●•●
Следственному изолятору, куда поместили старшего Винчестера до суда, нельзя поставить и одной «звезды». То ещё зловонное местечко, наверное, потому, что половина «местных» была из того самого района, куда забрёл Дин в тот злосчастный вечер. Ремонт, пожалуй, не делали с семидесятых годов, а может, и позже. Стены голые серо-зелёного цвета. В камере две двухэтажные кровати и маленький стол. Всего два сокамерника. Один — худощавый лысый старик. На руке набит целый «рукав», постоянно ходит с маленькой потрёпанной книгой в мягкой обложке. Простой, тихий, правда, воняет от него ужасно. Он находится под следствием уже довольно давно, а дело — изнасилование четырнадцатилетней девочки. А вот с вторым не повезло. Это «звезда» следственного изолятора! Шрам через всё лицо, татуировки по всему телу. Самая «мудрая» телесная надпись находится над копчиком и гласит: «Однажды карма выеб*т тебя» и стрелочка вниз. Он уже четырнадцатый или пятнадцатый раз здесь, а ведь ему не больше тридцати пяти. Сначала были просто мелкие или крупные кражи, потом умышленное причинение вреда. Как-то его упрятали сюда за то, что он просто наклал (в прямом смысле этого слова) на мемориал в центре. Сейчас и последние раза два, по его словам, за убийство. Почему он до сих пор не в тюрьме? Ему каждый раз удаётся избежать правосудия. Каждый чёртов раз. Да у него адвокат — Дьявол! — Эй, Дин, — присвистнув, сказал он, — ответь на один вопрос. Винчестер поднял на него глаза. — Скажи мне, друг: ты убивал? Дин промолчал и отвернулся, решив, что лучше оставить этот вопрос без ответа. — Я знаю, убивал. Убийца убийцу видит из далека. Мы похожи, знаешь ли. Оба творим, что хотим. Избегаем правосудия раз за разом… — Я не ты, — прохрипел он, — я не убиваю ради удовольствия. — Ага, а я тогда не трахал собственную мать! — «звезда» ненадолго замолчала. — Знаешь, мне часто снятся мои жертвы, но ещё чаще мне снится, как я мучаю и убиваю самого себя. Это самый ужасный из всех ужасов, что есть у меня… Тебе знакомо это чувство, когда ты — худший кошмар для самого себя? — Заткнись, — коротко бросил Винчестер. Старик, оторвавшись от книги, глянул на него. — Девяностопроцентное дерьмо приказало мне заткнуться, — он противно засмеялся и, поднявшись с койки, подошёл к Дину. — Ты убийца с океаном крови на руках. Ты не заслуживаешь прощения. Правосудие свершится, и Ад распахнёт для тебя свои врата. Встретимся там, брат. — Не брат ты мне. — Незаключенный, я — свободный человек, — пел подсудимый, медленно кружась в камере, — если я убью тебя, то назову это местью… знакомая песня, да? Винчестер уже доходил до точки кипения. Резко ударив сокамерника в подбородок, он поднялся, вставая в боевую стойку. Дин ещё раз ударил его в нос. Тот даже не сопротивлялся. Улыбаясь как безумный, он стёр кровь. — Сначала, — смеялся мужчина, — ты убиваешь что-то в себе, а потом начинаешь убивать других. Что убил в себе ты, Винчестер? Дин замахнулся для нового удара, но старик перехватил его руку: — Сынок, успокойся, что с тобой? Винчестер гордо молчал, сверля взглядом молодого сокамерника с разбитым носом. Насильник подошёл к решётке и, стуча по ней, звал стражу. Когда к нему ленивой походкой подполз один из охраны, старик что-то сказал ему. Дин разобрал: — Что за психа вы ко мне подселили?! Этот только что хотел с воздухом отношения выяснить!.. Молодой сокамерник подмигнул ему и растворился в воздухе… Младший Винчестер сидел за железной сеткой, отбивая ритм ногой в ожидании. Дин приземлился напротив него на старый скрипучий стул, взяв в руки чёрную старую трубку. Брат повторил это движение. Его руки дрожали, под