Её максимум

Прохладный ветер небрежно перебирает холодными пальцами густые волосы, падающие до середины спины иссиня-чёрной волной. Элиза Маза стоит на часовой башне, облокотившись на перила, и пристально смотрит в небо. Огромное и синее, чистое-чистое – даже удивительно. Разве бывает такое небо в городе?.. Такое Элиза видела только в Австралии, да на родине, в Африке. В Австралии небо было тяжёлым и угрожающим – наверное, потому, что и события там происходили недобрые. А в Африке – угольно-чёрным, бархатным и беззвёздным. Южные ночи, душные, жаркие, влажная тёмная зелень, подмигивающая из-за углов хищными глазами… Элиза никогда не скажет об этом ни матери, ни отцу, но она никогда не считала Африку своей родиной, несмотря на то, что мать всеми силами старалась укрепить в ней связь с предками. Её родиной всегда был Нью-Йорк, этот странный огромный город. Он всегда казался ей живым, тёплым, пульсирующим… Как большой зверь с сотней золотых глаз. - Завтра будет снег, - услышала Элиза низкий хрипловатый голос. Его нельзя было назвать бархатным, но чем-то он её привлекал. Низким утробным звучанием, от которого дрожь бежала по позвоночнику, или извечной уверенностью и властностью в каждом слове… Голиафу верилось. Голиафу хотелось верить, особенно, когда он вот так клал руку ей на плечо. - Откуда ты знаешь? – слабо улыбнулась женщина, повернув к нему голову. - Чувствую, - пожал плечами горгулья. - Ты доверяешь своим чувствам? – полюбопытствовала Элиза, шагнув чуть назад и упершись лопатками в его обнаженную грудь. Голиаф неожиданно мягко положил руки ей на талию. - Конечно, - ответил он, - а чему ещё можно верить? «Логике», - могла бы ответить Элиза, будь у неё настроение спорить с вожаком, но такового не было. Поэтому она, повернувшись к нему лицом, обняла горгулью за шею. - И что же ты чувствуешь? – тихо спросила женщина. Голиаф на несколько мгновений задумался, опустив голову и сосредоточено глядя куда-то вниз и чуть в сторону. - Желание защищать, - негромко проговорил он. – Свой клан. Свой город. Свою женщину, - Элиза вздрогнула, окинув Голиафа быстрым молниеносным взглядом снизу вверх. Он впервые назвал её так. – Уверенность в том, что так – правильно. А ты? Женщина задумалась, чуть нахмурившись – между ухоженных бровей залегла небольшая складка. - Мне трудно сказать… - тихо проговорила она, а затем – легко, почти прозрачно улыбнулась и легонько коснулась его щеки ладонью. – Но знаешь, Голиаф… Я очень люблю ночь. Самое интересное и прекрасное время суток. Наверное, для такого скрытного человека, как Элиза Маза, это максимум проявления любви – на словах. На деле же они оба могут позволить себе намного больше.