***
Забрав Скотта и Эллисон, мы возвращаемся в дом Стайлза. Он паркуется на дорожке, ведущей к гаражу, они что-то обсуждают со слегка подвыпившим МакКоллом, пока мы с Эллисон медленно идем к двери. — Тебе понравилось? — спрашивает Арджент, которая как оказалось, и не заметила моего отсутствия в «Кроникл». Я киваю. Мне не хочется сейчас говорить о чем-либо, случившемся после того, как я видела Элли в последний раз сегодня вечером. Стайлз отпирает двери, входит и включает свет. Теперь мне хорошо виден весь интерьер его дома, но это уже не вызывает былой заинтересованности. — Вы останетесь в спальне отца, — говорит Стилински, когда мы поднимаемся по лестнице на второй этаж. — А Лидия и ты? — зачем-то спрашивает Скотт. Господи, чувак, твой мозг и так не работает, даже когда ты трезв, не пытайся использовать его и в пьяном виде. — В моей спальне, — пожимает плечами Стайлз. Упоминание об этой комнате вызывает во мне бурю неприятный воспоминаний об уставших и сбитых в кровь ногах. Ничего о том, что происходило между мной и этим заносчивым плохим парнем в джинсах и рубашке. Почти ничего. Элиссон и МакКолл исчезают за дверями спальни шерифа Стилински, Стайлз включает ночник в своей комнате, приглашая меня войти, а я лишь неловко стою на пороге, желая больше всего на свете смотаться отсюда куда глаза глядят. Нет, Лидия, второго ночного путешествия ты не выдержись. Поэтому просто зайди уже в эту чертову комнату и ляг спать. Утро вечера мудрее. Стилински как ни в чем не бывало расстилает довольно смятую после нас постель, поправляет подушки и достает из комода чистое полотенце, протягивая его мне: — Ванная вон там, — он кивает в сторону соседней двери, — я подожду. Прижав полотенце к себе, я быстро ретируюсь из спальни, закрыв дверь на замок. Снимаю с себя одежду, белье, выкручиваю краны по максимуму и пару минут просто стою так, под струями горячей воды, наслаждаясь этим приятным процессом. Уже вытершись насухо, я бросаю беглый взгляд в зеркало, замечая темные следы на шее и ключицах. Черт, забыла об этом. А ведь придется как-то объяснить их появление Эллисон. Я громко матерюсь. — Все в порядке? — доносится из-за двери голос Стилински. — Да, — быстро отвечаю я, натягивая через голову отданную мне вместе с полотенцем чистую футболку, и выхожу из ванной. Он сидит на краю расстеленной кровати и поднимает на меня глаза, когда я вхожу. Под его изучающим взглядом мои щеки начинают гореть. Я мысленно оправдываюсь слишком горячей водой в ванной. Стайлз встает, медленно подходит ко мне, и прежде, чем я смогла бы успеть отреагировать, завороженно глядя в его глаза, проводит указательным пальцем по моему подбородку, слегка приподнимая лицо так, чтобы я могла встретиться с его взглядом. — Ты нравишься мне такой еще больше, — шепчет он и оставляет легкий, едва ощутимый поцелуй у краешка моих губ. Кожа покрывается мурашками там, где он ее касался. Стилински идет в ванную, а я быстро ныряю в прохладу чистых простыней, пытаясь как можно скорее уснуть. Конечно, у меня это не получается. Мысленно ругаюсь, но все-таки думаю, как он выглядит прямо сейчас, в этот самый момент, стоя голым под струями воды в душе. С протяжным стоном я утыкаюсь носом в подушку и слышу, как щелкает ручка, опускаясь. В комнату возвращается Стайлз. При выключенном свете мне куда проще притвориться спящей, что я и делаю, отвернувшись от него лицом к стене и разметав слегка влажные волосы по подушке. Я слышу, как он бросает свою одежду на стул, отворачивает одеяло и опускается рядом со мной. Кровать слегка прогибается под весом его тела, дрожь пробегает по моей коже, когда его тяжелая рука опускается на мое бедро во вполне себе собственническом жесте. Мне хочется сбросить его руку и сказать что-то типа «да что ты вообще о себе возомнил?», но я просто легонько вздыхаю так, чтобы это было как можно более правдоподобно, и слегка ерзаю под одеялом. Стилински укладывается поудобнее, подкладывая одну руку под подушку, и спустя пару минут его дыхание становится ровным. Я открываю глаза только для того, чтобы посмотреть, который час — половина четвертого — и засыпаю почти сразу же.***
