Сгорая

Your hands are on my hips, Твои руки на моих бедрах, Your name is on my lips, Твое имя на моих губах.

Его рука на ее бедре, и он не смеет дернуться на пару сантиметров выше: это уже совсем не дружеский уровень, Одри посмотрит на него как на придурка, выпустит сигарету из рук и наверняка оттолкнет его. Дальше этих пары сантиметров только небо. Только яркие краски горизонта, смешивающиеся с бурлеском рассвета. Ноа Фостер впервые решает сделать что-то с той информацией, что ему нравится Одри Дженсен. Может сделать о ней сенсационный подкаст? Или написать пару строк на школьной доске объявлений? Быть может, снять об этом видео на ее камеру? Нет-нет, его любимые приемы не работают в ее реальности. У Одри липкая усмешка на губах и алая помада, скатившаяся комочками в уголки. Она кладет руку Ноа на плечо, и даже не пытается объяснить чем-то свое действие: они здесь, сейчас, едут в ее машине и никуда не торопятся. Темная челка Одри сбивается по ветру, но она совершенно не спешит прикрыть окно. Ноа холодно. Пальцы коченеют, но не смеют сорваться с ее бедра. Разве представится еще такая возможность? Ведь дальше только солнце, и еще десять минут — буквально десять, — и вся магия рассвета канет в томность дня. Только здесь, только сейчас. Они переглядываются, ловя взгляды друг друга. Просто не могут переступить эту грань. Грань, в которой еще пару сантиметров — и они любовники, — ту грань, где стоит ей переложить руку на его шею и машина резко затормозит, а влажные губы Ноа слегка приоткроются от изумления. Сгорать сейчас? Нет, еще рано. Они же не чертовы фениксы, чтобы возродиться сейчас из пепла, правда? Оттого Одри убирает свою руку куда подальше, туда, где она не найдет шею Ноа Фостера. Еще восемь минут до пяти утра ровно. Он решает, что их вполне хватит, чтобы собраться с мыслями и сделать все как в красивых мелодрамах: со страстью, со жгучим желанием… но Ноа понимает, что не смотрел ни одной такой мелодрамы, а Одри Дженсен — не самая типичная героиня любовной саги. В любом нормальном слэшере такая девчонка как Одри умирает последней, прямо перед своим дружком-оптимистом в каком-нибудь грязном подвальчике, где нет возможности спасти своего дружка от очередного покушения пресловуто-сумасшедшего убийцы. Наверное, хорошо, что у него есть Одри. Она ведь умрет сразу после него, правда? В героической попытке спасти его задницу? Ноа надеется, что именно так и все и будет. А пока просто сделает то, что должен: глупо улыбнется, схватит в диаметре на пару сантиметров выше и скажет о чем-то одними глазами. Одри лишь хмыкает, и хочет спросить: «Какого хрена, Ноа?». Но все слова сейчас кажутся лишними и бессмысленными: разве можно остановить его сейчас? Реально ли это? Одри даже не пытается. И правильно делает.