немного красными глазами — тёмные мешки. — Сэм, — тихо начал Винчестер-старший, смотря на брата через металлическую сетку, — ты уверен, что он не демон? — Прости, Дин, — младший Винчестер отвёл виноватые глаза, — я проверил, он чист. Не считая наркотиков, конечно. — Но… Но я видел, — заикаясь, затараторил старший Винчестер, — видел чёрные глаза, жуткий запах серы… — вдруг он остановился и замер, устремив взгляд куда-то в пустоту. — Дьявол, Сэм. — Что? — немного испугался он. — Если он не был демоном, — шептал он, — значит, я убил человека. — Дин, — с успокаивающими нотками в голосе начал Винчестер-младший, пусть, это было трудно, ведь его брат сейчас сидит за решёткой и обвиняется в особо жестоком убийстве, — у тебя был эпизод. Такое случается. — И из-за этого погиб человек. Из-за моих глюков он умер! Сэм, — старший Винчестер говорил, задыхаясь и спотыкаясь на каждом слове, — Сэмми, думаю, будет лучше, если меня действительно посадят или упекут в психушку. — Что?! — он боялся с самого начала расследования дела, что брат решит, что в тюрьме или в лечебнице ему будет лучше. — Нет! Даже не смей думать об этом! Я вытащу тебя, ясно? Хочешь ты этого или нет, но ты не сгниёшь в этой дыре. Винчестер-старший опустил голову на грудь и застыл, легонько покачивая головой, о чём-то думая. Это продолжалось минуту-полторы. Внезапно он решительно посмотрел на младшего брата, сдвинув брови к переносице: — Сэм, это никогда ничем хорошим не заканчивается. — Плевать, — младшего уже потихоньку начинало трясти от убивающей безысходности в словах Дина. — А если следующий, кому я причиню боль или даже убью, будешь ты… — без запинки надломленным хриплым голосом промолвил Винчестер, — я же буквально сойду с ума, снова…●•●
Через три дня в суде. Слушание длилось слишком долго. Всё о чём-то спорили, ругались, а этот судья с толстенной рожей постоянно стучал деревянным молотком — киянкой. От ударов этого символа судейской власти у Дина уже голова трещала, да и от плача «несчастной» матери убитого тоже. Он слышал, как выступал молодой парень — прокурор, как уверенно говорила адвокат, как заумными терминами разговаривал доктор Джонс. Дин понимал лишь отдельные слова и словосочетания: «проведённая экспертиза», «галлюцинации», «паранойя», «шизофрения»… Единственный, кого старший Винчестер слушал внимательно, был его младший брат. Сэм что-то лепетал судебным приставам, не решаясь взглянуть в глаза брата-убийцы. Скованный наручниками Дин сидел на жёсткой скамье подсудимых за толстыми прутьями решётки и думал вовсе не о деле, не о тюрьме и даже не об убийстве. Все его мысли заняла таинственная Мелисса Линдси. Нашла время… Вдруг все затихли. Кряхтя, главный судья поднялся с мягкого кресла. Дин заметил, как в зале появилась высокая худенькая шатенка. Винчестер вскочил со скамьи и кинулся к решётке. Все люди в зале, как один, вздрогнули, и только Сэм потянулся к брату. Дин до боли сжал руками прутья. Он смотрел в дальний угол зала, приоткрыв рот и тяжело дыша. Это была она. Все, сидящие в зале, повернули голову, стараясь найти то, что увидел убийца. Они ничего не видели, а вот он видел. — Дин, — позвала адвокат, но Винчестер не замечал ничего вокруг. Казалось, что и наручники, и решётка, и все эти толстомордые приставы исчезли. — Дин? — Мелисса, — прошептал он. Женщина стояла, облокотившись о стену, и непринуждённо улыбалась, смотря ему прямо в глаза. — Подсудимый признаётся невменяемым, — эхом раздался в голове голос судьи. — Суд решает поместить лицо в психиатрический стационар для принудительного лечения. Раздался оглушающий удар киянки.●•●
