Цена всей правды

      Единственное, чего ей хотелось – взлететь.       Парить над землей, парить над морями, провожая взглядом корабли и маша им в след, надеясь на то, что в один день они вернутся и она сможет помахать им снова. Расправить крылья, что сдерживали невидимые веревки и цепи, почувствовать на душе неимоверную легкость и беспечность. Она хотела глоток свободы, ведь задыхалась от натиска стен ее клетки. Ее удручал вид мягких стен, вид скучного стола и поломанного стула. Терпеть больше не было сил.       Единственное, чего ему хотелось – остаться.       Остаться здесь, наедине с пустотой и тишиной. Сидеть здесь вечно, считая, что так лучше. Замкнуть свои оковы, стянуть веревки посильнее, запереться на ключ и больше никогда не видеть света. Звон ключей радовал его слух – каждый раз он с наслаждением слушал эту капель. Смотрел на блестящую побрякушку, понимая, что никогда не сможет прикоснуться к ней. Мягкие стены его ничуть не удручали, вид из смотрового окна ему нравился. Он мог терпеть вечно.       Она имела острый ум и тяжелую клюшку для поло. Каждый раз, видя препятствие на своем пути, она убирала его сразу, не дожидаясь сигналов из головы. Она знала, что так будет лучше для нее и долгожданной свободы. Для долгожданной правды, затаившейся в воспоминаниях из прошлого. Она хотела знать всю правду.       Он имел умные мысли и ничего более. Каждый раз видя, как она пробирается все ближе и ближе, хотелось кричать. Ждать он умел, слушая себя и свои мысли, перебирая каждую по косточкам. Ее нужно было остановить, не позволять забрать с собой. Он знал, что так будет лучше для нее и его вечного заточения. Для грандиозной лжи, таившейся в видениях из будущего. Он хотел лгать обо всем.       Она была так близка к своей цели. Был гениальный план, были помощники и было непоколебимое желание, сдерживать которое было почти невозможно. Воодушевление было бесконечно, ее вера в совершенство – тем более. Где-то в уголках сознания, кто-то надрывно рыдал. Она не обращала ни на что внимания.       Он был близок к потере всего. Это был гениальный план, это были соратники их дела и было непоколебимое желание крови, сдержать которое было безумством. Воодушевляясь, глядя на нее, его вера в бесконечность момента возрастала, а глядя как она загорается становилось все теплее и теплее. Где-то на краю его разума голос кричал: «Не делай этого!». Он не обращал на него внимания.       Она знала, что делает все правильно. Так шептали ей голоса в голове, пока слух резали шум мотора и свист шин. Так считала она сама, глядя как все вокруг нее радуются. На лицо Ключника наползла легкая улыбка и сделалось светлее. Она знала, что не зря сделала это все и открыла слишком много секретов, вовсе не открывающих ей глаза на правду. Она совсем близко к поставленной цели. Ничто ее не остановит.       Он знал, что все делал неправильно. Так кричал ему голос, навязчиво жужжа над ухом, смешиваясь с ревом мотора и смехом на задних сидениях. Так считал он сам, глядя на свои дрожащие руки. На лице Эдны сияла улыбка и тепло разлилось по всему телу, в словах голоса он усомнился. Внутри все еще осталась надежда на то, что все будет хорошо. Он догадывался, что не зря затеял эту игру с открыванием дверей неизвестными ключами, открывающих только гнусные помыслы. Он был совсем близко к краю безумия. Ничто не сможет его остановить.       Она знала правду лишь наполовину. Внутри все горело, хотелось скорее собрать пазл воедино и увидеть полную картину. Узреть все, что было скрыто, что было стерто из ее памяти, варварски разграбленное безумцем Доктором. Льющуюся речь пастора грубо прервали петлей, заглушая его голос с каждым разом. Она не слышала крика, а видела только безумные и невероятно печальные глаза. Ей стало страшно.       Он знал всю свою правду наперед. Внутри было холодно и одиноко, хотелось разрушить все и не видеть полной картины. Ослепнуть, не видеть ни единого секрета, стереть из памяти и отдать воспоминания безумцу Доктору. Он не мог дать ей услышать все от глупого пастора, накинув на его шею петлю и убавляя звук его голоса с каждым моментом. Он заглушил крик, но все-таки увидел печальные и пораженные глаза. Ему стало страшно.       Она не знала, что все так жестоки. Понять не могла, что произошло с таинственно-молчаливым Ключником, теперь хмурящим брови и отворачивающимся.       Он не знал, что жесток настолько. Прекрасно понимал, что теперь стало с радостно-воодушевленной Эдной, теперь смотрящей на него с ужасом и пялящейся.       - Ты сама виновата, Эдна! – не выдержал он натиска взгляда, срываясь на яростный крик.       Она не слышала его слов. Все было как в тумане.       Он не слышал своих слов. Он был зачарован собственным безумством и теплотой.       Она слишком сильно хотела знать правду, ей нужно было идти дальше. Всегда, когда на ее пути появлялись препятствия, она их убирала. Так будет и сейчас, несмотря на всю боль в груди и навернувшимся слезам.       Он слишком сильно хотел остановить ее, ему нужно было остаться. Всегда, когда возникали препятствия, он оставлял их. Так будет и сейчас, несмотря на скромность церквушки, в которой он запер их.       Ей было больно, видя кровь и его бездыханное тело.       Ему было печально, наблюдая как она склонилась над ним и смотрела со страхом.       Они навсегда затерялись, прячась в собственных противоречиях. Теплые чувства больше не могли согреть холодное тело. Ценой всему была страшная правда, что не давал ей узнать Ключник. Она наконец поняла его любовь к заточению в мягких стенах, больше не удручаясь их видом.       Она ненавидела летать.