Тошка

— Дон Реба, подлый мерзавец дон Рэба… Кира вздрогнула, она боялась. Дон Румата метался в бреду, стонал, беспокойно ворочаясь на постели. Порой в его речи проскальзывали неизвестные слова, больно режущие слух. Изумрудный обруч, глаз Бога, сняли с головы благородного дона и унесли с собой в неизвестность незнакомые люди, сотрудники института Экспериментальной Истории. Перепуганная Кира опасалась их даже больше, чем серых штурмовиков. Одетые в нелепую одежду, разговаривающие на чужом языке, эти люди пугали ее. Здесь, вдали от Арканара, она чувствовала себя пленницей. Пьяные лавочники, серый сброд, зловещие монахи, известные звериной жестокостью, не могли испугать настолько сильно, чем земные ученые, поведение которых заметно отличались от привычного Кире окружения. — Кира, — дон Румата крепко сжал пальцы сидевшей у изголовья кровати хрупкой девушки, так обычно хватается утопающий за тонкую соломинку, не желая отпускать последнюю надежду. — Даже если ты плод моего больного воображения, мучительная галлюцинация умоляю тебя, не уходи. — Я не уйду. Антон увидел на таком дорогом сердцу лице слабое подобие улыбки, и невольно улыбнулся сам. — Знаешь, мне было бы больно потерять тебя. Мучительно больно, — он приподнялся на постели, дотронулся до рыжих волос, посмотрел в обеспокоенные серые глаза. — Сколько ты не спала? — встревоженно спросил дон Румата. — Два дня. Я боюсь. Все слишком странно. Сначала железная птица с крыльями на спине, затем нелепо одетые люди. Мы на Земле? — Да, маленькая. Не бойся. Тебе никто не причинит вреда. Он молча вглядывался в бледные черты лица испуганной девчонки, в курносый нос, веселые веснушки, плотно сжатые, позабывшие способность улыбаться губы. «Бедная девочка, — с внезапной жалостью подумал Антон. — Сколько же ты пережила для своих восемнадцати? Постоянные страхи в семье, смерть брата и отца после свержения власти штурмовиков, стресс от увиденного вертолета. А сейчас ты находишься в больничной палате, на незнакомой планете и всего боишься. Черт. Сколько же я людей тогда убил? Сам, собственной рукой. Проклятье. Боги должны быть бесстрастны, оставаться спокойными. Да не могу я, черт возьми, не могу быть бесстрастным, оставаться спокойным, когда это немытое завшивевшее быдло кричит и, брызжа слюной, начинает убивать моих близких». «А, гори оно все синим пламенем», — отстраненно подумал сотрудник института Экспериментальной Истории. — Кира, — курносая девчонка вздрогнула. — Маленькая моя, запомни, дон Румата умер. Она испуганно посмотрела на ученого. — Но вместо благородного дона родился Тошка. Некоторое время в палате стояло молчание. Наконец, девушка улыбнулась. — Тошка, — неуверенно произнесли новое имя ее губы.