ясухара посмеялся, как и всегда притворяясь простачком. — Я всего лишь студент… Вам бы лучше просить помощи у наших специалистов. Даже Хара здесь, что могу я, коль вы не обращаетесь к телезвезде?        — Дело не в науке об изгнании духов, дело в хитрости. Если я правильно вас прочитал, то вы именно тот, кто мне нужен, — Нао прищурился и оглядел дорогого гостя в их фирменной юкате.        — Ну это дело случая, — Ясухара оставил себе пути для отступления. Признаться в том, что ты хитёр, значит лишиться великих привилегий.        — Дело вот в чём, — начал Нао, — я боюсь, что мы с Мари можем пострадать, если Хосё и Аяко продолжат ссориться. Их бы подтолкнуть на откровенный разговор, а уж дальше, думаю, дела быстренько наладятся.        — Откровенные разговоры ведутся в соответствующей обстановке, — задумался Осаму, выпятив подбородок.        — И я знаю подходящее место, но нам не хватает соучастников.        — Предлагаете задействовать Май?        — Да вы схватываете налету, мой дорогой друг.        — Это школа жизни, — поулыбался Ясухара. — Что от меня требуется?        — Всего лишь пустить ложный слух, — сказал Нао, фабрикуя очередную ложь.        — "Слухи" — как это не тактично звучит. Но я так полагаю, это будет весело.        — Нисколько не сомневался в вас, Ясухара-кун. Ну что ж, я слышал, что Май вышла прогуляться, думаю, самое время для паники…        Когда состоялся этот разговор, Танияма вышла на свежий воздух. Ветер, приходящий в рёкан со стороны гор, остужал её внутренний жар. Находиться с Нару в одной гостинице с каждым днём становилось сложнее, а после того, как он практически признался ей в своих чувствах, Май не могла и места себе найти. Сомнений здесь не было: он испытывает к ней глубокую симпатию, выливающуюся в потребность, ведь в кой-то веки он не только не пригрозил увольнением, а безоговорочно отказал в этом праве. Очень вероятно, что её прогулка бы закончилась возле комнаты Нару, так как все её мысли занимал он один, а здесь, как тайфун налетел Ясухара, запыхавшийся и встревоженный.        — Май! Наконец-то я хоть кого-то нашёл… — он схватился пальцами за её плечи и повис, свесив голову между своих рук.        — Ясухара, что случилось? — предчувствия Таниямы молчали, но, глядя на запыхавшегося молодого человека, она, как и любой человек (Нару тут, без сомнений, исключение), встревожилась.        — Матсузаки… — сказал он на выдохе. — Она пошла в онсэн. Горничная, прислуживающая ей, сказала, что слышала, как оттуда доносились крики. Мы не смогли до неё достучаться. Я побежал найти кого-то из вас, но все куда-то запропастились…        — Я видела Монаха… — вспомнила Май об удачном совпадении. — Он был возле алтаря…        — Ты не могла бы его позвать?.. Я уже не в силах… — он так тяжело дышал, будто пробежал уже не меньше километра. В общем, ни дать ни взять жертва марафона и обстоятельств.        — В каком именно она онсэне?        — В том, что стоит отдельно от рёкана!        — Поняла! — крикнула она, не поворачиваясь, уже на бегу.        — Хорошая работа, Ясухара-кун, — Нао подобрался к юноше осторожно.        — Думаете, из меня получился бы неплохой актёр? — улыбнулся тот безупречно.        — Не сомневаюсь в этом. А теперь, нам пора возвращаться к онсэну. Хосё не заставит себя ждать.

XII

       Такигава, как и говаривали люди исключительно преданные хозяевам рёкана, изучал местные молитвенные домики. Алтари для подношений, каменные статуи и всё, что там было.        — Может быть, здесь хоть какая-то подсказка есть?.. — он осматривал каменный ящик для монет со всех сторон, разыскивая то, чего и сам не знал, главное, занять себя делом, а ни то он мог завалиться в комнату Нару и потребовать объяснений. Находиться почти месяц в неведении — это выше даже его сил.        — Монах… — услышал он жалостливый голос.        — Вот это да, — поднялся он с колен и приложил руку к голове. — На улице день, а я слышу напуганный голос Май. Я перегрелся… Надо бы возвращаться и глотнуть холодного чая…        — Монах! — простонал девичий голосок вновь.        — Нет, это не показалось. Кричала и правда Май! — он закрутил головой по сторонам и увидел, как Танияма бежит к нему сломя голову прямо по газонам. — Чего случилось? Отчего такой вид? — пробежка стоила девушке обуви и сбившейся юкаты, ещё повезло, что она была не в кимоно.        — Монах… — дышала она уже не лучше Ясухары. — Аяко… С ней что-то случилось!        — Как это случилось? Сейчас день… — не понял он, насупив оттого брови и лоб.        — Я не знаю. Горничная сказала, что слышала из онсэна крики. До неё не смогли достучаться…        — Ладно, не рассказывай дальше. Где это? — Такигава взял её в руки, коль она не могла сделать это сама, и, легонько тряхнув, потребовал конкретики.        — За рёканом… В отдельном онсэне… — сказала она.        — Хорошо, я пойду туда! — Хосё побежал по каменным дорожкам с завидной скоростью. Сегодняшние его планы не предвещали неторопливой прогулки, поэтому футболка и джинсы сослужили ему свою службу.        Надо идти за ним… — Май смотрела Такигаве вслед, подумав, что лучше пойти с ним, чем разыскивать Нару. Во всяком случае, пока в нём нужды не было.        — Эй, кто-нибудь видел Матсузаки? — кричал Хосё, подбегая к строению, где находился онсэн. Там он повстречал горничную. Она с немалым удивлением указала ему рукой на домик высотой почти в два этажа и, забрав с собой корзину с бельём, ушла подобру-поздорову. Вид у Такигавы не вызывал доверия. Запыхавшийся, красный и взъерошенный, чуть ли не Отелло, прибежавший убить Дездемону.        — Матсузаки! — Хосё потарабанил в дверь и, не услышав ответа, открыл. В гэнкане он сбросил тапки и босиком побежал дальше. Как умалишённый, он ворвался в онсэн и возле тумбочек с душевыми принадлежностями замер.        Аяко сидела к нему спиной в овальной голубой чаше с наушниками в ушах. Из воды в потолок уходила огромная колонна, а напротив нарисовалось целое стеклянное панно с видами на местные красоты.        Такигава опешил и сделал попытку незаметно убраться, чего не могли позволить некоторые заговорщики. Дверь, в которую ворвался Хосё, закрылась, а точнее, её запер Нао, поджидающий хорошего друга, где надо. А тут, как это бывает всегда в ситуациях скверных, Матсузаки переключилась с музыки на тишину.        — Достало! — вынула она наушники и прошлась по чаше с водой до стоящей с правой стороны ширмы. — Никакого от неё умиротворения! — Аяко забросила за неё плеер и погрузилась обратно в воду, вытянув с наслаждением ноги.        Такигава же замер и как человек, желающий наглядеться перед скорой смертью, не мог сомкнуть глаз.        Жрица прошлась нагишом метра три в обе стороны, после чего вновь присела в воду, Монах же стал невольным свидетелем.        Не могло же эту дверь заклинить! — задёргал он второпях ручку, чего услышала Аяко и с не лучшими подозрениями обернулась.        — Ты! — закричала она, и эхо из-за высоких потолков разнеслось по всей купальне. — Твоя наглость все границы переходит!        — Так, давай без истерик! — Такигава закрыл глаза и жестом попросил её притормозить. — Я не подглядывал за тобой. Мне сказали, что из этого здания доносятся крики. Попросили проверить. Я прибежал, а тут ты… живая, между прочим, так что продолжай наслаждаться водичкой, а я постараюсь открыть эту дверь и забыть всё, что здесь увидел.        