Мой Майский

Кристина не была примерной девочкой никогда. Этакая папина засранка, которая в свои 18 и с байкерами покаталась, и на рок-концертах попрыгала, и в драки с одноклассниками повлезала из-за того, что на нее посмотрели не так. Ну не любила девочка этих напыщенных девиц, ну что поделать? Не молчать же, пока они там за ее спиной сплетни распускают. А распускать было о чем… Ой, как было. Вишневая была готова поспорить, что эти куклы и половины о ее жизни не знали, но им хватало. Не знали они о том, например, что в свои 16 девчушка угнала папину машину и с друзьями отправилась в лес, в поход. Да и пропала тогда с концами на две недели. Только записку оставила, что вернется скоро и очень его любит. Он-то дочь знает, даже искать не стал. Но зато потом хорошенько выпорол, что они месяц не разговаривали. В том же походе они познакомились с Виктором Майским. Высокий, статный. А красивый какой… Было только два маленьких недостатка в нем: девушка жутко ревнивая и двадцатипятилетний возраст по паспорту. «Но это так, — думала Кристина, — пустяки. Прыщи хуже намного. Парень-то классный». Больно уж он ей тогда приглянулся. И даже не так, чтобы на шею кинуться хотелось, а просто за спину его встать и не выползать оттуда. За спиной его было всегда тепло, комфортно, уютно. И безопасно. Кристина это много раз на собственной шкуре проходила, когда они начали хорошо общаться после той поездки, и он ее постоянно из любых передряг вытаскивал. Стал настоящим другом. Скалой. Ей же удалось только единожды стать его опорой, когда викторова девушка ему изменила. Горя было через край, неделю в запое сидел. И всю эту неделю Вишневая выслушивала его, поддерживала, а потом еще пару дней откармливала таблеточками и тазики таскала. Так и сдружились еще больше. Он ее хорошо приструнил после этого. Стал постоянно контролировать и запрещать все. Своевольную девушку это всегда жутко раздражало. Дома — отец воздуха не дает, а в остальных местах — Виктор. Город у них маленький, поэтому ему быстро докладывали, где мелкая от рук отбивается. Она даже сама не поняла, с чего от него такая забота напала. Даже возникла мысль, что от потери девушки. Ему небось теперь так заботится не о ком, а взрослому парню хочется почувствовать себя мужчиной и защитником на все 100%. Еще глубже она не понимала, почему смирилась с этим слишком уж быстро. Месяца через три уже ходила, как шелковая перед ним. За учебу взялась, более женственной стала. Да и компании непонятные забросила. Нет, она продолжала ходить по концертам и иногда общаться с «плохими» людьми, но гораздо реже и только тогда, когда парень был рядом. Одной — ни в какую. А отцу-то как это все нравилось. Он настолько проникся тем, что его дочурка стала нормальным подростком, что даже начал ее отпускать на ночевки к этому самому Виктору. Хотя казалось бы: ЗАЧЕМ? Но он парню доверял. Наверное, видел в его глазах то, что никогда дочери его плохого не сделает. Отцы. И 17 января был день, когда Крис в очередной раз осталась у Майского дома, потому что был его день рождения. Аж двадцать семь стукнуло. Отказывать имениннику не хотелось чуть больше, чем тащиться домой в четыре часа утра. Да и не отпустили бы ее никуда. А там она сидела в его объятьях, прижатая к теплому телу и получая редкие поцелуи куда-то в волосы. Вечер этот стал переломным. Все началось с того, как они стали играть в правду или действие. Бутылочка крутилась, правда вскрывалась. — Вик, а как давно вы встречаетесь? Вот он роковой вопрос. — Мы не вместе. — Как это так? Ты ее любишь, а вы не в месте. Тогда у единственной трезвой Кристины в голове шестеренки закрутились. Сначала она посмеялась и выдала, что Виктор ее точно не любит, что они просто друзья. А потом посмотрела на лица тех людей, что их окружали, увидела там насмешку и явное недоумение и поняла. Любит. Вот почему он за ней так таскается постоянно. Защищает, оберегает, холит и лелеет. Нет, может, год назад это и была просто опека дружеская, но все повернулась теперь в любовь. Любит. Он ее любит. И как она могла быть такой слепой?! Ситуацию разрядил лучший друг Виктора, который крутанул бутылочку еще раз, а игра пошла дальше. На следующее утро Кристина боялась смотреть в глаза Майского, который ничего не помнил с того вечера. И то, что она все поняла, тоже не помнит. Стала видеть его совсем в другом свете. Вот он варит им утром кофе, подает ее чашку ей и улыбается. И проскальзывает в этой улыбки то самое… Ну, то, что обычно проскальзывает, когда бабочки в животе. А потом прямо перед выходом из дома силой натягивает на ее голову шапку дурацкую, «потому что на улице снег, а ты заболеешь, дурында». И подвозит до школы, хоть на работу ему в другую сторону совершенно. А вечером с трепетом выслушивает весь ее рассказ о прошедшем дне и смотрит так приятно. Мурлыкать хочется. Тянется к ней через весь стол и убирает ресничку с щеки. Нежно так. Ночью же прижимает ее к себе крепко-крепко, как будто никому не отдаст. И понимает же, что вправду не отдаст. Кристине тогда страшно стало немного. Он был взрослый. Не взрослый для друга, но взрослый для парня. Но она откинула все это. Наплевать. Ее Майский. Ее. Она не хочет ни с кем делить этот взгляд и объятья. Ни с кем. — Вик, можно с тобой поговорить? — спросила она, когда он сидел в своем кабинете и работал над каким-то отчетом. — Говори, я весь твой, — ответил он, оторвавшись от бумажек. Она на секунду замялась, а потом глубоко на выдохе произнесла: — Я тоже. — Что? — не расслышав, переспросил он. — Я тоже! Он посмотрел на Вишневую непонимающим взглядом. — Ну, люблю тебя… тоже.