Санта-Барбара и Восьмое марта

Старший писарь Судьбоносной Канцелярии гном Штеффенбах скучающе измерял коротенькими шажками кабинет, наслаждаясь симфонией скрипа давно не крашенных половиц. Старший писарь Судьбоносной Канцелярии гном Штеффенбах откровенно бездельничал по причине отсутствия начальства и срочной работы. Старший писарь Судьбоносной Канцелярии гном Штеффенбах искренне наслаждался таким поворотом событий и время от времени замирал возле своей гордости – маленького садика петрушки, любовно взращенного в кабинете, где господин Рок дымил, как все паровозы всех депо вместе взятых, где периодически бесновались его любимые коты, считая своим святым долгом сигать на подоконник с растительностью, вызывая у почтенного гнома едва ли не инсульт, где почти никогда не было свежего воздуха, а единственное окошко больше походило на бойницу какой-нибудь крепости – до того было узким и отлично замаскированным белого цвета жалюзи, которые пребывали в вечном, закрытом состоянии. Проводя осторожно кончиками пальцев по нежной зелени, старший писарь приходил в неописуемый восторг, чувствуя свежесть и какую-то особенную душевную общность с внешним миром. Пока босс отсутствовал, гном позволял себе небольшие вольности. Проветривал кабинет, распахивал музыкальные, обшарпанные двери, в которые начальство иногда метало канцелярские ножи, а потом забывало их оттуда извлекать. Еще он поднимал жалюзи, впуская солнечный свет. Впрочем, долго гном баловства себе не позволял, приподнимая всего на пару сантиметров, чтобы глазастое и наблюдательное начальство не пронюхало и не наказало туристическим мероприятием в какой-нибудь Корпус обширных угодий Небесной Канцелярии. Штеффенбах еще раз погладил петрушку по листочкам, наклонился, вдыхая аромат, и решился на большее. Как наставляла фрау Штеффенбах, растению нужно много солнечного света, поэтому, решил почтенный гном, пришло время для более решительных мер. С этим героическим настроением он подошел к жалюзи, открыл их полностью одним резким движением, так же резко дернул за ручку форточки, насыпав на пол кусочки отскочившей от такого невиданного кощунства белой краски, и застыл, вдыхая свежий воздух полной грудью. Правда, через пару минут писарь одумался и окно закупорил. Все же не хотелось гулять по Корпусам в такую-то жарищу. Штеффенбах знал – у людей есть понятие о рае и аде. Если первый – это тишь да благодать, то второй – пекло и погибель. У гнома закрадывалось подозрение, что этот самый ад перебрался как раз в Небесную Канцелярию, каждый Корпус которой раскалил докрасна, заставляя идти на форменное неподобство и расстегивать целых две пуговицы на служебной куртке. Гном смотрел, как неутомимо господин Рок работает, совершенно не изжариваясь в своем белоснежном хитоне, и его впервые в жизни разбирала самая настоящая зависть. Правда, представив себя самого в хитоне и сандалиях, Штеффенбах не выдержал столь славного зрелища и захохотал, вызвав опасливый взгляд со стороны начальства. И до сих пор это мысленное зрелище вызывало радужное настроение, подкреплялось улыбкой до ушей, дерганием себя за бороду от восторга. Собственно, с таким видом он и стоял, когда дверь кабинета распахнулась, являя высокое начальство. Старший писарь застыл с улыбкой на устах, смотря, как в кабинет входит господин Рок, за ним важно следует Аполлион, повелитель главного фонтана Корпуса Искусств и губитель трудоспособности в радиусе тридцати километров, оправляя на ходу белоснежную набедренную повязку, а замыкает шествие сам Аид Агесилай, начальник Елисейских Полей, обители тех, кто уже не в состоянии трудиться на благо Небесной Канцелярии, тех, кто устал или не справился. Старший писарь громко икнул от накатившего раскаяния за самоуправство в кабинете и еще сильнее вытаращился на гостей. - Мой клиент, кажется, - заметил низким, звучным и пробирающим до костей голосом владыка пенсионеров, вперив