После слов: «постараюсь открыть эту дверь и забыть всё, что здесь увидел», у Матсузаки живот свело, глаза чуть из орбит не выпрыгнули, но этого Такигава уже не видел — он боролся с дверной ручкой.        — Не портите имущество, пожалуйста, — из-за двери послышался голос Нао, и Хосё понял, что на самом деле его только что обмишурили. — Я открою эту дверь через час. Поговорите и помиритесь, иначе ночью у нас могут возникнуть проблемы. Я вас очень прошу найти хоть какой-то компромисс.        — Нао, открой эту дверь! — Хосё ударил кулаком по красно-коричневой двери, услышав в ответ тишину.        Ну ведь не мог уйти! — испускал он подозрения.        — Говорят, без одежды люди становятся ближе друг к другу, — Нао подумал, чего сказать и подтвердил догадки Монаха. — Так что раздевайся, прыгай в водичку и мирись с нашей жрицей. Я не могу подвергать опасности персонал и Мари. Я оставляю вас…        Вот клоун! И что мне делать теперь?! — отругал его Такигава мысленно, ощутив курьёзным на самом деле себя.        — Только попробуй подойти! — Аяко уже едва ли к заклинаниям не прибегла. И может быть, она бы не стала нападать, коль Хосё не вздумал бы снять с себя футболку.        — Послушай, я не собираюсь приставать к тебе, — он подошёл немного ближе, стараясь не смотреть на жрицу вовсе. — Я дам футболку тебе, чтобы потом не возникло недопониманий между нами. Нао позаботился о том, чтобы никто из нас не сбежал, поэтому, я так понимаю, полотенец здесь нет. Возьми и не искушай судьбу, — он закрыл глаза, отвернул голову и на ощупь подошёл.        Матсузаки посмотрела на протянутую ей вещь, ощутив что-то похожее на благодарность, но стоило этому чувству зародиться, как она взъелась и раскричалась.        — Да что ты о себе возомнил, монах-извращенец! Я ни за что не надену твою потную футболку! Уж лучше здесь, подальше от тебя посидеть!        — Дура! Голова закружится, если столько в горячей воде мокнуть! — тот не выдержал и, растопырив глаза, в ответ закричал.        Аяко в лице стала чуть светлее своих волос, хорошо, что в порыве стыда она сразу же прикрылась рукой, ни то бы Монах пялился на неё в чём мама родила.        — А ну вон отсюда! — она окатила его водой, хорошенько зажав перед этим ноги.        — Да чёрт с тобой! — отмахнулся он. — Сиди и кисни! Надоело…        — Это тебе-то надоело?! — она сдержалась, дабы не выскочить из воды. — Не тебе о таком говорить. Это не ты с утра на тяжёлую голову увидел в своей постели мужика в трусах.        — Между прочим, я увидел женщину и тоже в нижнем белье, и вообще, сказала бы спасибо, что в нём. Я не понимаю, отчего столько неприязни?! Я сказал тебе правду! А ведь мог и солгать, якобы ты сама с себя всё сняла. Да и вообще, вас, женщин, ни один нормальный мужчина не поймёт: останься в трудную минуту рядом с вами — так вы потом претензии предъявляете; уйдёшь — станет ещё хуже, объявите врагом народа на всю оставшуюся жизнь. Реши уже, наконец, что именно тебя так бесит: то, что рядом оказался именно я, или то, что ты элементарно не можешь признать, что тебе, как и мне, было приятно оказаться в компании друг друга не в самое хорошее утро! — он метнул в неё быстрый взгляд и нахмурился. Такигава разозлился, выговорил всё, что думает и, шлёпнув зелёной футболкой по кафельному полу, уселся на низкий стульчик, на котором обычно принимали душ, повернувшись к не в малой степени удивлённой жрице спиной.        Несмотря на взявший верх гнев, Хосё отошёл быстро, заговорив, так как считал произведённый в порыве крик непростительным в отношении женщины.        — Знаешь, мы, конечно, представляем разные религиозные течения, но это не значит, что мы должны быть соперниками. Говорить о каких-либо амурных делах я бы не стал, но хорошими коллегами и друзьями мы вполне можем быть…        Хосё стоически преодолевал эти и многие другие трудности. Матсузаки не сказала бы, что отрицала его мужественность, всего лишь признавать свою неправоту ей не хотелось, как и ощущать стыд.

XIII

       Май прибежала к зданию с онсэном вскоре после заточения двоих разбушевавшихся представителей традиционных религиозных течений. Там же она столкнулась с Ясухарой и Нао. Они смаковали что-то с большим удовольствием, идя чуть ли не в обнимку, гордые и преисполненные радостью.        Так… Что-то мне не нравятся их лица… — Танияма поддалась горечи подозрений и, не успев воспроизвести на свет обвинений, оказалась между этих двоих.        — Май, ты чудо! Отлично справилась со своей ролью! — хвалил её Нао. — С Хосё и Аяко всё в полном порядке. Я их запер на часик другой. Они поговорят, и ночью мы сможем продолжить изгнание.        У Таниямы от понимания того, что из неё сделали соучастницу какой-то мыльной аферы, кишки слиплись. Представление «в полном порядке», когда речь шла об Матсузаки и Такигаве в одном помещении, да ещё в онсэне, пахло скорее невинной кровушкой, нежели ромашками, которыми Нао пытался всё любвеобильно присыпать.        — А я думал, чудо — я, — шутил Ясухара, дабы поддержать беседу.        — И ты, и ты молодец! — расхваливал Нао всех.        — Так, Май, это тебе на мороженку, — он вынул банкноту в тысячу йен и сунул их Танияме под бордовые оби. — Будешь в Хаконе, вспомнишь нашу шутку, — подмигнул он и, помахивая рукой, поспешил вернуться к домашним делам, не думая о том, какому унижению подверг бедную девушку.        Я убью этого гада! Ей-богу! — припала она к земле, тряся в воздухе кулаком.        — Быть может, тебя проводить? — Осаму протянул руку помощи, на что Май с большим скептицизмом отреагировала. Ей не только не хотелось пожимать руку предателю, но и забывать того трогательного чувства, когда Нару коснулся её руки.        — А что это здесь у нас? — приплыла Масако нежданно-негаданно. — Тебя отвергли, и теперь ты убиваешься от горя?! — посмеялась она сдержанно. — Какой у тебя теперь ужасный вид…        Ясухара, сделай что угодно, но избавь меня от этой мегеры! — у Май открылось второе дыхание. Она подскочила и спряталась за спину Осаму, выглядывая из-за плеча юноши.        — Нет же, — Ясухара посмеялся, намереваясь сгладить конфликт. — Господин Наоки неудачно пошутил. Май выражала своё негодование. Сейчас же мы хотели прогуляться по саду. Хара, вы не составите нам компанию?        — Правильно! Составьте друг другу компанию! — Май выбрала момент для побега. — В отличие от вас, мы работали этой ночью. Я пойду спать! — Танияма постаралась скопировать Масако, гордо задрав голову.        — Тогда извольте вашу руку, — Ясухара прилежно пригласил известного медиума на прогулку. — Решайтесь же. Вы ничего не потеряете, если согласитесь. Завтра вечером я уезжаю. Сегодня же все покинули меня. Знаете, ходить одному по саду немного тоскливо. Думаю, мне бы понравились истории от такой интересной личности, как вы.        Ещё бы! — загордилась Масако, не чувствуя в словах юноши напускной лести.        — Я бы предпочла прогулку в компании Нару, но раз никого больше на примете нет, то и вы сойдёте… — она и не отрицала, что разыскивала Сибую для хвастовства. Ночью она главенствовала в чужом доме и, по её же мнению, преуспела в этом.        — О, я рад! Тем более я почти что уверен, Нару не сможет слушать вас так внимательно, как я, — Осаму с восхищением принял руку Масако, не позабыв при этом себя.