Добро пожаловать в клинику для душевнобольных имени Сакса! Психушка распахнула для тебя свои двери, Дин. Добро пожаловать. Старшего Винчестера по распоряжению суда упрятали за дверь наблюдательной палаты. Это маленькая комната с белыми стенами, обитыми чем-то мягким. Нет ни окон — только железная дверь с небольшим окошком из небьющегося стекла с железными прутьями; ни мебели, кроме железной кровати в центре; матрас твёрдый и обмотан неприятной на ощупь клеёнкой. Одна ярко-белая лампочка под потолком. Дин делал всё, что ему говорили, принимал все таблетки, он не протестовал, не орал, не буйствовал, не лез на санитарский рожон. Врачи даже подумывали перевести его в простую палату, но мешал судейский крест на пациенте. Медсестры, конечно, полюбили Винчестера. Доктора тоже относились к нему по-доброму. Не было тех ужасов, что так любят описывать авторы ужастиков. Галлюцинации то приходили, то уходили. Некоторым иллюзиям он был даже рад. Ему даже нравилось, что его разум не мучает его ни злыми голосами, которые что-то постоянно шепчут, обвиняя Винчестера во всех грехах, ни воспоминаниями об Аде, ни чёрным огнём в глазах врачей, ни обонятельными, ни вкусовыми, ни осязательными галлюцинациями: ни чем таким больной разум не доставал Винчестера. Дин сидел на ступеньках знакомого старого дома с целым кладбищем машин на заднем дворе. Краска на стенах уже давно облупилась, ступени прогнили, и всё равно этот дом стал мальчикам таким родным. О, этот запах. Машинное масло, порох и виски. Спрашивается, что может быть лучше? Кто-то положил руку Винчестеру на плечо. Тот обернулся и увидел пожилого мужчину в грязных потёртых джинсах и футболке, поношенной рубашке и в неизменной бело-зелёной кепке. Бобби легко улыбнулся названному сыну, протягивая стакан и таблетку Дину. Винчестер покорно всё выпил и снова взглянул на Сингера. — Как ты себя чувствуешь, Дин? — спросил старый охотник не своим голосом. — Хорошо, — кивнул тот и отвернулся. Они каждый день задают этот вопрос. — Ты знаешь, где мы? — Конечно! Мы у тебя дома, — изумился Винчестер. Сингер вздохнул и, убрав руку с плеча мужчины, отвернулся. — С тобой всё в порядке, Бобби? Старый охотник легонько кивнул, улыбнувшись уголками потрескавшихся губ, сказал: — Отдыхай, сынок. Он ушёл, а мир перед глазами Винчестера растворился, и он оказался в белой комнате. — Бобби? — шёпотом позвал Дин. Даже тишина не соизволила ответить. Мужчина слез с постели, разминая затекшие мышцы. Как долго он просидел, не шевелясь? Дин распрямился и настороженно огляделся. Белый свет слишком ослепляющий из-за бело-желтого света лампы. Винчестер медленно подошёл к стене. Мягкая. Видны следы ногтей. Если взять ультрафиолетовую лампу, то наверняка найдёшь пятна крови. Пациент осторожно постучал по ней. Никто не ответил на стук. — Сэм? — прошептал Винчестер. — Ты здесь?.. Ты меня слышишь, Сэмми?.. Ни белый свет, ни мягкие стены, ни тишина, никто и ничто, даже собственные галлюцинации не ответили на его вопрос.●•●
Дин вёл себя мирно в первое время, и его перевели в обычную палату. Она немного больше наблюдательной комнаты, да и уютней. Светло-жёлтые стены, две тумбочки из светлого дерева, новая железная кровать, а матрас — не деревяшка, большое окно с видом на редкий лес, но любоваться ими мешают чёрные некрашеные решётки. Палата номер одиннадцать предназначена для двоих, но сейчас в ней лежит только один пациент с больничной картой номер одна тысяча шестьсот шестьдесят семь. — Мужчина, тридцать восемь лет, американец, безработный, среднее образование, место жительства отсутствует. Диагноз: шизофрения. История болезни: первый ребёнок в семье. До