Жертва гречки

Своему тонкому чутью на приближающиеся неприятности Канда был обязан небогатому в смысле количества, но отменному в смысле качества и глубины происходившего с ним дерьма жизненному опыту, в простонародье именуемому "жопой". И на этот раз, уже на который, он убедился в безотказности своей задницы, когда спустя несколько секунд после тревожного сигнала, поступившего из того места, где спина уже по-другому называется, на горизонте мелькнула лишенная и намека на меланин пепельная шевелюра, перманентно пребывающая в творческом хаосе. И, что было действительно страшно, она приближалась. Бегом. Отточенные годами рефлексы не подвели: ноги моментально развернулись и понесли с самым рекордным ускорением в противоположном направлении, а руки перехватили от лабораторной пробирки идеальный хвост, который в прошлый раз был опрометчиво оставлен развиваться за спиной, и за который, собственно, Канда тогда и был пойман самым варварским образом. Возможно, на этот раз побег бы удался, если бы на пути в лучших традициях дешевых комедий не оказалась поддерживающая своды орденской башни колонна. Послушно намотав на прорастающий на верхней губе, не сбритый по утру ус, то, что в знакомой сверху до низу башне, оказывается, еще и колонны есть, Канда так же послушно шмякнулся на свой жизненный опыт и на неопределенное время потерял ориентацию в пространстве. Когда пол и потолок, наконец, оказались на положенных местах, а балюстрада снова выстроилась в более или менее кособокий от беспощадного времени, но привычный и узнаваемый ряд, перед расквашенной физиономией Канды уже нетерпеливо переминались волосатые коленки. Выглядывавшие из-под нежно-розового летнего платьица. - Совсем сбрендил, Мояши? - пробормотал он, потирая балду. По ощущениям, так и без того не безгрешная встроенная система навигации, почила окончательно. Вместе с логикой этого мира. Больно было почему-то в затылке, хотя влетел вроде бы лбом. А еще было очень нехорошее чувство от того, что Канда точно знал: никаких колонн в башне сроду не было. Аллен, подозрительно расплываясь и колыхаясь вместе с окружающим пространством, будто Канда смотрел через слой воды, гулко спросил: - Жив? От звука его голоса башня вовсе пошла колесом, а когда остановилась, Канда обнаружил себя лежащим на площадке лифта. Над ним нависало сразу два расплывчатых Аллена с одинаково испуганными мордами, ни на одном из которых не было пресловутого платья. Вспомнилось, что за хвост его никто и никогда не ловил, а потом стало совсем худо. - Аллен, - ворчала медсестра, та самая, старшая, единственная во всем Ордене, способная приструнить Канду, - я понимаю, конечно, что Канда - не подарок, но с какой силой надо было его толкнуть, чтобы проломить перила? Аллен опустил повинную голову: он сам едва ли понимал, как все вышло. Вроде, поцапались не в первый уже раз. А началось дело с того, что Аллен, пребывая в крайне благом расположении духа, пожелал Канде доброго утра, на что тот огрызнулся с готовностью и непечатно. Аллен, конечно, отметил, что это невежливо, причем до нюансов подробно расписал степень этой невежливости. Канда в долгу не остался и подробно объяснил, куда ему пойти и в каких позах с этой вежливостью переспать. - Ну, спасибо, что хоть не со всеми встречными-поперечными, включая Ноев! - с улыбкой во все свои зубы процедил вскипевший к тому моменту Аллен, хотя прекрасно знал, что все "встречные" - это он сам, оставшийся в прошлом, и Тики, существовавший в настоящем, а "поперечный" - вообще Скин, с которым не по доброй воле было. Конечно, он знал, что на этом моменте короткая словесная перепалка перейдет в рукоприкладство, но когда Канда, с действительно страшно перекошенной мордой, схватил его за грудки, испугался. Сам не понял почему, но действительно испугался тем страхом, который длится несколько мгновений, но на это время берет тело под полный контроль. Поэтому он не мог остановиться и словно со стороны наблюдал, как активировал руку и что было сил швырнул Канду от себя подальше. Контроль вернулся в тот момент, когда Юу проломил своей спиной перила и рухнул в шахту. Аллен, весь похолодев, бросился на ватных ногах к краю балкона, все той