Сгорает дотла только пепел...

В этом мире богатыми нас делает не то, что мы получаем, а то, что мы отдаем. Бигер Г.

Меня зовут Саманта Прайс. Уже 17 лет я живу в Шлаке вместе со своей семьей. Мы не то, чтобы бедная семья, но деньгами особо не бросаемся. Я живу с мамой и папой, младшим братиком Кайлом, которому вот-вот будет 10 лет. С нами живут бабушка, папина мама, и вторая бабушка, мамина мама. Домик у нас небольшой, но все помещаемся. Я очень люблю свою семью и делаю для них всё, что могу. Например, я охочусь. Да, да! Девочка, которая не тянет на свои 17 лет, может пристрелить большого оленя. Хотя, конечно, с ними у нас дефицит. Последнего я видела тогда, когда мы с папой выбирались в лес. Это, конечно, незаконно, но что делать? Есть же нам что-то надо. Папа с детства учил меня охотиться, потому что папа всегда говорит, что мне это пригодится. Моя семья боится, что я попаду на Голодные Игры. Да и сама я этого очень боюсь. Ведь я даже не представляю, как это — стрелять не по зверям, а по живым людям. Я не смотрела ни одни Голодные Игры. Мне жутко смотреть на это «зрелище». — Дочка, я принесла тебе платье, одевайся, — зовет мама. Я очень похожа на неё: такие же светлые, почти белые длинные волосы; большие зеленые глаза. И папин нос. Моя семья постоянно шутит над этим. Но характер полностью в отца. Упрямая и целеустремленная девочка. В школе меня не любят. Я всегда говорю то, что думаю, и меня не волнует чужое мнение о себе. Я это я. Я Сэм Прайс девочка-охотница. — Да, мам. А ты поможешь мне с волосами? — я знаю, что мама не откажет. Я знаю, что уже взрослая, но мама любит делать разные прически из моих волос. — Конечно, дорогая, одевайся и приходи в гостиную, — мама в этот день сама не своя. Каждый год она меня провожает и молится, чтобы мое имя не выпало. В том году на Голодные Игры попал мой одноклассник. Так и не вернулся и папа сказал, что у него не было даже малейшего шанса победу. Мама принесла мое белое платье, которое сшила мне бабушка Шеррет. Она у меня портниха и зарабатывает тем, что шьет платья на заказ. Она берет деньги только за ткань и нитки и совсем немного за свою работу. За пару дней бабушка сможет сшить любое платье. Надеваю его и как всегда верчусь у зеркала. Ну, что поделать, если я люблю красивые вещи, а тем более в них модничать. Хотя с нашей жизнью совсем не до моды. Я смотрю в зеркало, и из него на меня смотрит невысокая худая блондинка. Даже не верится, что через пару месяцев мне исполнится 18. Некоторые люди, которые не знают сколько мне лет, и вовсе дают лет 15. Я выхожу к родственникам. Братик как всегда сидит с бабушками и о чем-то внимательно рассказывает. Мама сидит и, видимо, ждет меня. А папа на работе, совсем забыла сказать, он шахтер. — Сэм, садись на стул, сейчас заколем волосы и пойдем, — мама встала и показала на стул. Молча сев, я задумалась. А что, если я больше не вернусь домой? Нет, этого не произойдет. Мама завязала мне высокий хвостик и привязала небольшой бантик. Тут ко мне подошел Кайл. — Сэм, а можно с тобой? — Он сложил ручки в ладошки и жалостливо посмотрел на меня. Он такой у меня смешной и веселый, что я не могу сдержать улыбку. — Нет, ты останешься с бабушками, а мы с мамой ненадолго уйдем. — А ты точно вернешься? — этот вопрос убрал улыбку с лица и снова заставил задуматься. Но тут ответила мама: — Конечно, дорогой, Сэм вернется, ведь такую куклу никто не возьмет на Игры, — я знаю, что мама переживает, и этой шуткой она даже хочет успокоить больше себя, чем нас. — Конечно, мам. Сэм же куколка. И ее не возьмут на Голодные Игры. Правда, Сэм? — Конечно, Кайл, все будет хорошо, — я встала и подняла его на руки. Он тут же обнял меня и поцеловал в щеку. Дальше я подошла к бабушкам. Они смотрели на меня так, как будто больше никогда не увидят. Я обняла и поцеловала их в щеки. — Пора, дочка, — тихо сказала мама. Мы с ней вышли из дома и увидели, что люди начинают собираться. Все мы шли к Дому Правосудия. Именно там происходила Церемония Жатвы. Я еще раз взглянула на свой дом и увидела, что бабушки и Кайл вышли на крыльцо, и смотрят нам вслед. Я помахала им рукой, и мы с мамой пошли. Всю дорогу я думала над Играми. Ведь это очень жестоко. Дети ни в чем не виноваты. Они не должны убивать друг друга. Рушить свою психику: смертями, убийствами, выживанием на Арене. Мы не должны платить за прошлые ошибки. Я даже не заметила, как мы пришли. Мама обняла меня и сказала, что пойдет к наблюдателям. Я лишь натянуто улыбнулась и кивнула. Теперь регистрация. Вот последний год я иду на Жатву, ведь уже скоро 18. У меня взяли кровь, и я прошла ближе к сцене. На ней