XIV

       Танияма могла гневаться до самого вечера, перемалывая слово «предатели» до почти что прозрачных стружек. Пыл её поугас в прохладной воде. Её внутренний голос дал строгую рекомендацию освежиться после сумасшедшей пробежки по саду при рёкане. Она вернулась в комнату около четырёх часов пополудни. Футон кто-то расстелил на полу, и Май, с малой долей какого-либо понимания, полезла в шкафы проверять незваных гостей.        Что-то я совсем расклеилась, — она мягко затворила белые дверки встроенного шкафа и напрягла лоб. — Нару бы никогда до такого не додумался. Будь у него такое намерение, то он бы заявился в положенный час, а если бы и пришёл раньше, то засел бы за свой излюбленный чай. Нет, нервы ни к чёрту!        Танияма прилегла на белые, пахнущие свежестью постели и уже по привычке устремила взгляд в потолок.        Мысли не шли, глаза почти что слипались, как мерзкое слово «предатели» снова колом вонзилось в её сердце. Она рывком вынула бежевую купюру в тысячу йен и, наставив её в сторону окна, долго пропускала сквозь неё дневной свет. Изображённый на банкноте мужчина с маленькими усиками и кудрявыми волосами ни в коем разе не напоминал ей о Нару, поэтому-то она и разглядывала микробиолога Хидэё Ногути как нечто скучное. Обычно в периоды перенапряжения или, как в случае с Май, перевозбуждения, психологи советуют отвлечься, и вот людям страдающим приходится вопреки собственным желаниям разглядывать скучные книги, статьи и фотографии. Ей же достался видный бактериолог конца XIX — начала XX века. Уж как она представляла его бурную деятельность или не представляла вовсе — этого не помнила, пожалуй, и сама Май. Задумайся она на секунду, что такое бледные спирохеты в коре головного мозга больных прогрессивным параличом, то забыла бы о всяческих удовольствиях в этой жизни. Здесь она порадовалась своим скудным знаниям в бактериологии и изоляции от одного чересчур дотошного студента медицинского университета. Нежданный стук в дверь разуверил её в полной безопасности.        — Прошу прощения за беспокойство, — Танияма услышала женский голос и выдохнула. Гора с плеч свалилась — это не Нару и, слава всем синтоистским богам, пусть и насчитывалось их больше миллиона, это не молодой хозяин. Комнату Май посетила её новая личная горничная. — Моё имя Ёсико Оониси. Я буду помогать вам… — девушка присела у входа и поклонилась.        Танияма вспомнила свой первый день в рёкане, то, как к ней пришла Мичи, и что из этого вышло. Спешить с выводами Май не стала, но и медлить побоялась. Девушка была излишне худа, бледновата, но, по всей видимости, вполне здорова, так как такой человек, как нынешний хозяин, не допустил бы до работы человека немощного.        — Желаете чая перед сном? Ваш директор распорядился, чтобы никто из его персонала ни в чём не нуждался, — сказала новая горничная, не изменяя тону своего мягкого голоса.        Для Май её голос предстал липовым мёдом. С одной стороны, обесцвеченным, а с другой — пластичным.        — Не думаю, что хочу пить… — Танияма могла лишь смеяться, так как сейчас обдумывала кадровые детали.        Интересно, он имел в виду только меня и Лина, или остальные так же вошли в число счастливцев? — задавалась она непростым вопросом.        — Тогда я покину вас. Можете обращаться ко мне в любое время, — горничная поклонилась, а Май, наконец, заметила её фиалковые глаза, страшно краснея за то, что наступает на одни и те же грабли во второй раз.        — Подождите, пожалуйста! — она всполошилась и начала искать среди своих немногих вещей конверт, находя скорее обычный лист бумаги, который она в спешке не выбросила после очередного непонятного собрания. — Вот! — она завернула в него купюру в тысячу йен и передала горничной. — Возьмите, это немного, но я буду рада, если вы позаботитесь обо мне, — она поклонилась и искренне передала деньги.        — Можете ни о чём не беспокоиться, — девушка приняла дар с достоинством, а Май освободилась от тяжкого груза. Взятка, полученная не по доброй воле, была благополучно передана другому лицу в порядке, установленном местными правилами.        Хоть на что-то сгодились… — Танияма успокоилась из-за денег, но, к большому сожалению, пришла к выводу о невыносимости своего положения. Образ Нару вновь начал грезиться. Мысли о нём не покидали её, как и мольба, испускаемая её плотью. Та дрожь и озноб, тягота очередной неизвестности — это всё сулило беду для её тела. Ещё немного таких самоотречений ввиду благовоспитанности, и можно переезжать в кабинет Нао.        И как так получилось?! — внутренний голос Май бил во все колокола, когда она уже стояла возле двери в комнату Нару, занося кулак за голову с тем, чтобы постучать. — Ну и ладно! Пусть берёт ответственность за всё, что натворил! Теперь я растеряна больше прежнего, да и узнать об изгнании не повредит. Вряд ли я смогу его переубедить, быть может, он позволит пойти с ними?.. Теперь-то я не сбегу…        Настрой Таниямы прыгал от объявления войны до согласия на капитуляцию, даже она не могла сказать, как себя поведёт, когда эта дверь раздвинется.        — Нару, это Май! — постучала она в белые сёдзи. — Я могу войти?        — Проходи, — послышался ответ через какое-то время.        Вот и всё… — у Таниямы руки опустились, хотя Сибуя успел сказать всего одно слово. Спорить с ним не хотелось. Май всего-то желала получить ответы на все свои вопросы.        Она приоткрыла раздвижные двери и вошла. В комнате было темновато. На первом этаже, с западной стороны, в этот час дня ещё сохранялась благодатная тень. Сибуя работал над какими-то документами. Делать это за маленьким столиком казалось занятием не самым удобным, но он не жаловался, продолжая свою исследовательскую деятельность.        — Зачем пришла? — спросил он ничуть не радушнее обычного.        А вот тебе и приветствие! — Май скривилась от неожиданного проявления любезности своего босса, ожидая хотя бы скромного «привет».        — Ну знаешь, — Танияма взяла курс на обиду и, сцепив руки у груди, присела напротив юноши. — Могу же я навестить своего парня без особого на то повода! — она решила действовать, чтобы посмотреть на реакцию Нару. Как и ожидалось, на лице Сибуи даже морщинка не дрогнула.        — Если это всё, что ты хотела, то уходи. Я сейчас занят, — спустя долгое молчание он ответил, продолжая безотрывно что-то писать.        Не отрицает! — Май обрадовалась, что Сибуя не оспорил её новое обращение, решив на этом не останавливаться, хотя мысленно поглумиться над Харой ей очень хотелось.        — Нет, не всё! — ударила она ладонями о стол и, использовав его как опору, наклонилась к Сибуе. Жёлтенькая кофточка Май отогнулась, приоткрывая вид на её грудь, и Нару вновь терпеливо прикрыл глаза. — Ты ничего не сказал о сегодняшней ночи!        — Планы остались теми же, — ответил он, переместив взгляд на лицо Таниямы. Она приблизилась чересчур близко. — Или у тебя были иные планы на эту ночь? — Сибуя окрасил свою речь едкой усмешкой.        — Не смешно! — Май еле переборола стеснительность, повысив оттого голос. — Твой план ужасен, думаю, все со мной согласятся. Ты подвергнешь себя опасности, я бы рассказала обо всём Лину, но хотела переговорить с тобой.        — Иного выхода нет, — сказал он с присущим ему высокомерием.        — Ладно, тогда возьми меня с собой!        — Сегодня я уже совершил эту ошибку. Ты останешься в рёкане. Мы сами изгоним их…        — Я с этим не соглашусь! — Май бы вцепилась в его одежду, но сохранять равновесие как-то требовалось, поэтому она метнула в него свой взор, полный негодования, и повесила голову, открыв перед Нару свой затылок. — Разве плохо, что я волнуюсь о тебе? — она зашептала, глядя на записи исследователя под своими ладонями. — Плохо, что хочу прикоснуться?..        — Я такого не говорил, — Нару закатил глаза и упёрся спиной в стену. — Но сегодня ничего такого не будет!        А? Чего такого? — у Май в голове ожили все мыслительные процессы, кажется, Сибуя понял то, чего даже она ещё всецело не осознала.        — У тебя всё на лице написано, но сегодня к такому развитию событий я не готов! — Сибуя говорил чётко, но сдавленно, словно ему совершенно не хотелось разжёвывать Танияме все свои мотивы.        — Да к чему там готовиться?! Ты издеваешься надо мной?! — Май вновь обрела силу и, вернувшись на своё место, обиженно выкрикнула. — Ты ничего мне не сказал. Я поняла о твоей симпатии ко мне, но не могу быть уверена ни в чём, пока ты сам не скажешь об этом. Кроме того, вопрос о моём увольнении до сих пор открыт.        — Я полагал, что дал чёткий ответ, — на этих словах Сибуя разозлился. Что-то в грудной коробке начало булькать, и ему страшно захотелось расстегнуться. — Я не подпишу твоего заявления. Ты никуда не уходишь, — он расстегнул одну пуговицу у горла и поднялся. Требовалось пройтись. Так он остановился возле окна, оставляя Май за спиной.        — Ты ведёшь себя как ребёнок! Я сама могу решить, где и с кем мне работать!        — Нет, пока ты работаешь на меня. Поэтому будь так добра и сделай мне чаю, раз отвлекла от важных дел…        А я, значит, не важное дело?! — бешенству Май не находилось границ.        — Сам себе заваришь! Я сегодня же скажу Нао, что остаюсь! — она хлопнула дверью и вся на взводе покинула комнату Нару.        Шантажирует…        Сибуя вроде бы усмехнулся на поведение Май, после чего мрачно окинул взглядом место своей работы. Мысли сбились и не хотели никак идти. Голова затрещала от проблем Май Таниямы. Её поведение могло с первого взгляда показаться шантажом, однако все, кто её хорошо знал, сказали бы, что в порыве гнева она склонна совершать опрометчивые поступки.

XV

       Май вернулась в свою комнату, хлопнула дверью и упала на футон.        Зря я к нему пошла. Наговорила там всякого… — содрогалась она в совестливых порывах недолго. — Ну и ладно! Он сам склонил меня к этому!        Снова перед глазами встал потолок. Деревянный, приятный для зрения, однако и он уже опостылел.        Переговорю с Нао вечером… — она отпустила обиду на незнающего такта босса, продолжив задумываться о своём будущем. — Продолжаться вот так это никак не может, — она посмотрела на время. Экранчик маленькой раскладушки выдавал семнадцать ноль две. Танияма протяжно выдохнула.        Две минуты шестого… Ещё мучиться часа четыре. Не меньше!        Май планировала считать каждую минуту до её полного освобождения от уз Казуи Сибуи, как её розовый телефончик завибрировал у неё в руке, и она в панике подскочила.        — Алло, — удивилась она звонку.        — Свари кофе на две персоны и принеси в мою комнату, — звонящим оказался Нару. После чёткого указания он повесил трубку, не дав Май времени обдумать его просьбу. И правильно сделал, так как следующими последовали бы нравоучительные вопли.        — Ты разумом помутился?! — Танияма ворвалась в комнату своего босса через десять минут с чаем и двумя зелёными кружками без ушек. — Попроси сразу врача тебе вызвать! Я не намерена участвовать в твоём акте самоубиения! Человек с больным сердцем не должен пить кофе, и вообще, я тебе не прислуга, здесь есть к кому обратиться, почему ты звонишь мне и просишь о таких возмутительных вещах?! — надрывалась она, пока не выговорилась.        А? Что? — Май так и замерла, успев разве что сёдзи закрыть.        Нару стоял возле разложенного футона в бело-голубой юкате, которые им выдавали для сна, и смотрел так, как делал это в принципе всегда — спокойно, с лёгким укором в виде плавно опускающихся на глаза век.        — Если собирался отдохнуть, то сказал бы… — ей сделалось неловко, она покраснела и отвернулась к стене. По какой-то причине увидеть Нару в таком виде смущало. Свободная одежда на обнажённое тело и его бледные ступни на татами, да к тому же атмосфера… В комнате было полутемно. Вечерело... Огромные окна в сад Сибуя загородил ширмами, и свет проникал в апартаменты белёсым туманом, просвечивая сквозь ткань с начертаниями гор.        — Приглашение на кофе является стандартным, — он вновь закатил глаза и жестом указал на стол в углу. — Поставь чай туда…        И это было приглашение?! Скорее приказ!        Май в сотый раз подумала о манерах этого человека, выполнив его нехитрое указание.        — Всё, пей свой чай и не тревожь меня по пустякам! Здесь есть горничные… — она звонко поставила на стол чугунный реставрированный зелёными узорами чайник с подставкой, туда же отошли кружки, а поднос она сунула себе подмышку.        — Оставь на столе всё, — Танияма услышала шепчущий голос Нару у себя за спиной и, дабы убедиться, обернулась. Сибуя действительно стоял позади неё, сохранив дистанцию не больше тридцати сантиметров. В сравнении с ней он не нервничал. Май же, как и утром, затрясло. Щекочущая всё тело вибрация пробежала по её телу и застыла где-то у горла. Её щёки зримо зардели и, намереваясь это скрыть, Танияма отвернулась, послушно кладя поднос на стол.        Нару неброско окинул Май взглядом. Она наклонилась, и Сибуя посмотрел на изгиб её спины, выпятившиеся бёдра и слегка приподнявшуюся короткую юбку. Не знай он Танияму, то мог бы вполне основательно обвинить её в корысти. Как-никак, а на работе она могла бы носить юбку подлиннее, а лучше что-то брючное; майку не такую открытую, с рукавами и под самое горло, чтобы у молодого начальника, не дай бог, во время рабочего перенапряжения гайки не слетели.        — Не знаю, для чего тебе поднос, но если нужен, то забирай. А я отдыхать, — сказала она, не поворачиваясь.        — Ты можешь отдохнуть здесь… — Нару сократил дистанцию и приник лицом к её волосам. Его руки обвили тонкую талию Май, и она задрожала всем телом.        Здесь… — она почти помимо своей воли погладила Сибую по рукам и, чувствуя слабость в ногах, опёрлась о его тело. — Приглашение на кофе, футон… Он был не готов и избегал встреч со мной, неужели он предлагает?.. — Танияма испытала испуг, и Нару ощутил, как тело её вздрогнуло и напряглось.        — Долго же до тебя сегодня доходит, — сказал он, давая девушке некоторое послабление. Нару освободил Май от своих объятий и взял её руку. — Ничего не меняется. Ты по-прежнему злишься, затем думаешь и боишься. Изменились лишь наши отношения, если хочешь уйти сейчас, то иди, если же желаешь остаться, то присядь, — он указал на белый футон.        Май долго-долго смотрела в его не читаемые синие глаза, вкушая плоды своей необоримой слабости. Ей хотелось стать к нему ближе, ощутить его трепетные ласки и, возможно, познать нечто пылкое.        Она перевела взгляд на золотистое одеяло, заправленное в белый пододеяльник, и с помощью Нару присела. Грудь её дрогнула. Ногам стало холодно. Постельное бельё веяло прохладой, а рука Нару оставалась сухой и тёплой. Он взглянул на неё, и вмиг она подчинилась ему.        Сибуя благосклонно принял её решение и наклонился к ладони Май. Чуть касаясь губами её плоти, он согрел жаром своего дыхания, проходя с невесомыми поцелуями до запястья. Он разгонял в их крови ещё не сформировавшуюся страсть, время от времени посматривая на особу, склонившую его изменить своим планам, и прислушиваясь к звукам извне, смирился с силой сердечных томлений.        Озноб тронул сердце Таниямы, и она опасливо запрокинула голову, изнывая от изменений в её теле. Он догадался о желании Май через её импульсивные порывы. Она же не знала причин своего внезапного появления в его покоях, зато Сибуя без труда мог сделать вывод: желание женской плоти — томило его; желание мужской плоти — сбивало со всякого намеченного пути её. Желание обладать друг другом — это объединяло и сводило с ума их обоих.        Нару посмотрел пленившей его девушке в лицо и, увидев, что от одного чувственного касания она зачарована им, опустился на колени. Его пальцы очень нежно помассировали её голову, и Май, превозмогая страх, приоткрыла глаза. Он смотрел на неё. Смотрел, не отрываясь, словно так делал всегда. Его не выдавали содрогания рук или мечущийся в панике взгляд. Нару двигался, смотрел и дышал так, как если бы дело касалось не хрупкой невинной девушки, а любого другого занятия, где от него требовались медицинская точность и трезвость ума.        Он прикоснулся к губам Май, и в нежном поцелуе она окончательно определилась. Никакого выхода из этой комнаты не было. Был только Нару и его поцелуи.        Танияма слышала, как их губы, встречаясь друг с другом, сладко причмокивали, расставаясь в тот же миг для недолгого столкновения взглядов. И вдруг пришла пауза в минуту-другую. Сибуя, стараясь не пропустить ни единого вздоха возлюбленной, оглядел её поглощённое жаром страсти лицо, неожиданно поднялся и пересел за спину Май.        Она проводила его опустошённым взглядом, после чего поддалась дальнейшему расслаблению.        Оливер придвинул девушку к себе и трепетно очертил ладонями прелесть её стана. Май глубоко вздохнула и уступила натиску человека, которого она прямо в глаза называла Нарциссом. Жёлтенькая майка заскользила по её реагирующему на каждое касание телу и вскоре оказалась на татами рядом с футоном. Нару никуда не торопился. Он аккуратно лишал Май защиты, рассматривал её светлую кожу на спине, поглаживая плоские лопатки. Она же, тёплая и живая, в его руках податливая, не возражала, показывая ему изгибы своего тела, молодую упругость, мягкость разгорячённой плоти и влажность овеянных жаром губ. Медленно остывающие руки, приятное волнение, расточаемое ими же, и глаза девушки прикрывались, отдавая себя на суд одному несносному исследователю отнюдь не прекрасного, а загробного, впрочем, быть может, красота плотская, женская ему куда ближе, нежели та, от которой он не мог позволить себе улыбнуться.        Сибуя недолго посмотрел на белый ажурный бюстгальтер и счастливую пассивность возлюбленной. Позволь он промедление, и ему захотелось бы больше. Из нежного возлюбленного он бы превратился в пылкого, а там, кто знает, быть может, затем ему бы захотелось убедить Май, что он ко всему прочему опытный соблазнитель, тогда бы он пустил вход более интимные ласки. Несомненно, они бы отпугнули его возлюбленную, ему бы сделалось в душе совестно, и обо всём этом пришлось бы забыть. Вот он и не спешил... Нару двумя руками расстегнул крючки на широких ажурных лентах и припал губами к тёплой плоти особы, пленившей его.        Она содрогнулась. Застыла... Но не отшатнулась, не воздержалась от нежной настойчивости человека, которого безумно любила. Мягкие подушечки пальцев Нару коснулись её обнажённого тела, и она не смогла сдержать гуляющего ещё где-то в её теле озноба.        — Не бойся, — он всего раз шепнул короткую фразу и следом усыпал её шею поцелуями. Влажными, тёплыми, до собственного головокружения нежными.        Несмотря на заботливую пылкость директора SPR, на Май что-то нашло, и всё её тело в страхе завибрировало. Её трясло так, как если бы сейчас её обнимал не живой человек, а кусок льда. Он не сразу понял причины, но вскоре чутко зашептал.        — Прости меня, — Танияма замерла в одном глубоком вдохе, притаившись в крепких любовных объятиях. — Я разозлился и целенаправленно напугал тебя, — он вспоминал похожий случай их близости, когда Май согласилась на эксперимент, не вдаваясь в подробности.        — Значит, на этот раз всё будет по-другому? — она обернулась и упёрлась безнадёжным взглядом в его.        — Да… — Нару опустил глаза на её обнажённую грудь и, испытывая к Май необоримую жалость ввиду прошлой несдержанной грубости, чувственно опустил свои руки на её тёплую плоть.        Она расслабилась и благодарно поддалась. Во всём её теле стало теплее. Он отошёл от желания одного зрительного насыщения, балуя её надёжностью долгожданных объятий.        Близко... Он, его крепкая грудь и выглаженная до приятной жёсткости юката, скрывающая его тело — те ощущения, дарованные им неторопливо.        И вот первые, настоящим страхом окрашенные и загипнотизированные искусным медиумом прикосновения, подвели Май к пропасти её смелых желаний. Сибуя мягко надавил на её грудь, и девушка издала тихий стон. Звук отогнал от неё помутнение, и она накрыла своими маленькими ладонями руки Нару. Движения его стали чётче. От лёгкой боли она закрыла глаза и сморщила лоб, чувствуя каждое движение мужчины в своих ладонях. Он помял пальцами тёмно-розовую область ореолов, и Танияма скрыла более отчётливый стон за стиснувшимися в страхе зубами.        Дыхание, сбитое и обрывистое, оно подкидывало грудную клетку Май, передавая Нару через ладони тот трогательный страх, которого он вполне ожидал, в своей душе как нечто уважительное чтил и непременно ценил. Скрытое, но с иной стороны очевидное уважение даровало ему ответное удовольствие.        Приятность тела Май подтолкнула его к новым смелым порывам. Он уложил её на свои колени, чтобы как следует рассмотреть, и пригрел на обнажённом теле Май взгляд.        