в гнома свой пронзительный, хмурый и весьма тяжелый взгляд. От этого Штеффенбах стал мгновенно меньше ростом и поспешил убраться на свое рабочее место на негнущихся ногах, схватить перо, чернильницу и начать писать в книге регистрации хоть что-нибудь. Господин Рок предложил гостям присесть напротив его стола, за что старший писарь был премного начальству благодарен, ибо не выдержал бы еще одного взгляда от Аида Агесилая. Правда, тот вовсю крутил головой, рассматривая кабинет, в котором, наверное, был впервые. Босс выразительно покашлял так, что вахтер в холле моментально перестал храпеть и проснулся, принимая позу воинственную, как положено тому, кто обязан тащить и не пущать, грозно требуя пропуск. - Я собрал вас здесь, господа, по очень важному делу, - сообщил господин Рок, - которое не терпит промедления. - Очень на это надеюсь, - веско заметил Аид Агесилай, набивая трубку табаком. – У меня, знаешь ли, тоже важное дело, которое не терпит промедления. У нас спектакль сегодня. Красная шапочка, между прочим. - У всех полно дел, - скучающим тоном произнес Аполлион. – У меня, между прочим, постамент на фонтане без меня смотрится одиноко и сиротливо. Ближе к сути, пожалуйста. Господин Рок решительно сдвинул платиновые брови, тряхнул кудрями и заявил, немного понизив голос: - Вчера я получил письмо оттуда. Повисла напряженная тишина, а Штеффенбах даже похолодел за своим столом. Не каждый день оттуда приходили письма. А когда приходили – случались события небывалые и порою страшные, переворачивающие постоянный жизненный уклад всех Корпусов, касающиеся всех их начальников и даже всех старших помощников младших подметальщиков. - А это для того, чтобы съесть тебя, дитя мое!.. – страшный голос повелителя Елисейских Полей разорвал тишину кабинета подобно грому. Штеффенбах подскочил, словно ужаленный, схватился за сердце и залил книгу регистрации баночкой чернил, выматерился в голос, на мгновение забыв, где находится, и кто сидит перед ним в парочке метров. - Простите, - сухо сказал Аид Агесилай в пространство. – Я буду вынужден репетировать, чтобы все прошло без сучка, без задоринки. На чем мы остановились? Ты собрал нас здесь, да? Господин Рок закурил, удобнее устраиваясь в кресле. - В письме оттуда сказано, что… - В каком письме? – удивленно перебил Аид Агесилай. - А это для того, чтобы лучше слышать тебя, дитя мое! – замогильным голосом завопил Аполлион, обмахиваясь папкой розового цвета, украшенной дивными иллюстрациями из жизни пони, единорогов и райских птичек. - Благодарю, - холодно и весьма царственно произнес Аид Агесилай. – Но эта реплика предыдущая, а не финальная. Штеффенбах, наконец, справился с чернильным морем, истратив все имеющиеся в наличии промокашки, и решился посмотреть на своего босса, который хмурил брови и играл скулами так, словно собирался хорошенько подраться. Господин Рок наклонил голову, как бык, мечтающий пропороть рогами зазевавшегося тореро, и продолжил, раскуривая трубку: - В письме оттуда, сказано, что теперь мы будем отмечать мирские праздники в соответствии со всеми традициями. К письму имеется весьма длинное приложение, перечисляющее эти самые праздники. Сегодня первый из них – восьмое марта. Штеффенбах ожидал продолжения, но не сидел праздно, а методично сгребал промокашки в мусорную корзину, мечтая, чтобы этот длинный рабочий день завершился своим логическим финалом. Старший писарь уже видел себя дующим пиво в таверне, которых было пруд пруди по дороге домой. Однако, голос начальства вырвал его из блаженных мечтаний. - В этот день у них принято поздравлять женщин почти всех возрастов и дарить подарки. Это могут быть цветы, сладости, колесницы… тьфу ты, черт, машины, путевки на Мальдивы… - Куда? – прервал Аид Агесилай. - Это как твои Елисейские Поля, - важно заметил Аполлион, - только без Красной шапочки. - О, - с некоторым удивлением произнес тот, вставая