Из кухни пахнет тостами и вишневым чаем, когда я вхожу в дом. Скидываю в прихожей злосчастные туфли, буквально отфутболивая их на метр вперед, бросаю сумочку и ключи на тумбу и топаю к проходу. Мама стоит у плиты, на ней выглаженный передник в мелкий цветочек, а густые волосы, почти такие же, как и у меня, собраны в непривычный пучок. Она сейчас выглядит очень по-домашнему, почти как в моих детских воспоминаниях, и это навевает тоску. Тоску по отцу. Мне стыдно в этом признаться, но я не очень хорошо помню его. Есть лишь какие-то отрывочный воспоминания из глубокого-глубокого детства, еще парочка более поздних, да что-то, что ассоциируется с ним где-то на бессознательном уровне: аромат его дорогого парфюма, смешанный с запахом табака, выглаженные рубашки и галстуки всевозможный узоров. Кажется, в детстве я любила тягать их из его шкафа и прятать по всему дому. Первые пару раз он смеялся и веселился вместе со мной, принимаясь за поиски. В более поздних воспоминаниях — раздражался и злился, просил вернуть и никогда больше так не делать. Я слушалась. Наверное, я даже немного его боялась. В самые грустные свои дни, когда во время переходного возраста (уже после его смерти) я ссорилась с мамой особенно сильно, закрывшись в комнате и забравшись под одеяло с головой, я гадко, иначе даже не скажешь, мечтала о том, чтобы он был жив, чтобы все сложилось иначе. С высоты детской жестокости я иногда хотела, чтобы на его месте была она, моя мать. Мне стыдно за такие мысли, но исправить этого я уже не в силах. Теперь-то я понимаю, что думать так — почти что преступление по отношению к женщине, на чьи доходы я прожигаю свою жизнь. Но даже если бы кто-нибудь спросил у меня, достойна ли Натали Мартин статуса лучшей матери на Земле, я бы честно ответила — нет. Слишком много было пролито слез. Слишком мало было простого материнского понимания, никак не связанного с количеством нулей на моей банковской карте. Этого, к сожалению, моей матери никто не сказал. А она, видимо, и не считала нужным принимать подобные мелочи всерьез. Я хорошо помню, когда впервые разочаровалась в ней. Мне было четырнадцать, и это был первый раз, когда я попросила ее забрать меня с уроков танцев по дороге домой. Отец, пока жил с нами, всегда заезжал за мной. Потом я добиралась пешком или на автобусе. Но именно тогда, в марте, хлынул первый весенний дождь, заливая Бейкон Хиллс своей свежей прохладой, и я позвонила ей, потому что не взяла с собой зонтика. Я просидела в студии два с половиной часа, прежде чем наконец-то поняла (и, наверное, просто смирилась с этим фактом), что она не приедет. Набрала ей еще раз только для того, чтобы услышать заученное наизусть оправдание: «Прости, милая, я заехала к Линде Соулт, помнишь ее? Поезжай домой сама». Больше мне знать не хотелось. Бесконечный список можно было бы продолжать, но на кой-черт это мне сдалось? Дети не могут судить родителей, и если моя мама, единственный мой живой родственник, считает, что поступает верно, я не могу ей перечить. Я могу лишь сделать выводы и воспитывать своих отпрысков по-другому. Вот все, что в моих силах. — Ты рано, — она отошла от плиты, не повернувшись в мою сторону, и продолжила что-то помешивать в кастрюле. — Меня подвезли, — ответила я и поглядела на настенные часы — половина десятого. — Что готовишь? — Рагу. Сегодня к нам на ужин заглянет мой друг, — мама сняла пробу и добавила еще специй, — ты не против? Могла ли я быть против еще одного ее «приятеля»? Думаю, ответ очевиден. Лишь мысленно загадала желание: пусть ему будет больше двадцати двух, пожалуйста. — С работы? — как бы невзначай поинтересовалась я. — Нет, познакомились на вечере у Олдринов. Значит, все-таки есть шанс того, что он мой ровесник. Черт. — Ладно, пойду к себе, — я медленно побрела к лестнице. — Будь готова к шести, — послышался из кухни ее голос. — Конечно, — хмыкнула я и подумала, что, наверное, сегодня вечером наряжусь монашкой. Давненько я не подшучивала над мамиными кавалерами.***
