Вина

У меня есть вчера, и я его ненавижу. Неродившийся айсберг — глухо, немо, недвижно, режет наискосок и холодом жжёт внутри. Говори, идиот. Пожалуйста, говори. Протяни свою руку, ну же, давай, осёл! Только я, как обычно, там упускаю всё, и руке моей, не протянутой ей вослед, вечно волосы рвать на чёртовой голове. То решенье мне крест оставило навсегда, и теперь жизнь моя бесцельна и не нужна никому, разве только матери вот, да мне. Но я взгляд устремляю — нет, не вперёд — а вверх, как бы не умереть, пока я туда смотрю. Жаль, лишь так я могу исправить вину мою, что скребётся в груди который по счёту год. Как закрою глаза, под веками ночь метёт, заметает зима отчётливые следы. Я бы мог закричать, позвать, прошептать «эй, ты! ты чего тут стоишь, давно ведь пора домой». Даже фото её лица рвёт из лёгких вой, даже мысли о ней — как лезвия по щекам. Я рисую. Тому, что лезет из-под пера, лишь клочками бумаги с ветром нестись бы вверх. Ты стоишь одна в парке. Я идиот. Я нем.