«Кроватный» монстр

Пальцами под тонкую ткань блузки, что ещё секунду назад была аккуратно заправлена и не смята в весёленькую такую гармошку, из-под которой кокетливо выглядывают чашечки белого бюстгальтера. Вниз, царапая ногтями рёбра и до тупой боли прикусывая опухшие губы, а потом с какой-то странной, почти извращённой, нежностью зализывая языком крошечную ранку. Хечжон отчаянно цепляется за его рубашку, потому что ноги сейчас, однозначно, откажут, и она рухнет на грязный пол какой-то пыльной подсобки. Рухнет на швабры и вёдра, и, наверное, хотя что там — на все сто процентов точно, услышав этот грохот, сюда, где буквально метр на метр, прибежит ещё куча человек. Рухнет и покажет этому мальчишке, что слабое звено в их недоотношениях, в их недоромантической херне, больше напоминающей фантазию какого-то больного, совершенно поехавшего извращенца, такого извращенца, как Бэкхён, например. Слабое звено — именно она. Ага, не дождёшься ты такой чести, сладенький Бен Бэкхён, лучше уж Хечжон порвёт твою новую красивенькую рубашечку, тщательно выглаженную стилистами, чем проиграет и даст слабину. Потому что ты, сладенький Бен Бэкхён, чокнутый, а ещё, потому что ты чувствуешь запах страха, словно чёртов монстр из преисподней. Словно херов ночной кошмар, из-за которого кожа болезненно сжимается, и сердце превращается в пойманную в силки птичку: бьётся об грудную клетку гулко и быстро-быстро, пытаясь разломать рёбра и выбраться, пытаясь престать чувствовать холодный и липкий страх, который появляется вместе с тобой, Бэкхён.

***

У Хечжон, признаться, большие такие, серьёзные проблемы с длинными пальцами и с частыми перепадами настроения, с прикосновениями, от которых всё тело горит, и с глазками красивыми-красивыми, но такими лживыми, что до тошнотиков. Порой Хечжон кажется, что главная её проблема связана с собственной глупой головой, но потом становится ясно, это всё где-то глубже, где-то на уровне первобытных инстинктов, это всё въелось в кожу и вызвало привыкание. «Открой». Хриплый требовательный шёпот, пробирающий до костей, и устало склоненная тёмная голова, что видна в крошечный дверной глазок. Дрожащими от напряжения пальцами пытаться справиться с ключом, а затем резкий щелчок замка. Потому что нельзя не открыть, потому что тогда самая настоящая ломка начнётся, когда руки исцарапаны и глаза, с огромными мешками под ними, красные. Конечно, красные — несколько дней без сна. «- Я проберусь в твоё сердце. — Удачи тебе». Хечжон не дура, наверное. Но в последние месяцы она точно себя ею, этой самой дурой, чувствует. Но это ведь не её вина? Хотя кому тут врать. Из-за собственного дрянного любопытства получить самую настоящую зависимость, что посильнее иглы будет, и горьковатый запах, что пропитал каждую клеточку тела и стал роднее своего собственного, если собственный вообще был. Хечжон уже не помнит, был или нет, потому что руки, волосы, каждая вещь, каждая глупая безделушка — всё это уже не её. Всё это уже Бэкхёна. «Я твоя ночная фантазия». Хечжон не смотрит на других парней. Хотя, кому тут врать — таращится нагло, в открытую, почти сверлит взглядом, пугая бедных ребят, наверное, до икоты, на глазах у собственного кошмара. На глазах у собственного «кроватного» монстра. «Кроватного». Звучит-то как, будто Хечжон — выжившая из ума бабуля с довольно странноватыми, какими-то совершенно извращенскими, наклонностями. Хотя кому тут врать — в очередной раз надевая в аэропорт джинсы и пряча бардовые засосы на ключицах, руках, шее от других: от менеджера и одногруппниц, от фанатов и назойливых фотографов. Чёртовы бардовые засосы, что свести с кожи практически невозможно. И чёртовы назойливые фотографы, которые вечно свои длинные камеры не туда суют. «Кроватного». У нормальных людей, которых не ломает, когда укусы до крови и внутренности от одного хриплого «моя» наизнанку выворачиваются, у нормальных людей монстры подкроватные. Они выбираются наружу только под покровом чернильной ночи, а до этого сидят себе тихо, не высовываются. А у Шин Хечжон свой собственный монстр, который не прячется днём, который до синяков сжимает пальцами тазовые косточки и целует влажно, до одури, проникая языком глубоко, почти вылизывая, почти что трахая её. Одним только своим языком, заставляя сердце проваливаться куда-то в желудок. «Любопытство — плохо». Знает Хечжон, что любопытство — плохо, а ещё знает, что плохо зависеть. Но все эти знания в трубу, потому что длинные пальцы снова смыкаются на запястье. — Бэкхён, не здесь же, — раздражённо шипит и оборачивается, проверяя тёмный коридор на наличие ненужных глаз и ушей. Хватка только крепче становится, и Хечжон, кажется, слышит сдавленный смешок. Бэкхён резко дёргает на себя и прижимает её к холодной стене, своими блядскими лживыми глазками смотря в самое нутро, вытаскивая на свет все грязные мыслишки, и в очередной раз выворачивая её наизнанку. И снова мир Хечжон не в порядке, жалкие остатки самообладания рушатся, подминая под собой здравый смысл и тонюсенький, едва слышный, голос разума. Бэкхён мягко касается хечжоновских губ, и это такое не его, и эта нежность совсем так не вяжется с ним обычным, что у Хечжон чахлые цветы сквозь рёбра пробиваются, и мёртвые бабочки оживают внутри. Он целует тягуче и медленно, выбивая из лёгких воздух, лишая мозг и все сосуды кислорода, заставляя её становиться безвольной тряпичной куклой с тонкими ручками вдоль мягкого тельца. Подушечками пальцев поглаживает шейные позвонки, и кожа горит буквально. Всё это пропитано такой грёбаной любовью, всё это похоже на тёплый летний день и на пижамную вечеринку в забавном нижнем белье, всё это такое странное и до всхлипов и жалкой влаги, появившейся в уголках глаз, приятное. Чёртов непредсказуемой Бэн Бэкхён с его поехавшей крышей. Зачем он только это делает? Зачем вся эта нежность? Ведь на днях буквально лежал головой у неё на коленях и любовно подсчитывал оставленные им самим засосы. Ненормальный придурок. Хечжон, чёрт возьми, уже совершенно запуталась, абсолютно престала понимать, что творится в голове у этого мальчишки. Хечжон лишь знает, что Бэкхён — это клубок. Клубок противоречий, обмана и глупостей. Хечжон лишь уверена в том, что Бэкхён — это вечные проблемы. В том, что Бэкхён — это монстр. Её личный кошмар, а она — жалкая зайчишка-трусишка и самая большая дура на свете. Бэкхён рычит в поцелуй и сжимает бёдра, снова становясь обычным собой, в очередной раз оставляя синяки. Снова становясь «кроватным» монстром, в очередной раз до крови кусая губы и шепча хрипло «не отпущу-не отпущу-не отпущу». Хечжон выгибается ему навстречу, и в голове появляется странный такой же, как она и Бэкхён вместе, вопрос: «А разве иметь собственного монстра это так плохо?».