же рукой хватая воздух внизу - не поймал. В шахту он попросту боялся заглядывать, но когда заставил себя - выдохнул. Канда лежал на площадке лифта, оказавшегося в нужное время в не совсем нужном месте - был бы немного повыше, возможно, оба отделались бы легким испугом. Тем не менее, сколько бы костей Юу ни переломал, заживет, как на паршивой собаке, а что головой наверняка приложился - так ему, и без того хорошей соображалкой не отличавшемуся, хуже не станет. И, вообще, всяко не до Хевласки летел. - Канда! - позвал Аллен, перегибаясь через уцелевшую часть перил, но, не получив ответа, сам спрыгнул на лифт. Канда лежал неподвижно, даже слишком неподвижно, и, если Аллен что-то понимал в этой жизни, приложился многострадальной башкой не только о каменный пол. Но, на счастье, признаки жизни подал сразу, едва только Аллен потыкал его носком сапога в место предполагаемого пинка. - Жив? - спросил Аллен, присев рядом на корточки, и совершенно искренне опасаясь за сохранность головы Канды, потому что глаза у Юу в прямом смысле слова смотрели несколько в разные стороны и дергались, словно его шокером било. Опасения оказались не напрасными. Потому что Канда посмотрел на него косым взглядом, шмякнул губами, словно пережевывал что-то, и заплетающимся языком пробормотал: - О, переоделся!.. Ты нахрена платье напяливал? И если не вырубился окончательно, то на все попытки Аллена привести его в чувство больше не реагировал. «Как же это я его так?» - растерянно думал Аллен, уверившись в том, что если мозги у Канды и были, то от удара однозначно вылетели. Приятного, при учете того, что с Юу и раньше тяжело было, а теперь еще Аллен оказался виновником его фатального падения, было мало. «Сегодня однозначно не мой день, - подумал он. Покосился на совершающего неопределенные вареные телодвижения Канду и поправился: - Не наш день». Потоптавшись на одном месте в надежде на то, что все образуется само собой, и вздохнув, когда этого не произошло, Аллен перетащил вновь принявшегося бормотать что-то про извращения двинутых стручков Канду на этаж. Почесал в затылке, пытаясь придумать, как бы загладить произошедшее. Не найдя ничего лучше, оглянулся по сторонам и, пока никто не видит, попытался поставить грозу всея ордена на ноги. Однако стоять на своих двоих Канда наотрез отказывался, кренился под самыми невероятными углами и неизменно падал. Теряя самообладание и понимая, что признаваться в том, что радикально напортачил все-таки придется, Аллен в последней надежде попытался прислонить его к стенке. На несколько минут Канда умудрился сохранить вертикальное положение, но, во-первых, в итоге все равно сполз на пол, а, во-вторых, однозначно не подходил под обозначение «все так и было». Едва не воя с досады, Аллен вытер о него вспотевшие на нервной почве ладони и, сжав покрепче булочки, потащил в лазарет, где и получил трепку. Впрочем, почтенная Матрона, поставившая простой по сравнению с последствиями диагноз: «сотрясение мозга», пообещала и Канде, как старшему среди них двоих, хорошенько надрать уши, когда крыша на место вернется. - А ничего, что он ахинею всякую несет? - осторожно спросил Аллен. - Он точно не двинулся? - А ты бы не нес, с такой высоты свалившись? - резонно заметила грозная женщина, посмотрев на Аллена поверх очков взглядом, которым, вероятно, можно было усмирить самую большую толпу разошедшихся детей. - Сиди теперь - очухается, вскакивать начнет. Аллен, если и был против, то возражать не стал: сам, в конце концов, виноват. Хотя как он убедит Канду спокойно лежать в постели представить можно было с большим трудом. Однако, Матрона же как-то умудрялась это провернуть? Было дело, она даже умудрилась несколько дней подряд кормить сурового мечника овсянкой, сваренной на воде без сахара и соли, после того, как акума распорол ему живот, задев желудок. И был еще Мари, которому тоже однажды подобный номер удавался, хотя Аллен подозревал, что он попросту привязал тогда Канду к кровати своими нитями, которые из-за Чистой Силы не поддались бы даже Мугену, который тогда, впрочем, никто раненому Юу отдавать и не спешил. Но, как бы там ни было, он-то сам чем хуже? Совсем худо будет - той же рукой