Барри мне действительно нравится. Когда относительную тишину нашего дома разрывает дверной звонок, я, переставая расставлять бокалы на обеденном столе в столовой, прохожу через кухню, бросая полотенце для рук на высокий стул у островка, и кричу маме в гостиную: — Открою. Он стоит на пороге, высокий парень не старше двадцати шести с двумя букетами: один — розы, второй — пионы. Протягивая мне второй, завернутый в обычную бумагу, улыбается и говорит: — Привет. Ты, видимо, Лидия. Я принимаю цветы, мысленно ставя ему галочку в блокнотике плюсов и минусов, что веду для каждого из маминых дружков. Этот хотя бы производит приятное впечатление. — Спасибо, проходи, пожалуйста. Он заходит в дом и снимает кожаную куртку, вешая на крючок в прихожей. Тот самый крючок, дотянуться до которого у меня занимает как минимум пару десятков секунд, мысли о несостоятельности своего роста и, конечно, наличие каблуков. Мама появляется в дверях кухни, на ней прекрасное приталенное платье, идеально подчеркивающее ее хорошую фигуру, волосы уложены легкими волнами. Ее глаза горят, когда она смотрит на него. Говорит: — Здравствуй, ты уже познакомился с моей дочкой? Принимает цветы и легкий поцелуй в щеку, улыбается краешком красивых губ и берет его за руку повыше локтя. — Дорогая, это Барри Роудс. — Да, — я пожимаю его большую теплую руку. Он улыбается приятно, открыто. Кажется, он мне действительно нравится, — Рада знакомству. — И я рад, — Роудс слегка сжимает мои пальцы, его тепло окатывает меня как будто волной, располагая к себе. Наверное, я немного понимаю мою мать — сложно не подпасть под его обаяние. — Ну, пойдемте за стол, — мама указывает в сторону столовой, где горит неяркий мягкий свет и играет приятная музыка (она так любит печься о деталях). Мы усаживаемся, и Барри галантно пододвигает стул, когда мама опускается на него. Она бросает на меня взгляд, что-то типа «теперь ты понимаешь, почему». Я лишь слегка дергаю уголком губ в ответ. — Натали приготовила прекрасное рагу, — замечаю, пытаясь хоть как-то начать разговор. — Мы попробуем его сразу после салата Лидии. — Яблоко от яблони, — Барри подмигивает, — обе красотки с прекрасными навыками готовки. Ох, он еще не пробовал мою рождественскую утку в прошлом году. Интересно, как бы запел этот соловушка, доведись ему отведать горелых костей в маринаде из пересоленного кисло-сладкого соуса. Мама и ее друг что-то обсуждают, пока я молча ковыряю свой салат, гоняя горошинки по тарелке вперед-назад. Почему-то, даже не смотря на его располагающую к общению улыбку, мне не хочется что-либо о себе говорить. Но, конечно, каким бы был ужин, не затронь они излюбленные вопросы: последний школьный год. — Куда планируешь поступать, Лидия? — спрашивает Барри, и мне приходится ответить. — Стэнфорд, скорее всего. — Ты уже выбрала профиль? — он интересуется вполне искренне, так мне кажется. Я отправляю в рот очередную порцию нежирной курицы и запиваю ее глотком вина, прежде чем ответить: — Химия и математика. Я сильна в этих предметах больше всего. — Лидия круглая отличница в школе, — замечает мать, и я киваю, не поднимая взгляда от своего бокала, — Нью-Йоркский университет предлагает ей стипендию в этом году. — Нью-Йоркский? Почему же ты не хочешь? Главной причиной моего отказа, несомненно, является Эллисон, собирающаяся поехать учиться в Стэнфорд. Имея всего одного друга, как-то не хочется расставаться с ним на несколько лет, правда ведь? Я прекрасно понимаю, что моя жизнь без нее покатится коту под хвост. Нет, этого я совершенно не хочу. — Очень далеко, — вру и не краснею, — мне хочется быть поближе к дому. — Ты заботишься о матери, это похвально. Я прикрываю быстрый смешок глотком красного полусухого. Сомневаюсь, что моей маме подобная мысль может прийти в голову. — Но почему бы не попробовать что-то новое? В любом случае, у твоей мамы есть тот, кто сможет за ней приглядывать, — Барри подмигивает мне. — Я не старушка, чтобы так печься обо мне, — игриво вставляет Натали, а я радуюсь, что она расценила ситуацию в этом русле. — Вы так серьезно настроены, мистер Роудс, — шучу я, — уже стоит выбирать платье подружки невесты? Колкость доходит до него, и он прекрасно ее парирует: — Подумай над этим. Я успеваю лишь заметить, как ладонь матери шлепает его по колену под столом, когда на диване вибрирует телефон. Оборачиваюсь, слышу знакомую мелодию — это мой. — Простите, — встаю из-за стола и беру мобильник, нажимая на кнопку ответа лишь в коридоре, первоначально поглядев на экран. Светится «Стайлз Стилински». — Алло? — Привет, Лидия. Как насчет того, чтобы проехаться со мной кое-куда?