Сломанная

Москва. Крымский мост. Время давно перевалило за полночь. Тишина и лишь тихий плачь придает жизни этому месту. Кутаясь в тонкую джинсовку, стоя возле перил, молодая блондинка прерывисто дышит, пытаясь сдержать слезы. Белокурые волосы развиваются по ветру и, то и дело, лезут в лицо, а по пухленьким щекам катятся слезы. Жизнь кончена. Хотелось сигануть с этого моста прям в реку. Что бы раз и все кончено. Никаких слез и обид больше. Сжимая перила до побеления костяшек, девушка пыталась успокоится. Но все шло совсем не по ее желанию. Телефон, лежащий на перилах, медленно, но уверенно уже летел вниз. А так и лучше. Никто не будет лезть. — Пелагея, — до боли знакомый мужской голос окликнул ее и заставил вздрогнуть, — как же ты меня испугала, девочка! Объятия. Такие крепкие, такие родные. — Не трогай. Отпусти, — крики и попытки вырваться оттуда, где хорошо. Продолжается пытаться, но нет никаких сил бежать. Сдалась. Садится в его машину и взглядом окидывает свою, брошенную тут же. Он садится на водительское сидение и быстрым движением блокирует двери. Хватит. Набегался сегодня. Сорвалась с вечеринки, наверняка чуть не убилась, благодаря своей привычке выжимать педаль в пол и проскакивать многочисленные улицы и перекрестки на «почти не красный». — Дай телефон, — просит она и протягивает левую ладошку, измазанную тушью. — Твой где? — Недоуменно спрашивает мужчина, на мгновение оторвавшись от дороги. — Билан, телефон, — проигнорировав его вопрос, она повторяет. В глазах вновь собираются слезы. Она решает добавить, — Пожалуйста. Пожав плечами и почему-то совсем не удивившись, он протягивает ей телефон. — Мой — в реке, — уже не отрываясь от телефона, мельком говорит она. Дрожащими пальцами набирает вызубренный номер. Длинные гудки. Еще. Один. Два. Десять. Эмоции берут вверх и она снова утопает в слезах. Начинается истерика. Снова быстрое нажатие клавиш. Снова гудки. Снова… Ломает. Крутит. Хочется его увидеть. Хочется, что бы он целовал, обнимал. Опять доверилась. Опять больно. И снова предупреждали… Все предупреждали. У него ребенок, девушка. Была глупой — доверилась. Почему была? Я и так полная дура. Снова звонок, а в ответ холодное неживое «Абонент временно недоступен». Одно нажатие кнопки и окно опускается вниз. Еще момент и она кидает его телефон, но он успевает словить и перехватить его вместе с ее рукой. — Свой утопила, мой оставь в покое, — ворчи он, вдавливая педаль газа в пол и закрывая окно. Припарковавший в своем дворе, Дима начал вытаскивать бьющуюся в истериках блондинку, которая, то кричала, то была по спине, то просто падала на землю и не собиралась никуда идти и продолжала плакать. — Успокойся, дура! — Уже вынужденный крик мужчины, чтобы привести ее в себя, — он не любил тебя и не любит. Просто использовал! Ему нравится морочить тебе голову и наблюдать за тем, как ты страдаешь. Грубо. По другому никак. — Молчи! — Попытка заткнуть ему рот и взгляд зеленых глаз, смотрящих в глубину, — ты ни черта не знаешь! Затащил домой. Усадил на диван. Укутал. Решил потерпеть. Без резких движений. Маленькая. Но уже сломанная. Пыталась держатся, но не вышло. Не выдержала. Снова побелевшие костяшки, но уже от подушки сжимающую в рука. Швыряет ее в стену и кричит. Громко. Душераздирающе. — Поль, малыш, успокойся, — пытается говорить спокойно, — пойми, ты ошиблась. Бывает. Ты главное не обманывай себя. Он не любит тебя и никогда не любил. Обычно действовало. Каждый раз, как приходила — действовало. Сегодня — нет. Еще одна подушка, но уже в голову. Аналогично полетели штук двадцать обитателей зоопарка, находящегося на спинке дивана. Какой-то из них от прикосновения начал верещать, но как только встретился со стенкой — заглох. — Успокойся! — рявкнул он. Испугалась. Сжалась в комочек и в дальний угол дивана. По щекам слезы. В легких катастрофично мало воздуха. Никогда не кричал на нее. Всегда только успокаивал. Терпел. Но тут вывела. Резко хватает за руку и тащит в ванную. Под ледяные струи воды. В одежде. Не дай бог заболеет. Вынимает из ванной. Снимает мокрые вещи. Укутывает в полотенце и берет на руки. — Успокоилась? — Спрашивает, когда видишь, что дыхание восстановилось, а на глазах нет слез. Только красные припухшие глаза. — Ненавижу его, — немного напугано, уткнувшись носом ему в грудь. Снова истерика. Трясёт от слёз. Утыкается носом в его плечо и прижимается ближе. — Я тебе не жилетка, — ворчит, усаживаясь на диван и крепче прижимая ее к себе. — Ну, всё, девочка, хватит, — гладит по спутанным мокрым волосам, не оставляя попытки ее успокоить. — Не жилетка?! — Она вскочила, выбравшись из казавшихся стальными объятий. — Ну, так и вали отсюда тогда! Зачем вообще меня забрал?! Было бы сейчас всем проще! Сейчас действительно лучше уйти. Но только лишь в соседнюю комнату. Оставлять ее одну было бы губительно, прежде всего для нее. Мало ли, что натворит. Ушла на кухню. Чиркнула спичкой, залюбовалась огнём. Обожгла пальцы. С силой бухнула чайник на плиту. Хотелось согреться. Хотела вылечить душевную боль физической. Осторожно водила ножом по запястью. Резкий окрик. Глубокий порез. Испуг. Никакой боли. И снова слёзы по щекам. — Что же ты творишь, глупая? — тащит в ванную, заливает руку перекисью, вытирает кровь, крепко бинтует. Хор страдающих молекул в чайнике. Барабанные перепонки свистом. Наплевать. Свисток слетел, ударился в стену и упал в раковину. Разложенный диван. Огромная куча подушек, тёплое одеяло. Объятия крепкие, чтобы не убежала и не наделала ещё глупостей. Снова слёзы. — Прости меня, глупую, — тихим шёпотом на ухо. Поцелуи дрожащими губами. Тепло. Укачивает маленькую. Шепчет что-то ласковое. Всхлипы постепенно становятся тише. Утыкается носом в грудь. Обнимает. Маленькая. Нежная. Любимая. Его. И только его. «Исчезни из её жизни, иначе я за себя не отвечаю». Кнопка «Отправить». Всё будет хорошо, малышка. Я никому не дам тебя обидеть.