Плохая мама для хороших детей.

You're giving me a million reasons to let you go You're giving me a million reasons to quit the show You're givin' me a million reasons About a million reasons

Тяжелая дверь открывается со скрипом, заставляя прокуренный воздух с лестничной клетки забраться в небольшую квартиру. Дима, как-то по-обыденному, снимает обувь, наступая себе на пятки, и громко кидает ключи на тумбу в коридоре. — Привет, — тихо говорит он и мимолетно целует в висок, перевалившись за спинку дивана, — Ты как? — Нормально, — девушка немного болезненно улыбается, медленно убирая телефон под шерстяной плед, которым была укрыта, — А ты? — Кать, — Бондарев обходит диван и садится рядом, осторожно обнимая ее за плечи, — У меня есть новость. Девушка медленно поднимается, с некой опаской и тревогой заглядывая в его глаза. — Мне звонила врач, которая делала тебе УЗИ две недели назад. Помнишь ее? — Помню, — Катя нервно сглатывает, судорожно хватаясь пальцами за серую растянутую домашнюю кофту. — Она сказала, что диагностируется небольшое отставание в развитии плода, — резко выпаливает Дима, мгновенно сталкиваясь с потерянным взглядом и глазами, вмиг наполнившимися слезами, — Конечно, есть лекарства, и существуют операции, но... — Какое "но?" Дима, какое может быть "но!" — девушка резко подскакивает, как-то судорожно смотря в пол, словно на этом деревянном месте есть ответы на все вопросы в ее голове. — Катюш, это не все..., — он мягко тянет ее за рукав, усаживая обратно на диван, — У меня, к сожалению, нет таких денег. — Это очень дорого? — Катя абсолютно растерянно жмется к нему, зажмуривая глаза и пытаясь не расплакаться во весь голос. — Достаточно, — кивает мужчина, опуская глаза, при этом сильно морща лоб. — И что нам делать? — Я, — он неохотно заглядывает ей в глаза, стараясь придумать хоть какой-то вариант, чтобы ее успокоить, — Я не знаю. — Может квартиру продать? — Катя копошится в своей голове, словно в мусорной яме, с горечью понимая, что вариантов у нее немного, — А какие вообще гарантии? — Это не магазин, чтобы давали гарантии, — мужчина медленно поднимается с дивана, складывая руки на груди, — Все зависти от врача и препаратов, да и от организма. Решетникова кивает, провожая взглядом Диму, подходящего к окну. Она вдруг резко осознает, что вся ее четко распланированная за последний месяц жизнь моментально рушится под натиском обстоятельств. — Может, — Дима вдруг резко поворачивается и замолкает с первым словом. — Может что? — Может ты попросишь денег у Нестеровича? Катя мгновенно напрягается, мысленно давая себе оплеуху, что сама не задумалась об этом. Какая, к черту, гордость, когда речь идет о жизни ее собственного ребенка? — Да, Дим, ты прав. К сожалению, это наш единственный вариант, — сдавленно говорит она, обнимая его за плечи. — Мне жаль, что я не могу помочь нашему ребенку. Катя вздрагивает от словосочетания ”наш ребенок”, произнесенного им в слух. Она как-то болезненно улыбается и кивает, от чего-то вспоминая короткий сегодняшний разговор с Максом. Дима, пожалуй, и впрямь их любит, раз позволяет ей попросить помощи у него. Уже через минуту под тяжелым взглядом Бондарева она печатает сообщение, прося о встрече, всеми возможными средствами подмечая, что это очень срочно. Ответ не заставляет себя долго ждать, согревая Катю коротким: ”Бронирую билеты. Чтобы не случилось, я рядом”. Девушка коротко улыбается, пряча телефон в карман, но резко прячет эту улыбку, замечая недовольный взгляд Димы. — Он приедет, — тихо говорит она, опуская глаза в загоревшийся экран телефона и читая время рейса, пришедшего ей сейчас, — Послезавтра, — добавляет она, рассчитывая во сколько завтра нужно встать, чтобы успеть его встретить. — Почему не завтра? — хмурится Бондарев, подмечая странное поведение девушки. — Я не знаю. Может быть, не может. ”Не может он”, — уже через секунду слышится по ту сторону квартиры, под громкий хлопок двери их спальни.