со своего места и начиная прохаживаться по кабинету, скрипя половицами. Когда грозный владыка, облаченный в черный хитон, добрался до стола Штеффенбаха, тот обмер, на всякий случай прикидывая, как лучше спасаться – под стол или через дверь. Впрочем, повелитель профнепригодных почти и не обратил на него внимания, только тряхнул гривой смоляных волос и продолжил скрипеть по периметру кабинета дальше. Старший писарь украдкой вытер пот со лба. - Поэтому, господа, нам предстоит поздравить госпожу Нэту и нимф, обитающих в Корпусе Искусства, - резюмировал господин Рок, сцепив испачканные чернилами пальцы в замок. - А почему - нам? – поинтересовался Аполлион, отбросив папку розового цвета, хватая голубую, разукрашенную эльфами армейскими мотивами в виде танков, пистолетов и мужественных воинов. – Ты бы хоть окно открыл, Рок. Изжариться же можно! - Нельзя окно открывать! – стукнув кулаком по столу, зарычал босс, а затем опять сцепил пальцы. – Почему нам? Письмо пришло мне. Ты, друг любезный, младший брат госпожи Нэты, а Аид – для солидности предстоящего мероприятия. Ну, и у него розы есть в Елисейских Полях. Хозяин этих самых Полей как раз доскрипел до своего кресла и веско произнес: - А почему это ты решаешь, как поздравлять мою жену? - Санта-Клаус?.. Нет… – вполне внятно и задумчиво изрек Аполлион. – О! Санта-Барбара! - Бывшую жену! – грозно воскликнул господин Рок. Штеффенбах вздрогнул, когда рядом с ним – на краешке его рабочего стола возник повелитель фонтана, подмигнул, зашептал: - Ставлю на то, что сейчас подерутся. Говорю же, Санта-Барбара, растянувшаяся на тысячи лет, гном… Как там тебя?.. неважно. Так на кого ты ставить будешь? Старший писарь Судьбоносной Канцелярии не стал ставить ни на кого, ибо деньги из заначки, любовно оберегаемой от почтенной фрау-однофамилицы, собирался истратить на пиво. Аполлион несколько разочарованно покачал головой, затем каким-то невероятным образом в его руках появилась гитара, украшенная крестом из черного скотча на корпусе. Только лишь он собрался ударить по струнам, только лишь Штеффенбах заткнул уши, помня, чем заканчиваются все концерты Аполлиона, как гитару выхватил господин Рок и с очень серьезным лицом что-то произнес, чего Штеффенбах не расслышал. Пришлось уши открывать. - Не дам ни единой розы. Не дам, - раздраженно заявил Аид Агесилай. – Они не для этого, а для обитателей Елисейских Полей. Это цветочная терапия! Это новое слово в терапии! Это здоровье моих подопечных! И что это за поздравление такое? Взять цветы, пробубнить пару слов и все? А как же праздник? Как же сказка и шоу? - Действительно, - подтвердил Аполлион. – Куда без Красной шапочки? Господин Рок зло посмотрел на него, а тот показал язык и устроился удобнее на столе старшего писаря, вновь предлагая поставить на драку. Штеффенбах смотрел на своего начальника, замечая, как тот тихонько звереет. Видно было, что господину Року нелегко, что его ум, идеально подходящий для Судьбоносной Канцелярии, понятия не имеет ни о шоу, ни о мирских праздниках, ни о Красной шапочке. Конечно, самое простое решение – самое верное, с этим гном был согласен, однако, праздник уж никак не ассоциировался с простыми решениями. Пока Штеффенбах смотрел и анализировал, пока Аполлион все так же предлагал делать ставки, пока господин Рок играл скулами, грозный повелитель Елисейских Полей просто встал, проскрипел сандалиями по кабинету и ретировался через двери так поспешно, будто ветром унесло. Господин Рок потерял дар речи, Аполлион разочарованно выдохнул, а Штеффенбах вздохнул еле заметно, но с большим облегчением. Вместе с исчезновением хозяина дома престарелых атмосфера кабинета изменилась явно в лучшую сторону. Во всяком случае никто больше не предлагал гному потратить заначку на явно азартное дело. - Говорил я, окно нужно было открыть. Аид ретировался бы туда и непременно застрял, - с видом лучшего стратега и