и подержит. Но ситуация в итоге разрешилась куда более безболезненно, чем Аллен мог ожидать. Пару раз попытавшись подняться на разъезжающиеся ноги, Канда, видимо, все-таки сообразил, что напрочь лишился на время чувства равновесия, и пока оно не вернется, все равно далеко не уйдет. Спотыкаясь на особо сложных виражах, с чувством выматерился, попытался донести до Аллена, что, каким бы Стручком он ни был, ходить в платье, «тем более, в таком» - это уже перебор, но вырубился на середине речи, неожиданно для его характера длинной. Почесав в затылке, Аллен уверился в том, что одним сотрясением тут дело явно не ограничилось. - А ты смотри на вещи позитивно, - распинался наутро Аллен, выковыривая из волос гречку, которой Матрона велела кормить Канду вместо «этих его макарон». Канда злобно моргал на него с больничной койки, но попыток отомстить за разбитую голову пока не предпринимал. Причиной очередного происшествия послужило, как подозревал Аллен, вовсе не нежелание Канды менять свои вкусы и жрать гречку с печенью, а его невинная шутка. Всю ночь обдумывая его бред про платье, Аллен пришел к выводу, что, независимо от того, что там сдвинулось у Юу в голове, позитив лишним не бывает. Встав пораньше, он, чтобы не позориться перед Линали, попросил у молоденькой медсестички ненужное платье, объяснив, что хочет пошутить над другом. О том, что этот «друг» лежит у них же в лазарете с сотрясением, он благополучно умолчал и после недолгих уговоров обзавелся совершенно безвкусным розовым платьем с рюшами. - Бабушка прислала, - объяснила девушка, - она старалась, конечно, но подобное я могла бы надеть разве что лет пятнадцать назад. Мысленно погоревав о цвете и переборе «милоты», Аллен поблагодарил ее и поспешил скрыться с глаз. Впрочем, он же не ждал, что ему выдадут адекватное платье, удобоваримое для носки? Оставалось сбегать в столовую за завтраком и набраться духу. Канда спал, как младенец - повернувшись на бок, поджав ноги и положив кулак под щеку. А еще он спал на удивление крепко, что, впрочем, было вполне ожидаемо от человека, долбанувшегося головой, но совершенно невероятно для человека, проспавшего весь вечер и всю ночь напролет. Одной рукой тряся его за плечо, приговаривая сладким голосом: «Просыпайся, солнышко!», а другой опрометчиво держа тарелку с гречкой, Аллен с каждой секундой чувствовал себя все хуже и хуже. А вдруг сейчас кто заглянет? А он тут. В платье. Склонившийся над заведомо неспособным сейчас удрать Кандой. Тут всякое подумать можно! Однако ж, никто все-таки не заглянул. Ни пока Аллен пытался добудиться своей жертвы, ни после. Зато разбуженный наконец Юу, однозначно за ночь отрегенерировавший львиную долю координации собственных движений, вытаращился на явление возле своей койки за десятерых. Аллен понял, что попал в яблочко, едва только увидел выражение лица Канды, расплылся в злорадной улыбке и... не успел увернуться, когда тот, видимо, перепугавшись, с воплем: «Ебтвоюмать, когда ж это закончится?!» - запустил в него первым, что попалось под руку: гречкой. Гулявший по полу ветерок из коридора ощутимо шевелил кучерявые волосы на ногах, безнадежно испачканное платье доставало от силы до колен и потому совершенно не спасало. Канда смотрел волком и, насколько мог судить Аллен, все еще не мог поверить, что это просто невинная шутка, а не продолжение подозрительной в своем содержании игры мозга, однако на декольте, демонстрирующее безволосую еще подростковую грудь, пялился не хуже, чем любой джентльмен в вырез встречной дамы, правда, с несколько другим выражением лица. Гречка из волос вычищалась плохо, зато на пол с рукавов-фонариков соскакивала за милую душу. Предстояла стирка, мойка пола и пробежка до столовой за еще одним завтраком. Благо хоть форма, брошенная на соседней пустой койке, не пострадала. - А ты смотри на вещи позитивно, - говорил Аллен, после неудавшейся шутки убеждая больше себя, чем Канду, в доброте и светлоте этого мира, - раз сотрясение, то, значит, мы теперь знаем, что у тебя точно есть мозг! Взгляд Канды обещал ему вывалить и вторую гречку на юношеские седины, а на рюши, удачно скрывавшие отсутствие груди, натыкался с почти суеверным ужасом.