четырёх жил с семьей в Лоуренсе, штат Канзас. В четыре года потерял мать во время пожара. Долгое время после её смерти не разговаривал. Отец постоянно перевозил сыновей с места на место, из-за чего мальчики часто меняли школы. Близких друзей не имел. По словам младшего брата: Дин — антиобщественный тип. Длительные отношения были лишь однажды. Хобби: собирать, разбирать и чистить оружие. По словам Дина: его это успокаивает. Отношения в семье были напряжённые. Дин всегда считал семью самым важным, важнее всего… Доктор Джонс перечитал историю нового пациента. Он, положив папку на стол, встал и подошёл к большому комоду из тёмного дерева. В большом ящике с замком Энтони хранил истории болезней охотников, их истинные истории. Перебирая пальцами папки и читая имена бывших пациентов, он невольно остановился на папке с именем Ребекка Джонс. — Я помогу ему, — прошептал мужчина, усмехнувшись, — я обещал тебе. Энтони взял в старые, немного сморщенные руки толстенькую папку с надписью «Дин Винчестер». Он вспомнил, как заполнял её вместе с младшим братом пациента. Сэм казнил себя за то, что привёз его в Лейквуд, ведь если бы он не сделал это, то Дин не совершил бы убийство и не попал бы в лечебницу с меткой «невменяемый». Младший Винчестер звонит доктору каждый божий день, выясняя состояние здоровья своего брата. В истории Винчестера, по мнению Джонса, слишком много потерь, слишком много бед и несчастий. Доктор боялся, что всё это оставило слишком глубокие шрамы. С лекций в институте он помнил: шизофрения переводится как «раскалываю душу». Может, именно это и случилось с Винчестером? Душа раскололась на кусочки. Развалилась, как старая сарайка. От душевных болезней ещё не придумали лекарства. Есть, конечно, способы, помогающие облегчить жизнь больным, но даже они не всегда работают. Боль. В глубоких порезах на сердце и на запястьях виновата боль. Она меняет людей до неузнаваемости так, как Сэм не узнаёт Дина. Он помнит жизнерадостного брата, обаятельного любимчика женщин, лучшего охотника, зеленоглазого шатена, чья улыбка могла затмить солнце. От Дина осталась одна тень. Боль заставляет человека меньше доверять людям и себе самому, больше размышлять (отсюда и появляются бредовые идеи), не подпускать, замыкаться к себе. Это и происходит с Винчестером. — Дин, — говорил доктор Джонс, — как ты себя чувствуешь? — Где Сэм? — не смотря в глаза, постоянно спрашивал он. Это единственный вопрос, который он задаёт постоянно. — Он обещал прийти завтра. Пациент нерешительно кивнул вниз и вверх. На пару секунд взгляд выцветших зелёных глаз был устремлён за спину доктора. Он приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но остановил себя, оторвав взор от невидимой точки. — Ты что-то увидел? — в ответ доктор получил лёгкий кивок. — Что? Или кого? — Это Мелл, — хрипло ответил Винчестер, улыбнувшись. — Она почти всегда со мной. — Может, расскажешь что-нибудь о ней? — Зачем? — сдвинув брови к переносице, громче спросил он. Винчестер не из тех людей, которые рассказывают о своей жизни. — Дин, — сказал доктор, подавшись вперед, — я хочу помочь тебе, но если ты будешь молчать, то как я узнаю, что беспокоит тебя? Он не отвечал. Молча выходил из кабинета в коридор и направлялся к себе в палату — и так каждый психиатрический день. По пути мужчина встретил нескольких «местных». Набитые прахом мешки с очертаниями человеческого тела либо сидели, раскачиваясь, либо танцевали с воздухом, либо бесцельно шастали по коридорам, что-то бормоча или громко разговаривая. В них навсегда сломалось нечто важное. Слишком много потерь. Переизбыток боли. Никого не напоминает?