тактика сказал Аполлион. - Почему? – несколько рассеянно поинтересовался господин Рок. - Узкое слишком. Словно боишься, будто твою Канцелярию обворуют. Или будто подглядывают за тобой. Штеффенбах заметил, как босс вздрогнул после последнего предположения. Аполлион попросил вернуть гитару и пошел к двери. Господин Рок возмущенно попытался его остановить, но тот лишь вздохнул и сообщил, что уж никак не разбирается в том, как организовывать празднества, как говорить красивые слова, как зарабатывать благосклонность прекрасных дам. Господин Рок опять вздрогнул и покраснел. Аполлион веско добавил, что мог бы, конечно, сыграть и спеть для прекрасных дам, но ничем хорошим для этих самых дам такой подарок не закончится. Разъяснив все растерянному господину Року повелитель фонтана ретировался, прикрыв за собой дверь, украшенную торчащими канцелярскими ножами, складывающимися в замысловатый узор. Штеффенбах на всякий случай опустил глаза, проверяя все ли промокашки упокоены в мусорном ведре, посмотрел на залитую книгу и загрустил, понимая, что толстенный том придется восстанавливать вот этими вот пальцами, испачканными в чернилах. Босс тем временем тяжело опустился в кресло, возвел глаза к потолку и тяжело вздохнул. Затем кресло скрипнуло, после скрипнул ящик видавшего виды стола, и на свет явилась бутыль алкогольного содержания и два стакана. Штеффенбах подумал, что пришло время рвать петрушку. И действительно – начальство на него смотрело, приглашая к столу широким жестом. Старший писарь нарвал петрушки, радостно осознав, что все равно той осталось в лотке много, прошел к столу и замер перед тягостным выбором кресла. Ему не хотелось в то, которое занимал грозный повелитель старости. Но и в кресло Аполлиона тоже присаживаться он не торопился. - Сядь уже, Штеффенбах, - раздраженно велел господин Рок. – Поверь, занудство и раздолбайство через мебель не передаются. Гном с облегчением приземлился в кресло раздолбайства, рассудив, что занудства в Судьбоносной Канцелярии хватает и так. По сложившейся традиции разливал как раз писарь. Господин Рок задумчиво и молча изучал свою порцию, не спеша приступать к распитию. Штеффенбах терпеливо дожидался, пока тот соизволит, а сам подумал, что ведь это распоряжение о празднествах касается не только начальства, но и всех тех, кто населяет Небесную Канцелярию. Стало быть, все обитатели сейчас озабочены поисками подарков для милых дам. От этого стало немножечко легче. Не только один господин Рок ломает себе голову. Ломают все. И писарю, между прочим, стоит этим тоже заняться. Пока почтенный гном наслаждался общностью проблем, господин Рок осушил свою порцию залпом. Писарь поспешил за ним, крякнув от крепости, нюхнул петрушки и смахнул предательски выступившие слезы. Босс потребовал продолжения банкета, совершенно не притрагиваясь к зелени. Штеффенбах решился возразить начальству, что так слишком быстро опьянеет. Начальство совершенно недвусмысленно сказало «цыц!», потрясая пустым стаканом. Спорить с господином Роком было себе дороже во всех сферах деятельности, поэтому гном покорно налил, решив оставить при себе умозаключения. Поспешное распитие дало знать о себе слишком скоро – у начальника расфокусировался взгляд и появилась какая-то кроткая улыбка, словно он был не суровым господином Роком, вершащим судьбу целого мира, а какой-нибудь Моной Лизой, отдыхающей среди итальянских равнин. - Я с детства упорный, - чуть медленнее, чем обычно заявил господин Рок. – И никакие заборы меня никогда не останавливали. Штеффенбах обеспокоенно покосился на начальство, особенно насторожившись при упоминании о заборах. Самый распоследний служащий знал, что Елисейские Поля были ограждены высоченным и совсем глухим забором, в котором, как ни старайся, щелей было не сыскать. Колючей проволоки, кажется, не было, но охрана там была нешуточная. Хотя, последнее, наверное, все же было