Она хоть и лежала в полузабытье, но на действия возлюбленного среагировала. Ею овладел стыд. Она прикрыла грудь руками, крепко обняв своё тело, и с испугом посмотрела на склоняющегося над ней Нару. Лёжа на его коленях, он казался ей таким далёким и всесильным, что Танияма невольно подумала о силе привязанности, которая уже в ней есть, и как она разовьётся, когда плотские утехи сойдут на нет.        — Убери руки, — тихий требовательный голос Нару пробудил Май ото сна. Он мог бы и сам это сделать, но ждал шага от неё. — Не переживай, ты красивая… — он погладил её по лицу, и Танияма, убрав руки, приподнялась. Её губы желали чутких поцелуев, и Нару давал их ей. Держа Май в своих объятиях, видя её обнажённое тело, целуя её, он действительно любил её. Всей душой, всем сердцем, но молчал, считая признания в такие моменты по большей части ошибкой. Недоразумений быть не должно — ни сейчас, ни потом. Наконец, она подустала от его ласк и вернулась в то положение, к которому её склонил Сибуя.        Нару, дыша чуть тише Май, сдерживая всю возможную к ней пылкость, окинул взором плоский живот и округлую упругую грудь возлюбленной. Он медленно поднимался взглядом по её обнажённому телу, встретившись в очередной раз с её наполненными паникой карими глазами. Они сверкали... Радостью, страхом, вожделением...        Его ласки были ни с чем не сравнимы, и она ценила его чуткость, неторопливость, спокойствие. Устало-печальный взгляд Нару лишал Май брони так же, как и его мягкие руки. Они чувственно прикасались к её плоти, надавливая на места, где ей было приятнее всего. Сибуя помассировал её грудь, придавил между пальцев тугие соски, посмотрев, как Танияма отреагирует на новые ощущения, и поняв, что всё в норме (об этом ему сказал её немного мучительный полустон), расстегнул молнию на юбке девушки.        — Поднимись, — Нару указал на татами, и Май, спрятав обнажённую грудь в руке, пересела на пол. Он же сложил одеяло и отложил его к перегородке возле окна. В комнате было и без того душно, чтобы укрываться. — Можешь присаживаться… — Сибуя позволил залезть на его футон, что Танияма и сделала, предварительно сняв свою юбку. Сам Нару освободился от юкаты и вновь обнял Май со спины. На этот раз она ощутила близость их обнажённых тел и поплыла по реке той нежности, которой её окутал возлюбленный.        Он разминал её руки, плечи… Она прикрывала глаза, не думая, как её тело становится мягким и податливым.        — Нару, — ей захотелось посмотреть на него, сделать для него что-то приятное… Ради этой цели Май оглянулась. Обнажённым он выглядел совсем иным. По-прежнему умный, но не грубый; безупречный, но досягаемый. Она прижала одну руку к груди, испытывая стеснение ещё чуть-чуть, а другой коснулась его тёплого лица. Бледное и неизменно серьёзное, казалось, он не может расслабиться даже в постели, будто его думы плотно обосновались в плоти, крови, разуме…        — Не беспокойся, — Сибуя обратил внимание на слезливый блеск в глазах Май и пронял её своим незатухающим взглядом. В нём читался холодный спящий огонь. Ему нравилось прикасаться к ней, и иные, совсем непонятные для него чувства просыпались, когда она дотрагивалась до него. Под сердцем словно что-то ёкало, замирало, создавая желание закрыть глаза, обнять её руки и уснуть рядом с ней. Странно, спустя время, проведённое вместе, оказавшись, наконец, в одной постели, Нару вёл Май именно по этому пути неторопливых ласк и чувственности.        — Я не боюсь за себя, ты… — Сибуя делал вид, что не слушает её. Он целовал её ладонь, требуя позабыть о глупостях. — Тебе же тоже должно быть приятно, но ты отдаёшь всего себя мне… Я бы хотела, чтобы и ты расслабился! — последние слова Май выпалила как нельзя скорее, поцелуи Нару лишали её дара речи.        — Будешь много думать, пойдёшь спать в коридор! — он нехитро ей пригрозил, и Танияма, как и в обычный рабочий день, от шока приоткрыла рот. Она не понимала, рядом с ней, обнажённой, стесняющейся, в его руках трепетной, он не мог расслабиться. Тогда как на самом деле ему хотелось прилагать больше своих физических сил. Услышать её отчётливый голос, изнывающий от жара в одной постели с ним; его имя, срывающееся с её губ нежно-нежно либо до резости сознания страстно.        Он мне и поспать здесь позволит? Значит, он серьёзен, и то, что происходит сейчас, это не обычное удовлетворение плотских утех?..        Май задавала себе вопросы, оставив Нару без своего внимания и милой реакции на его поцелуи. Сибуя терпеливо накрыл веками глаза, дав Танияме ровно тридцать секунд, после он намеревался выбить из неё всё её нескончаемое беспокойство о других, в данном случае оно касалось исключительно его.        — Расслабься, я не намерен читать тебе лекции в постели, — он обрушил на неё свой требовательный поцелуй и уложил на подушку. Этот порыв ей пригрезился каким-то резким и жестоким. Захотелось извиниться... Она попыталась обхватить его шею рукой, чтобы не оставаться безучастной, но Нару пресёк порыв ненужных извинений, запрокинув её руку за голову, сцепившись с ней своей. Ему не хотелось, чтобы сейчас кто-то мешал. Была бы это Май или того хуже люди извне — это не имело значения, они отвлекали. Коль ему требовалось сохранять героическую стойкость, балансирующую на грани твёрдости ума и тела, то и отвлекающих факторов должно было быть как можно меньше.        Я постараюсь… — глаза Таниямы сверкали этим обещанием, и Нару сместил взгляд на её влажные губы. Он медленно провёл по ним пальцем и спустился к приподнимающемуся подбородку. Май прогибалась в талии, подталкивая своё тело к его. Их животы ненадолго соприкоснулись, и Сибуя мучительно закрыл глаза. Эта близость показалась ему до шума в ушах приятной. Как давно это было… Как давно он не позволял себе расслабиться, погрузившись в другое, такое же страждущее по ласке тело? Беды с Джином забрали всего его, а Май своим появлением пробудила и, сама того не зная, освободила. Ему хотелось благодарить её за терпение и веру в него, оттого-то он целовал её шею страстно.        Май содрогнулась, рассталась с рукой Нару и вцепилась пальцами в белую подушку. Её тихий стон сказал Сибуе больше, чем могли сказать её охочие до ярких слов губы. Но и то было слишком. Он возгорался рядом с ней так, словно был готов освещать её путь, пока рассвет не пробьётся сквозь занавес тьмы, и уже тогда он украсит её изнеможённое тело деликатными поцелуями. Тьма не наступила, закат близился, а он, переборов внутреннюю смелость, едва намочив нежную кожу Май своими влажными губами, гладил её языком, затем спускался ниже, пока Танияма в смятении от его ласк не раздвинула ноги, подпустив к себе ближе.        Как бы он хотел ещё немножечко подождать... Не торопиться... Но, глядя на её колышущуюся от тяжёлого дыхания грудь, вздрагивающий милый живот и показавшиеся от непомерных вдохов рёбра, закрыл глаза, утопая в желании её горячей плоти.        