***

— Что случилось? — слышится вместо привычного ”привет” в просторном вестибюле новосибирского аэропорта. — Давай не здесь, — Катя осторожно проводит по его плечу, но чувствуя в ответ напряжение, резко одергивает руку, словно обжигаясь кипятком. — Хорошо. А где твой муж? — Он мне не муж, — хмурится она, сжимая губы в тонкую линию, — Пока. На это Нестерович многозначительно промолчал, закрывая подобной тишиной вопрос о Бондареве и не создавая конфликт с Катей. Уже через пару минут они сидели в небольшом кафе, то и дело прожигая друг друга взглядами. — Так, что происходит? — наконец, не выдерживает Макс, резко откидывая салфетку на тарелку и устремляя свой взгляд на Катю, — Почему ты молчишь? — Я просто не знаю с чего начать, — девушка опускает глаза, стараясь не поддаться эмоциям. — С конца. — Ребенок, — начинает Катя, но через секунду останавливается, подбирая слова и меняя нужное ”наш”, на сухое ”мой”, — Мой ребенок болен. Нестерович глухо выдыхает, пытаясь собраться с мыслями и старясь не подавать виду, что его это очень волнует. ”У нашего ребенка есть другой отец”, — звучит более, чем абсурдно. — Чем я могу помочь? — хрипло спрашивает он, сглатывая неприятный ком в горле. — Деньгами. Дима сказал, что есть хороший препарат. Он дорогой, но шансы есть. — Я дам сколько нужно. — Спасибо, — тихо выдыхает девушка, опуская глаза и глухо выдыхая. Макс не спрашивает о том, почему Дима не нашел деньги, почему не поддержал ее сейчас, почему вообще не попытался что-то сделать. Макс молчит, надеясь, что сейчас он, наконец, сможет искупить вину перед собственным ребенком. — Ты не хочешь провериться в Москве? У меня есть хорошие врачи, — осторожно спрашивает мужчина, боясь реакции девушки. — Нет. Я доверяю Диме. — Как скажешь, — Нестерович хмурится, но кивает, таким образом, соглашаясь с ее решением.

If I had a highway, I would run for the hills If you could find a dry way, I'd forever be still But you're giving me a million reasons Give me a million reasons

Решетникова тихо открывает дверь квартиры, взглядом цепляя циферблат настенных часов. Убедившись, что Дима еще спит, она медленно опускается на кресло, прокручивая в голове сегодняшнее утро и останавливаясь на последних десяти минутах. Они идут с огромной дистанцией между телами и, как бы это пафосно не звучало, сердцами. Задумываясь над теми словами, которые возможно не сказали раньше. И громкие, рвущиеся наружу, три слова вертятся на языке у одного, без возможности когда-то превратится в жизнь. — Мы пришли, — резко говорит Катя, разрывая душащую тишину между ними. Макс молчит, поднимая глаза на ближайший дом, медленно и бездумно считая этажи. — Кать, — наконец, говорит он, когда девушка касается ручки подъездной двери, — Может покажешь хотя бы фотку? Решетникова медленно спускается с лестницы, останавливаясь в метре от него. Достав телефон и найдя нужное фото, она осторожно протягивает его Максу. Руки подрагивают, а ноги слегка подкашиваются, когда взгляд знакомится с черно-белым снимком. Макс не улыбается и не плачет, как это принято, лишь серьезно смотрит, пытаясь и впрямь что-то разглядеть. — Вот ручки, а вот ножки, — тихо говорит Катя, тоже наклоняясь к телефону и проводя пальцем по фото. — Маленькие, — зачем-то подмечает Макс, не отрывая взгляда, — Ты его уже чувствуешь? — Да, — Катя впервые улыбается, вновь ощущая малыша, — Прямо сейчас. — Эмма все бы отдала, чтобы потрогать, — усмехается Макс, вновь опуская глаза на крохотное фото. Решетникова осторожно берет его ладонь, прикладывая к животу и едва ли слышно говорит: — Расскажешь Эмме потом.

I bow down to pray I try to make the worst seem better Lord, show me the way..