выдумкой, ибо какой такой пенсионер решится на план побега? От Аида Агесилая еще никто не уходил. Штеффенбах крепко верил в это утверждение, а при воспоминании о пронзительных, черных очах повелителя дома престарелых его бросало в холодный пот. И как некстати старшему писарю вспомнилось, что занимает он сию должность только потому, что прежний старший коллега заболел, не выдержав то ли табачного дыма, то ли характера раздражительного начальника, что Штеффенбаха в следующем месяце ждет аттестация, которая решит его судьбу в Корпусе Судьбоносной Канцелярии. - Ты меня подсадишь! Подсадишь! И я перелезу через забор за розами! Штеффенбах покачал головой, откупоривая следующую бутыль, оказавшуюся какой-то сладкой, даже приторной наливкой. Гном скривился, понюхав. Без сомнения – это пойло изготовили изящные остроухие эльфы. Это не возьмет. А, впрочем, гном покосился на обретающего решимость господина Рока – к лучшему. - Когда полезу обратно с розами, ты меня поймаешь! – продолжил мечтать вслух босс. Штеффенбах, осмелев, принялся план сурово критиковать. Во-первых, у него элементарно не хватит роста, а во-вторых – силы, чтобы поймать. Начальство загрустило и подперло голову рукой, затем схватилось за свои тугие кудри и надрывно вздохнуло. Тогда немного захмелевший гном проговорил несколько слов в утешение, поинтересовавшись, что будет, если не отпраздновать и не поздравить. Господин Рок вздохнул еще сильнее и тихонько сообщил, что ничего не будет, кроме галочки там и уколов собственной совести, ведь все получили такие письма, разве что Аид Агесилай не удосужился его прочитать, и дамы тоже получили. Они же ждут, когда все набегут с поздравлениями. А если не набегут - получится стыдно и некрасиво. Вспомнив свою экскурсию в Корпус Искусства, где обитали госпожа Нэта со штатом прекрасных нимф, старший писарь позволил себе вслух усомниться, что упомянутые дамы вообще заметят отсутствие поздравлений. Это до глубины души возмутило господина Рока: - Ничего ты не знаешь, Штеффенбах. У госпожи Нэты – тонкая душевная организация. Ей будет очень обидно. Далее гном спорить не стал, спросив, что делать в таком случае. Босс страдальчески развел руками, затем свел их на бутылке с наливкой и крепко приложился, выдув почти половину. Штеффенбах ожидал чего угодно, но только не того, что начальству этот компот понравится, что он озарится улыбкой и велит старшему писарю допить. Гному захотелось перекреститься, что он и сделал. Господин Рок велел пить. И гном выпил, тут же осознав, что ничего ровным счетом не изменилось, градус не повысился. Чудо произошло только с начальством. Когда господин Рок встал из-за стола, решительно сделав пару шагов в сторону ощетинившейся ножами двери, его лицо приобрело такое блаженное выражение, что Штеффенбах вскочил со своего места, незамедлительно подставляя плечо, удерживая того в вертикальном положении. - Вперед, Штеффенбааах, темно на улице, а нас ждууут великие дела! – заявил босс. – Мы будем штурмовать Елисейские Поля! Посрааамиим этого зануду в его Черном Замке! Старший писарь возразил и сделал это весьма энергично, напомнив, что до Елисейских Полей очень долго топать, а времени не так уж много осталось, не успеют ведь поздравить, закончится все. И будет стыдно. И уколы совести. И прочее. Поэтому гном предложил пошуровать в кустах возле Корпуса Искусства, благо там растительности много, есть, где развернуться. К его величайшему облегчению господин Рок изволил согласиться, но зачем-то сунул себе за пазуху остатки петрушки со стола, насобирав довольно приличный пучок. Все так же подставляя плечо, на которое босс опирался всей пятерней, гном повел его на выход, посоветовав при спуске считать ступеньки, чтобы не споткнуться. Господин Рок клятвенно пообещал, что так и сделает. Так и сделал, правда, почему-то забывал периодически считать. Вахтер, как и положено в тихую лунную ночь, спал, откинувшись