Он обжёг Май своим жарким дыханием, доходя до её плоского живота, подёргивающегося от сокращения мышц, начиная целовать там, отвлекая тем временем от истинных мотивов. Его пальцы сошлись на тазобедренных косточках Таниямы и остановились на тонкой линии белых трусиков.        Сибуя, продолжая придавливать её своей грудной клеткой, посмотрел, как сокрушается Май. Она запрокинула голову, накрыла дёргающееся от жара лицо ладонями, не желая смотреть, как Нару лишит её последней одежды, подтолкнув к непередаваемому стыду.        Он воспринял её реакцию как комплимент, ведь то, что она не желала смотреть, не значило, что ей не хочется стать к нему ближе. Не желай она того, то давно бы остановила, накричав, обвинив в чёрствости и невыносимости.        — Ты красивая, успокойся, — Нару повторил эти слова, так как, обнажив Май полностью, не ожидал её возросшей паники. Она впивалась взглядом в потолок и так часто дышала, что ему показалось, будто сейчас она разрыдается, и придётся оставить всё как есть. Он страстно поцеловал её в губы, но она не ответила.        Мысленно Танияма куда-то провалилась. В безопасное место, туда, где ей не придётся думать о том, как изнывает её тело, как сводит в судороге ноги и как щекочет в животе, пугая и маня неизвестностью.        — Ты хотела сделать мне приятно, — спокойно заговорил он, закинув её руку к себе на шею. Она, словно лишённая сил, повисла на нём, оставаясь безучастной. — Май, назови меня по имени… — он попросил об этом тихо на ухо и окрасил печалью лицо, разрешая Танияме быть чуточку ближе. К нему, к его духу, сознанию и томящемуся по её ласке телу.        — Нару… — она пробудилась от силы его уговоров и вот уже посмотрела ему в лицо.        — Не это, попробуй ещё раз, — он закрыл глаза и вновь начал целовать её нежные руки. Взор Май притуманился, дыхание в лихорадочном жаре прервалось, чтобы в последующие секунды возродиться. Она нерешительно посмотрела на его прикрытые глаза и немного вспотевший лоб. Имя... О чём он говорил, сейчас она не ведала.        — Каз… — она попыталась произнести имя Казуя Сибуя, прервавшись по вине Нару. Он сжал её пальцы и, без намёка на правильность её выбора, требовательно посмотрел.        — Вспомни тот день, когда ты мне призналась, — подсказал он, не в силах терпеть её размышления долго. — Оливер... — не выдержали его нервы. — Как можно забыть имя своего босса?! — он закачал головой, не находя свою иронию каким-либо пороком.        Она подумала о его жизни там, в Англии, месте, где находился его дом, о первой влюблённости, близости и смелости, проявляемой каждый день.        — Оливер, — Май назвала это имя решительно, и Нару, словно порабощённый ею, склонил тяжёлую голову.        Он задышал тяжелее… Опалил этим жаром грудь возлюбленной, находя минуту своего смятения для их отношений решающей. Внезапно захотелось рассказать… Но стоило ли делать это сейчас? Его решительность затмила смелость Май Таниямы. Она обняла его голову, ласково погладила и, запустив пальчики в его тёмные волосы, поцеловала в макушку.        — Оливер, — повторила она нежнее и заключила в свои ладошки его лицо, приподняла, желая видеть его синие ненаполненные печалью или остроумием глаза.        Её слабость… его слабость… Это оттенки одного совместного желания, желания отдаться друг другу.        — Используй это имя, когда мы наедине, — он измученно попросил быть так к нему ближе, и снова желания плотские обрели власть над ним. Он придавил грудь Май рукой, посмотрел на её изнеможение, отдав себе отчёт в том, что жаждет услышать её сладкий голос. Его губы накрыли плоть возлюбленной в сладком поцелуе, и желаемое коснулось слуха Нару. Танияма оцепенела, вонзилась руками в его волосы, хотя он всего-то лизнул её твёрдый от возбуждения сосок, слегка подцепил зубами и объял его полностью, включая тёмные границы ореола, жарко подсасывая. Пожалуй, пока это являлось самым пошлым в их трепетных отношениях.        — Пожалуйста, не делай так, — она попыталась отодвинуть его, сокрушаясь в стыде.        — Ты сказала, что хочешь сделать приятно и мне, — Нару закончил мять её плоть губами, но только с тем, чтобы вновь к ней припасть. — Мне приятно… — тлел его голос чуть слышно возле обнажённого тела возлюбленной, остерегаясь её сокрушающихся взглядов.        — Мне тоже, но… — она потеряла возможность думать, когда он переметнулся с левой груди на правую, проделывая всё то же и ещё не один такой раз. Май напряглась и запрокинула голову на подушку. Что-то внутри до сих пор немного ему сопротивлялось, потихоньку отвечая через измученный голосок Таниямы на языке ведомом только ему. Стон, оборванное дыхание, вовремя сдержанный крик, намеревающийся протестовать любому изменению в заявленном невозможным боссом сценарии — это всё без лишних дум и сомнений предназначалось ему.        Он утопал в искренности её страстной невинной натуры, но ласкал больше с тем, чтобы отвлечь. Оградить от пошлости предстоящих сношений; от уместного, однако невыносимого для взора Май вида на их обнажённые тела, где он избавился от своей последней одежды, воспользовавшись моментом, когда она уже не могла отвечать за свои свои действия.        Солнце медленно двигалось к западу, начиная пробиваться тёплыми лучами в комнату Нару. На закате небесное светило более нежное, словно усталое, не то, что на восходе, где оно пронзает золотыми лучами тьму.        Май в лёгком свете, пробивающимся сквозь бежевую перегородку, увидела Сибую по-иному. Лицо его наконец-то расслабилось, слегка от напряжения раскраснелось, а ведь им ещё предстояло сегодня успеть многое. Она ощутила его пальцы у своего лона и, спрятав от него карие блестящие глаза, предалась мягкости и осторожности его прикосновений.        Она не проронила ни звука, когда он помассировал её влажное естество, мысленно моля лишь о том, чтобы он не смотрел на её изнывающее от странных ощущений лицо. Было приятно, а вместе с тем стыдно. Щёки Май горели, словно она пересидела на солнце. Почти сразу же после этого она заметила, как пальцы Нару покинули её тело, и всё внутри тоскливо сжалось. Мышцы на её животе так же сдавило, напугавшись внезапного давления со стороны мужчины. Он придавил её своим телом и, размазав намочившую его пальцы природную смазку по бедру, подступил.        Танияма заметалась во взгляде, будучи в этот же миг словленной. Губы Нару накрыли её, и жар бесстыдно дерзкого поцелуя притуманил девичий страх.        Он целовал пылко, вынуждал Май сливаться с его губами и языком до постанывания жарко, и вот, когда она очутилась как в полусне, он смог уличить момент, чтобы Танияма не разглядела в его действиях ничего пугающего, и следующий за этим толчок пробудил и окутал её новой убаюкивающей пеленой.        На краткий миг тело девушки обдал холод. Мурашки и давление внизу живота сковали её. Но трясло не её… Нару слегка вошёл в Май, и вот она, его тревога. Он возгорелся, желал её всем своим телом и душой, и если бы не чёртово самообладание, то его бы не сдержали рамки приличий и думы о прекрасном карьерном будущем.        