«Одиночное заключение»

***

      — Ольга. Перестань. Плакать. Прошу! — эти тихие, полные тревоги и отчаянья слова, сорвались с губ молодой светловолосой женщины. Огромные мешки под глазами, отсутствие макияжа и всклоченные волосы заставляли ее выглядеть старше своих лет, не на двадцать один год.       В доме Патаки пробило девять утра, и Ольга бодрствовала уже шесть часов. Это была крайне неприятная ситуация, учитывая, что Мириам перепробовала кучу всевозможных способов из книги по уходу за младенцами, всю ночь пытаясь заставить свою дочь уснуть. Ни один не сработал, маленькая Ольга не засыпала часами, точно просто отказываясь перестать реветь.       Она просыпалась пять раз за эту ночь, последний раз, чтобы снова попросить поесть, и ее мать, истощенная прерывистым сном еще в прошлую ночь, споткнулась о свою собственную кровать по пути в детскую, будто недостаток сна ввел ее в состояние, близкое к алкогольному ступору.        Было уже 9:45, а Мириам продолжала пританцовывать вокруг малышки, старательно пытаясь унять ее нытье, но все безрезультатно. И теперь в глазах до смерти уставшей Мириам ребенок был исключительно угрозой ее покою.       «Почему?! — мучительно кричала она в своих мыслях. — Почему? Я все сделала! Я покормила тебя, сменила пеленки. Что еще... Что еще может быть тебе нужно?»       Она плюхнулась на кушетку с ребенком, зажатым у локтя, другая рука точно прилипла к лицу, по которому вот-вот должны были покатиться слезы.       Ольга родилась всего три недели назад, за три дня до ее двадцать первого дня рождения. Когда Мириам обнаружила, что в положении, то впала в настоящую панику. Она и ее новоиспеченный муж Большой Боб, кажется, сделали все, чтобы беременность не наступила. Но подумать только, это все равно случилось! Именно тогда мир Мириам разбился вдребезги.       У нее даже не было возможно высказать свое мнение о том, хочет ли она прервать беременность. Ее муж настаивал, чтобы она ее сохранила. Он был категорически против аборта, утверждая, что родить — «это самый легкий путь». Мириам чувствовала, будто выбора у нее не было вовсе, но согласилась с решением, принятым ее мужем.       Но в глубине души она знала, что совершает огромнейшую ошибку.       Знала даже теперь, спустя три недели после рождения Ольги, она жалела, что пошла на поводу у своего мужа, жалела, что не прервала беременность. Даже если бы он развелся с ней после этого, что ж, пусть лучше было бы так.       Потому что где-то в самой глубине своего разума, Мириам понимала, что так было бы лучше для нее.       Ох, она любила Ольгу, это было правдой! Ее дочь была частью ее самой. Мириам честно могла бы сказать, что та связь, что возникла у нее с ребенком, приносит ей радость.       Но далеко не всегда.       Когда она читала книги о младенцах, разглядывала фотографии женщин, которые ждали детей, и матерей в журналах, общалась со знакомыми, у которых есть дети, Мириам видела — они все воспевают материнство. Они писали картину женщины, у которой есть все, и которая не захочет ничего менять.       Но в случае Мириам они бесконечно ошибались. Когда ее спрашивали о том, что для нее материнство, она делала только одну вещь: улыбалась, возможно, позволяя себе маленький смешок, и говорила, что это лучшее, что могло с ней случиться.       Но ответ, который она хотела дать, был таковым: она любит Ольгу, но ненавидит быть матерью. И если бы у нее была возможность обратить время вспять и все изменить, она бы сделала это, не задумываясь.       Прямо сейчас больше всего на свете она хотела вернуть Ольгу в ее колыбельку, собрать свои вещи и покинуть дом Патаки навсегда.       — Пожалуйста, — повторила Мириам, отчаяние нитями опутывало ее голос. — Пожалуйста, Ольга, я умоляю тебя. Пожалуйста. Просто. Перестань. Плакать.       Она взглянула на часы, висящие над камином. Ее муж не вернется домой раньше ночи.       Да и не то чтобы от него можно было дождаться помощи. Ну, кроме оплаты счетов и покупки продуктов на стол, за что Мириам уже была ему благодарна. Но когда речь заходила об уходе за ребенком, он находил любой предлог, чтобы этого избежать.       — Да ладно тебе, Мириам, — постоянно твердил он, — я только что пришел домой с работы и заслуживаю немного отдыха. Как я смогу построить Империю бипперов, если буду измотан все время?       Его жена ничего не отвечала на это, но когда он отворачивался, награждала его уничтожающим, полным отвращения взглядом.       «Я прошу только один день, — также постоянно думала она, — только один день, когда ты бы остался дома с ребенком. Ты ведь делаешь вид, что это легчайшая работа на свете, будто я не делаю ничего важного».       Она и сама с трудом понимала, что из всего этого утомляет ее больше.       Была уже половина двенадцатого, а Ольга по-прежнему не утихомирилась.       Сытая этим по горло Мириам, покормила ее. Еще один раз. Позволила ей отрыгнуть. Еще один раз. Сменила ей подгузник. Тоже еще один раз.       Решив, что больше этого не вынесет, Мириам встала с дивана и поплелась в детскую. Уложив плачущую Ольгу в кроватку, она покинула комнату, почти с грохотом захлопнув за собой дверь.       Она вошла в ванную комнату. Вывернув до упора кран, она вжалась в стену и зарыдала. Каждая капля сожаления, прорвавшись наружу, была подобна воде, точащей камень и в итоге стирающей его в порошок.       Захлебываясь рыданиями, она решила, что отвезет Ольгу к доктору для повторного осмотра. У Боба должен быть свободный день завтра, и он сможет одолжить ей машину.       Но прямо сейчас ей хотелось исчезнуть в черной дыре и больше ничего.       Сейчас она презирала мужа за то, что он принял за нее решение о рождении ребенка.       Прямо сейчас она презирала каждую из женщин, которая лживо воспевала материнство.       Сейчас она была обижена даже на свою дочь, за то, что та появилась на свет.       И больше всего сейчас она ненавидела себя за то, что покорно позволила этому случиться.       Мириам Патаки — замужняя женщина и мать, но даже брак и материнство способны заставить чувствовать себя одинокой и беззащитной.