на спинке жесткого стула. Сон сопровождался тонким храпом. Собственно, начальство не обратило на это ни малейшего внимания, что поразило гнома в самое сердце. Улица встретила путников легким ветерком, от которого у старшего писаря прямо от сердца отлегло, ведь он ожидал такой же неистовой жарищи, как днем. Небо было чистейшим – ни единой тучки, только камушки звезд, только круглый лик луны. Правда, периодически летали химеры, но тихий шелест их огромных крыльев совершенно не нарушал гармонии. Штеффенбах так засмотрелся на небо, что едва не увел господина Рока с проторенного пути в фигурно выстриженные кусты, которыми этот самый путь был густо усеян. Впрочем, начальство, пребывая под воздействием из смеси крепкой гномьей водяры и эльфийской болтушки, ничего не имело против. Не возразило даже тогда, когда колючий куст в виде какого-то фантастического зверя соизволил выдрать из белоснежного хитона приличный кусок ткани. Гном начал подозревать, что господин Рок довольно-таки пьян. Может, это соотносилось с земной традицией таким образом отмечать этот праздник, может, и нет, старший писарь не знал. Однако, в таком состоянии босса видеть еще не доводилось. Господин Рок вдруг отпустил его плечо, возвестил, что знает короткий путь, а затем с огромной скоростью попер прямо через колючки. Штеффенбах, выругавшись, последовал за ним, опасаясь за здоровье начальства. И ощутил себя родителем на прогулке, у которого слишком резвое и непослушное дитя. Впрочем, господин Рок не солгал – тернистый путь действительно оказался на диво коротким. Гном понял это, когда на бегу врезался в поясницу начальству, даже не заметив белого хитона, ведь так боялся это самое начальство потерять. Босс замер перед внушительным, увитым какой-то ползучей дрянью, забором Корпуса Искусства. На счастье, привратницы с устрашающей дубинкой поблизости не оказалось. Прежде чем почтенный гном успел спросить, что же делать дальше, господин Рок подхватил его под мышки и просто перебросил через стену. На несколько мгновений душа гнома рассталась с телом, а вернулась как раз в тот момент, когда случилось приземление. Старший писарь Судьбоносной Канцелярии четко осознал, что отбил себе седалище и, кажется, почки. Пока он собирал в кучку ноги-руки, через забор изящно перепорхнул босс, приземлившись очень грациозно и в полный рост. У гнома отвисла челюсть. Правда, пришлось тут же вскакивать и начальство ловить, потому что оно оступилось, поскользнувшись, кажется, на мхе. Подставив плечо, Штеффенбах намеревался отвести господина Рока непосредственно к Корпусу, молясь, чтобы хозяйка оного была еще здесь, но босс изумил в который раз, когда направил старшего писаря непосредственно вглубь сада. И правда – оттуда доносились голоса. Исключительно женские, как успел распознать гном. Кажется, это была старинная песнь, решил гном, когда услышал тонкий перебор струн. - А не спеть ли нам, девки, о любвиии? А не выдумать ли новый жанррр? Попсовей мотив и стихиии! И всю жизнь получать гонорарррр! Штеффенбах решил ничему уже не изумляться, напоминая себе, постоянно напоминая себе, где находится. Господин Рок заслушался, расплылся в совершенно глупой, умилительной улыбке и потащил гнома туда, где раздавался голос госпожи Нэты, хозяйки здешних мест. Штеффенбах понимал, что они идут напролом через дивные поляны, потому что из-под ботинок источался тонкий аромат божественных цветов. И все больше осознавал, что сейчас им влетит за порчу чужого имущества, что праздник вполне может закончиться самой настоящей дракой со стадом разъяренных нимф. Босс споткнулся о какие-то живописно расставленные округлые булыжники, едва не улетел в фонтан и громко выругался. Пение волшебным образом умолкло, шелест струн оборвался какофоническим всхлипом. Тут же мягко зажглись фонарики, давая немного света. Прекрасные нимфы поспешно убирали остатки празднества. Под изящные, резные