Отрывки

С того момента, как Пайнсы покинули городок, жизнь Пасифики потеряла всякую радость. Девочка по большей части молчала, почти ни с кем не общалась и совсем перестала улыбаться. Скованная договором, она продолжала жить по правилам семьи Нортвест, но без ежедневного общения с Диппером и Мэйбл соблюдать их было всё труднее и труднее. Пасифика нашла спасение в двух вещах: в учёбе и в общении с Кэнди и Грэндой. К сожалению, девочки очень часто бывали заняты: у одной музыкальная школа, у другой обязанности по хозяйству. Да и редкие встречи приносили больше тоски по Мэйбл, нежели облегчения. Зато в учёбу Пасифика погрузилась с головой. Занять себя ей было всё равно нечем, а уроки помогали скоротать время и даже немного (совсем чуть-чуть) смягчили тот осадок, который остался у родителей после её побега: старшие Нортвесты были довольны тем, что её успеваемость растёт, что их дочь — одна из лучших учениц в классе. Дни были похожи друг на друга: завтрак, школа, домашнее задание, дополнительные занятия, ужин, сон. Время текло скучно и однообразно. И ужасно тоскливо. — Сегодня у тебя занятия по этикету, — напомнил за завтраком отец. — Я помню. — И не забудь, что на ужин к нам придут гости. Надень что-нибудь поприличнее, — Престон окинул её повседневную одежду недовольным взглядом. — Никаких джинсов. — Хорошо. Пасифика усиленно смотрела в тарелку, проглатывая всё своё раздражение вместе с салатом. Терпеть. Молчать. Не спорить. Не дерзить. Он просто провоцирует. Он хочет, чтобы ты сорвалась. Наконец, отец понял, что сегодня у него снова ничего не выйдет. Бросив жене «Через полчаса выезжаем», он покинул обеденную комнату, а Пасифика ощутила небольшое облегчение. Самое трудное позади. Воцарилась тишина. Девочка молча жевала салат, а Присцилла пристально смотрела на дочь. Пасифика ощущала её взгляд, её это нервировало, но она не рисковала поднять глаза и спросить «Что?», хотя очень хотелось. Если нужно — мать сама скажет. Её же задача — не дерзить. — Пасифика, — наконец, позвала Присцилла. Девочка подняла взгляд, гадая, что не так в этот раз. Сгорбилась? Неправильно держит вилку? Слишком недовольное лицо? Но Присцилла молчала. Казалось, что-то мешает ей говорить. — Что? — не выдержала Пасифика. — Ничего. Доедай быстрее, а то опоздаешь в школу, — ответила женщина, после чего встала и покинула комнату. «Итак, что это было?», — задала себе вопрос Пасифика. Девочка больше не могла отрицать, что мать ведёт себя странно. С того момента, как она вернулась домой, Присцилла вела себя как-то… не так. Что-то в ней поменялось. Пасифика постоянно ловила на себе её пристальный взгляд, и это напрягало. Поначалу она думала, что мама, как и отец, ищет повод, чтобы к ней придраться, обвинить в нарушении договора, кольнуть побольнее. Но шли дни, недели, — а придирок не было. Пасифика знала, что если Присцилла хочет обвинить — она найдёт причину. Выходит, мать не хотела её ни в чём обвинять. Но в чём же тогда дело? Ответа не было. Раздражённо вздохнув, девочка вышла из-за стола и пошла собираться в школу. Весь предстоящий день был расписан по минутам, и она была обязана уложиться в это расписание. Отвлекаться на странности матери было некогда. Всё шло гладко: очередная пятёрка в школе, конфетка от Кэнди, вовремя начавшиеся занятия по этикету, одобрение от учителя. Предстояло самое трудное: подготовка к приходу гостей. Престон поставил чёткую задачу: надеть что-то поприличнее. В переводе на человеческий язык это означало, что наряд нужно согласовать с родителями. Обычно это мероприятие длилось примерно час: Пасифика надевала что-то, показывала родителям, её критиковали и заставляли переодеваться. Она понимала, что её стараются довести, помогают ей сорваться, но она, стиснув зубы, терпела. — Ну, что ж, — задумчиво произнесла она, открыв шкаф и глядя на горы одежды, — приступим. Пасифика давно запомнила правила этой игры: нельзя вот так сразу надевать то, что больше всего хочется. Первые три наряда будут решительно отвергнуты. Ближе к седьмому ей разрешат что-то оставить (серьги или обувь), а в районе 15-го костюма родители всё-таки дадут своё царственное одобрение. Так и оказалось. Тёмно-фиолетовая рубашка и чёрная юбка-солнце были подвергнуты резкой критике («Что за мрачный вид? Ты идёшь на ужин, а не на похороны!»), красная блузка и чёрная юбка-карандаш тоже не прошли отбор («Слишком яркий цвет!»), та же участь постигла синие рубашку и брюки («Ты похожа на кляксу!») и следующие несколько вариантов. В конце концов родителям пришлись по душе серёжки-кольца, мятная туника, серые брюки и балетки. Пасифика изображала идеальную дочь: она улыбалась гостям, подставляла руку для поцелуев, смеялась над шутками и по возможности хвалила проекты отца. — Мне безумно нравится эта идея! — с притворным воодушевлением говорила она. — Папа в этот раз превзошёл сам себя. По-моему, он обречён на успех, тут и говорить нечего, — Пасифика широко улыбалась, надеясь, что её не стошнит от повышенной концентрации вранья. — Пасифика преувеличивает, — добродушно усмехнулся Престон. — Она всегда восхищается всем, что мы делаем, ни минуты в нас не сомневается. Пасифика всем сердцем надеялась, что её улыбка не похожа на оскал. Показная скромность Престона только усилила ощущение тошноты. Ей даже стало жалко этих людей: не знают ещё, бедняги, с кем связались. Вот вложатся в проект Нортвеста, и он явит себя во всей красе, но будет уже поздно. Она вздохнула с большим облегчением, когда ужин наконец-то закончился. Гости напоследок перецеловали ей и Присцилле руки, скрепили «дружбу» с Престоном крепким рукопожатием, поулыбались и ушли. Спектакль закончился. — Что ж, Пасифика, — сказал Престон, — должен признать, сегодня ты нас не подвела. Веди себя так всегда, — на этих словах он развернулся и пошёл вверх по лестнице. Девочка расслабилась: на сегодня пытки закончились. Контракт почти подписан, Престон в хорошем настроении, значит, придирок не будет. Можно пойти отдохнуть. — Пасифика, — окликнула её мать, когда девочка уже хотела подняться в свою комнату. «Ну что не так?», — была первая её мысль. — Да, мама? — она развернулась и вопросительно посмотрела на Присциллу. — Пойдём в гостиную, — ответила женщина. — Мне нужно с тобой поговорить. Пасифика помедлила пару секунд, но потом послушно пошла за матерью, задаваясь одним вопросом: что случилось? Даже отец остался доволен. Что не так? Обстановка была напряжённая. Присцилла села на диван, а Пасифика продолжала стоять и выжидающе смотрела на мать, гадая, что же всё-таки произошло. Надерзила? Испачкала тунику и не заметила? Криво улыбнулась? Неубедительно соврала? Что? Женщина молчала, усиленно рассматривая огонь в камине. Тишина и непонимание происходящего давили на девочку, и в конце концов она не выдержала: — Что случилось, мама? Присцилла перевела взгляд на дочь. Огонь, горевший в камине, отражался в её глазах, и это пугало Пасифику ещё больше: ей казалось, что в глазах матери сверкает ярость. — Пасифика, — произнесла она, — я хочу задать тебе один вопрос. У девочки в голове проносились миллионы предполагаемых вопросов, она планировала правильный ответ на каждый из них, но всё-таки не могла предположить того, что услышала: — Почему ты тогда сбежала? — Что? — переспросила она ошарашенно. Ожидавшая чего угодно, но не этого, Пасифика растерялась и не сразу поняла, о чём вообще мать говорит, а поэтому молча смотрела на неё широко раскрытыми глазами. — Два месяца назад ты сбежала из дома, — напомнила Присцилла. — Почему? — требовательно спросила она. Девочка продолжала молчать, поражённая до глубины души. Мама хочет знать, почему она сбежала из дома тогда, два — почти три — месяца назад? Зачем ей это знать? Зачем ей это теперь, спустя столько времени? С чего вдруг она интересуется мыслями дочери? И, что волновало Пасифику больше всего: есть ли в этом вопросе подвох? Блондинка не склонна была оправдывать своих родителей. Она достаточно хорошо знала их характеры и наизусть выучила все их психологические приёмы. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять: это такой ход. Мать давно начала вести себя странно: постоянно молча наблюдала за ней, перестала к чему бы то ни было придираться, прекратила критиковать её поступки. Наверняка всё это было направлено на то, чтобы смягчить Пасифику, заставить её потерять бдительность и расслабиться. И теперь, когда это случилось, обрушить на неё внезапный вопрос, чтобы девочка высказала всю правду о причинах своего побега. Как только она это сделает, можно будет обвинить её в нарушении пункта «Не дерзить родителям», ведь о побеге не рассказать, не упоминая то, как тяжело ей жить под гнётом собственной семьи. О, это был шикарный план. Наверняка идея Престона. Пасифика живо представила, как отец хитро улыбается и делится с женой этой замечательной идеей перед сном. Вот только они просчитались. Во всём, что касалось родителей, Пасифика никогда не теряла бдительность. «Нет, мама, меня так просто не возьмёшь». Девочка взяла себя в руки и холодно сказала: — Я не могу ответить на этот вопрос, — она твёрдо смотрела матери в глаза. — Можешь, просто не хочешь, — парировала Присцилла. — Повторю ещё раз: я хочу знать, почему ты тогда сбежала из дома. — Если я отвечу на этот вопрос, то нарушу договор, — сказала Пасифика. — Это не в моих интересах. — При чём тут договор? — спросила женщина. — Я просто хочу понять, чего тебе не хватало. Почему всему этому, — она окинула взором роскошную комнату, — ты предпочла эту страшную Хижину? — Потому что в Хижине меня любят, — коротко ответила Пасифика. — Могу я идти? Присцилла молчала, с непониманием смотря на дочь. — Спокойной ночи, мама, — наконец, сказала девочка и, не услышав возражений, покинула комнату. Присцилла ещё несколько минут сидела на диване, пытаясь осознать слова дочери, но у неё не получалось. Спать она легла озадаченная и ещё долго не могла уснуть. Пасифика с самого детства получала всё, что хотела. Пони — пожалуйста. Новое платье — да хоть десять. Серёжки — конечно, держи. Каникулы в Италии — нет проблем. Домашний кинотеатр — вот он. У неё было всё, о чём мечтают дети. Так почему чем старше, тем недовольнее и упрямее она становилась, тем труднее с ней было справиться? И вот, к чему всё привело, — побег. Что такого могли предложить ей Пайнсы, что она согласилась покинуть особняк? Ничего. Их существование и в сравнение не шло с прекрасной жизнью Нортвестов. Тем не менее, дочь сбежала из дома именно к ним. Сбежала, отказалась вернуться, накричала на охрану и в итоге всё-таки приехала домой, но выставила свои условия. Престон твердил, что Пасифика — просто избалованная девчонка, которая привыкла получать всё с полуслова, и общение с Пайнсами — её новая блажь, чтобы позлить родителей. Он не говорил, но Присцилла видела, что муж, несмотря на всё своё раздражение, немного гордится дочерью. Утереть нос собственным родителям — это достойно настоящего Нортвеста! Навязать свои условия, позлить, упрямиться, добиваться желаемого любой ценой — эти черты Пасифика унаследовала от него. Престону оставалось лишь одно: заставить дочь плясать под свою дудку. Он был доволен, что она усвоила верную манеру поведения, но его бесило, что дочка использует это против него. Пасифика нужна была ему как союзник, а не как враг. Именно поэтому он постарался забить договор огромным списком требований: извлечь максимум выгоды и показать дочери, кто тут всё-таки главный. Но Присцилла не могла согласиться с мужем в том, что побег — это просто показательное выступление, чтобы выпросить у родителей что-то. Нет, всё было сложнее. Пасифика сбежала с твёрдым намерением не возвращаться — это женщина понимала. Она не понимала одного: почему?