уже сидит наш мэр и другие люди. Как всегда стоит разукрашенная женщина. Я никогда не могла понять моду Капитолия. Так нужно уродовать свою внешность, чтобы жить там? Спустя несколько минут часы на площади бьют два раза и начинается Церемония Жатвы. Я обратила внимание на явно нетрезвого человека. Он стоял на краю у сцены и покачивался. Это, кажется, наш единственный победитель. Как его там? Не помню уже; мама говорила, что он совсем спивается, и не бывает ни дня, когда бы он был трезв. Мэр стал говорить напутственные слова: то, что победители принесут огромную славу Дистрикту-12. О чём он? Какая слава? Тут этот человек не устоял на ногах и упал прямо со сцены. К нему подошли миротворцы и куда-то повели. Женщина с голубыми волосами развела руками и начала свою торжественную речь. Пожелав удачи и сказав коронную фразу: «И пусть удача всегда будет с Вами!», она объявляет, что дамы вперед. Подойдя до стеклянной вазы с именами, она долго водит рукой и достает бумажку. Подходит к микрофону и, выдержав торжественную паузу, объявляет: — Саманта Прайс. Господи это я. Нет. Нет, нет, нет. Это не могу быть я. Боже! Девочки вокруг меня отходят на шаг. Пустота. Пустота вокруг меня, и пустота начинает образоваться внутри. Нет, так не бывает. Гляжу на маму. На ней нет лица, только большие слёзы кататься из глаз. Делаю шаг, и понимаю, что не могу двигаться. Ноги сами приросли к земле. Как будто невидимая сила не даёт сделать и шага. — Дорогая, ну что ты? Поднимайся к нам, давай, — поторапливает меня женщина. А я просто смотрю пустым взглядом на маму. Как же так? Теперь я не увижу ни папочку, ни моих бабушек, ни Кайла. Нет, я не могу умереть в 17 лет. Не так бездарно, как на этих Играх. Я делаю первые шаги, слегка качаясь. Боже и почему я? Встаю радом с женщиной. Даже страшно немного. В это время она идет выбирать ещё и юношу. Я ведь практически пережила этот период с Играми, но нет. Видимо, я чем-то не устроила судьбу, раз та так горько надо мной посмеялась. — А теперь мальчики. Джон Варетт. Тут на сцену поднимается мальчик. Ему не больше 13-и. Тоже перепуганный. Тоже не верит в случившееся. — Замечательно, вот и наши трибуты! Ну же, пожмите друг другу руки и пожелайте удачи! Руки и ноги не слушаются, но я нахожу в себе силы протянуть мальчику руку. Я новый трибут Дистрикта-12. Уже через пару дней нужно будет бороться за свою жизнь. Убивать, мучить людей. Я не смогу, и меня убьют в первые же минуты. Церемония Жатвы окончена, и нас уводят в Дом Правосудия. Разводят по разным комнатам. Я тут же подхожу к окну и смотрю на площадь. Люди начинают расходиться. Когда-то и я уходила отсюда, думая о своём. Что приду домой, буду играть с братом, пойду вечером с отцом на работу, попью чай с бабушками, поговорю с мамой. А теперь… Теперь этого всего у меня не будет. Будет боль, смерть. Тут в комнату открывается дверь, и заходят миротворцы. Потом заходит мама. — У вас 5 минут, — небрежно бросает один из них. Выходят из комнаты. Остаемся только с мамой наедине. Она тут же подбегает ко мне и обнимает. — Нет, Сэм, нет. Дочка моя… — она уже плачет и не может успокоиться. Я лишь обнимаю её в ответ. — Не плачь, прошу, мама… — сама держусь, как могу, чтобы не разреветься. — Солнышко моё, почему ты? Почему? — она берет моё лицо в свои руки. Видимо, я всё-таки заплакала, раз она утирает мои щёки. — Мам, всё хорошо, значит так надо, — тихо говорю я. — Кому? Кому надо, дочка? Капитолию? — мама не выдерживает, и я понимаю, что если не остановлю её, она может поплатиться за свои слова. И семья может пострадать, когда я заходила, я увидела камеру, наверняка за нами смотрят. — Мам, всё, времени мало. Поцелуй Кайла от меня и папу с бабушками, пожалуйста. И скажи им, что я попытаюсь вернуться, нельзя опускать руки, может всё и получится… — тихо говорю я. — Дочка, кто тебя будет готовить? Этот пьяница-Хеймитч? Он же… Он и двух слов сказать не сможет, а сама ты же ничего не знаешь, Сэм, — она обняла меня и стала гладить по голове. Дверь снова открылась. — Время. Мама посмотрела на них потом снова на меня. — Нет, Сэм! Нет! — она стала обнимать меня сильнее, как бы не отпуская во всё это. Но я уже здесь и будет хуже только маме. Они могут её избить. — Иди, мам, так будет лучше. Миротворцы уже подошли к маме и грубо схватили за руки, стали вытаскивать из комнаты. Куда моей маме, хрупкой женщине против миротворцев? Последнее, что я от неё услышала: — Дочка, умоляю вернись, — она закричала мне это так громко, что даже сердце защемило. В комнату вошла женщина с голубыми волосами. Надо бы спросить её имя, потом. — Милочка, поезд отправляется, нам пора.