скамеечки прятались бутылки и какие-то фрукты, названия которых старший писарь не ведал. Контрабандные сигареты тушились и хоронились в вазонах, а сами девушки оправляли полупрозрачные хитоны и сложные, замысловатые прически, усаживаясь на скамеечки с совершенно каменными выражениями лица. Одна из них тут же затянула орфический гимн Эроту, остальные подхватили, сложив красивые ручки на округлых коленках. Господин Рок решил, что сейчас именно тот подходящий момент, когда стоило дам поздравить. И гном был с этим согласен, ибо, судя по вдрызг расстроенным биологическим часам, время неумолимо приближалось к рассвету. Прекрасные девы как раз закончили петь, госпожа Нэта вышла вперед и господин Рок, словно рыцарь какой-то, преклонил колено перед дамой: - Я пришел к тебе с приветом… эээ… букетом!.. – в подтверждение своих слов он извлек из-за пазухи пучок петрушки, гордо вытянув руку, словно держал олимпийский факел. – Рассказать, что солнце встало… Штеффенбах скептически воззрился на небо, все еще украшенное ликом луны, а нимфы тихонько захихикали. Госпожа Нэта развернулась, цыкнула на них громко да так, что девушки сочли за лучшее убраться из садов немедленно, оставив их втроем. Штеффенбах тоже рад был бы убраться, но боялся элементарно заблудиться и свалиться в фонтан, поэтому старательно изображал статую сурового, старого гнома в форменной куртке работника Судьбоносной Канцелярии. - Рок, - ласково и растроганно произнесла госпожа Нэта, шагнув к боссу. – Опять нажрался, горемычный ты мой… Босс и не думал отрицать, а продолжил свою вдохновенную поздравительную программу, сообщив, что приветствует самую прекрасную женщину во Вселенной и желает ей всего самого лучшего в этот милый праздник Восьмого марта. Госпожа Нэта с благодарностью закивала прекрасной головой, приняла петрушку, а потом подняла шефа, обняла за плечо и потащила куда-то в глубину благоухающих садов. Ошеломленный Штеффенбах хотел было окликнуть парочку, но промолчал, решив, что себе дороже. Теперь предстояло выбраться из этого райского места, по возможности, не изорвав казенную форму, не свалиться в фонтан и не промахнуться мимо калитки, увитой плющом не хуже тирса Диониса. Пока Штеффенбах блукал по саду, проклиная всех ландшафтных дизайнеров, небо на востоке принялось светлеть. Писарь напряг всю свою память, в глубинах которой выискал, что здесь есть тайный лаз, через который нимфы смываются из Корпуса Искусств за контрабандой в мир людей. Где-то возле забора за статуей писающего мальчика, вспомнилось Штеффенбаху как нельзя кстати. Изыскать мальчика оказалось довольно просто, ведь по счастливому стечению обстоятельств старший писарь как раз возле него и находился в момент озарения. Он пролез в узкую, увитую колючками дыру в заборе, окончательно добив форму. Очутившись на воле, гном неизящно выразился обо всех мирских праздниках вместе взятых и направился было по дороге к дому, когда пришлось остановиться и заорать. Из кустов на него таращились два огненных глаза, к которым имелась весьма внушительная волчья морда. Из тьмы куста явилась лапа, затянула в зелень и вдруг сунула под нос весь арсенал своих зубищ. Штеффенбах пригляделся и похолодел, подумывая заорать еще раз, потому как это был сам Аид Агесилай в гриме. Повелитель санаторно-курортного Корпуса вздохнул печально и совсем как-то по-человечески: - Рок там? Штеффенбах кивнул, икнув. Тогда Аид Агесилай вздохнул еще выразительнее и выудил откуда-то из-за спины огромнейший букет роз, сунул перепуганному писарю в руку. - Держи. Я их в программку спектакля завернул, не уколешься. Думаю, найдешь, кому подарить. С этими словами Аид Агесилай растворился в кустах, словно спешил пойти по короткой дороге быстрее к бабушке. Штеффенбах протер глаза, пощупал осторожно букет, укололся все же и поспешил в родной гномий квартал, где досыпала последние сны самая любимая женщина на свете.