Дыхание Оливера встревожило его грудь. Крепкий мужской торс колыхался не часто, но порывисто, словно он не может перевести дух, чтобы не сделать в порыве движений грубых, сильных... Его борьба с самим собой принесла холод. В комнате загулял ветер.        — Всё в порядке, — Май разглядела тревогу и коснулась его упирающейся в футон руки. — Мне не больно… — она поцеловала его напряжённое запястье, и Нару смог предельно расслабиться, приблизившись тем самым к ней. Он поводил носом по её уху и на выдохе, наконец, прошептал.        — Это только пока… — Танияма услышала слова, предостерегающие её, и следующее его движение убедило её в этом. Она вскрикнула в свою вовремя прилетевшую к лицу ладонь и растопырила глаза. Увидь она свои раскинутые ноги и напряжённые бёдра Нару, то горела бы от стыда вечно.        Сибуя напряг лоб и покачал головой. Его руки вонзились в футон, желая чуть ли не рвать. Уж лучше его, чем доставлять хоть какую-то боль Май, её страстно-восприимчивому телу и не сдающемуся перед лицом бед духу.        Близость естественная во много раз привлекательнее любой безопасной, оттого он винил себя и не торопил Май. И уже вскоре она расслабила бёдра, опустившись ими всецело на простыню. Он ощутил, как внутреннее давление пощадило его напряжённую плоть, не сдержав тихого звука своего голоса. Сделанный выдох вернул его к прежним предпочтениям.        Испытывая удовольствие от наблюдений, он задержал взгляд на влажном, чувственно сокрушающемся из-за порывистого дыхания теле Май, спустился с тем же изучающим её взором до бёдер, где они стали единым целым, и засмотрелся, как вздрагивает низ её живота.        — Нару… — она жалостливо обратилась к нему, и он, скрыв улыбку в добром взгляде, помотал головой.        Неисправима…        — Я здесь, — нежно шепнул он, как бы глупо это ни звучало в такой откровенный момент. Он поцеловал её закрытые веки, погладил лицо и, дождавшись, когда Танияма откроет глаза, обрушил на неё свои любовные поцелуи.        Совсем не странно, что он бывал горд и не в такие моменты, здесь же он был удовлетворён от одного понимания о конце их излюбленных споров и начале чего-то нового, трепетного и, без сомнений, искреннего.        Жаркая влага поцелуя отразилась на самочувствии Май и нескончаемой уверенности Оливера. Он обвёл рукой бедро девушки, и немного его приподняв, начал двигаться уже в настоящем, обещающем удовольствие ритме.        В Май разгорелось очень странное желание страсти. Её смущало давление в твердеющей груди; колкость, с которой приходили ласки Нару; его мелькающее лицо и горячее дыхание, как и нечто давящие, временами похлюпывающее и стягивающее ощущение в глубине её чресел. Но она безмерно была счастлива, что все эти чувства ей помогает разделить именно он, здесь, на пороге уходящего дня, практически в тисках смерти.        Тихо-тихо, оттеняясь сладкими стонами, их тела медленно придавались чувственности. Сибуя переходил от ласк к порывистости. И не одни губы дерзко ловили невесомые поцелуи Май, его бёдра неистово ходили вверх-вниз, заставляя Танияму постанывать, а временами и вскрикивать, непременно успевая рассмотреть оттенки удовольствия на её лице. Вонзаясь пальцами в футон, врезаясь снова и снова в тело Май, он мог бы объять всё: её рассыпавшиеся на подушке каштановые волосы; рдеющие от жара стыда за наслаждение щёки; исчезающие следы на её шее от его поцелуев; блеск влаги на ямочке между упругих грудей; прелесть дрожащего бледноватого живота и даже красоту её длинных, несмотря на её рост, ног. Хрупкость её тела и пылкость, с которой оно отдавалось ему, льстило сильнее, чем если бы она признавала каждый его, несомненно, верный рабочий шаг.        — Нару, пожалуйста, хватит! — в Май проснулась жалость к себе, и Сибуя вернулся из странствия своих упоительных оценивающих привычек. — Я опустошена до беспамятства! — её жалобы скрывали грядущий оргазм, ведь именно он всё это время нарастал внизу её живота, выкручивая сейчас руки и ноги. Её порыв внимал к Нару с той страшной силой отречения, когда она, попрощавшись с собой, поддалась мысленной тьме. Она опустилась на её голову, затмила глаза, словно нынче на землю обрушилась чарующая сила затмения. Её тело прошибло нечто сковывающее, до неимоверного удовольствия потряхивающее, выраженное чёткими толчками её естества, несмотря на то, что она всё ещё могла чувствовать в себе жаркую и упругую плоть Нару.        На удивление чувствительное тело Май подтолкнуло Сибую к ответному удовольствию. Ему пришлось попрощаться с лукавыми уговорами страсти и покинуть тело Таниямы.        — Ах… — встала она аж на лопатки, ощутив долгожданную свободу и томность во всём теле. Их тела разъялись, и Нару, свесив голову, медленно восстанавливал своё сбившееся больше из-за вполне ожидаемого удовольствия дыхание, до сих пор ощущая резкие толчки в своей ладони, источаемые его ещё упругой плотью.        Май пришла в себя первой. К этому времени она вовсю смотрела на прячущегося за чёлкой Сибую, не зная, что делать дальше: взять его за руку и поцеловать или сказать, насколько она счастлива, что он, невзирая на отсутствие подготовки, о коей он пёкся всегда и во всём, пошёл ей навстречу, поддавшись, как и она, силе их чувств.        После того, как им обоим стало ослепительно хорошо, в конце концов их взгляды встретились. Нару смотрел немного безумно, его хладнокровие на время покинуло его, и прийти в себя вмиг, когда под ним до сих пор лежала полностью обнажённая, раскрасневшаяся и источающая настоящий жар Май, он не мог.        — Ты мог бы сказать, что я милая, — Танияма от души улыбнулась ему, и бедного Сибую чуть не поразил смех. Добродушию его помощницы, а отныне и возлюбленной, кажется, не было конца.        — Ты милая! — он припал с поцелуями к её щекам и следом придавил головой её грудь.        — Я рада, — она чувственно потрепала его волосы, разрешая какое-то время ему отдохнуть. Зная, что как бы ни были чувственны их отношения в эти часы, он не будет вечно покоиться у неё на груди, позднее оставив её без права на выбор, без права на его спасение ею же. Продолжение следует… * Гонорар, получаемый гейшей, назывался "цветочные деньги". Это деньги, потраченные на покупку ароматизированных палочек, сожженных за время пребывания гостя в чайном домике. * Гэнкан — зона у входной двери, традиционная для японских домов и квартир, представляет собой комбинацию крыльца и прихожей. * Куртуазная любовь - поклонение молодого неженатого рыцаря знатной замужней Даме, возможно, супруге сеньора этого рыцаря или какого-нибудь другого высокопоставленного человека. Очень важный стимул этого поклонения — телесное влечение рыцаря к Даме. Для достижения своей цели влюбленный рыцарь проходил несколько стадий-степеней: любовь «колеблющегося», любовь «умоляющего», любовь «услышанного», любовь «друга».