Отрывки

Этот кошмар было просто невозможно передать словами. Звуки смешались в одну кошмарную какофонию: крики, грохот, взрывы. И поверх всего этого акустического месива — смех. Леденящий душу смех Билла Сайфера. Куда ни кинь взгляд — всюду разрушения, панически трясущиеся или бегущие куда-то люди, черная пыль и обломки. И чудовища. Всюду были чудовища. Пасифика не знала, куда бежать и что делать. Да и был ли в том смысл? Куда она могла бежать? В особняк? Глупая иллюзия безопасности и ничего больше. В Хижину Тайн? Еще глупее. Прочь из города? Кто бы ее выпустил отсюда. Она могла лишь стоять и панически озираться по сторонам, надеясь, что не ее следующую превратят в каменный истукан. Рядом в очередной раз раздался мужской крик. Она не хотела оборачиваться, ибо знала, что увидит. Не хотела, но что-то сильнее заставило ее это сделать. Ее отец лежал на земле, схватившись руками за голову, и кричал. Девочку затрясло, когда она снова увидела его изуродованное лицо: уши на месте глаз, нос на месте уха, рот на месте второго уха и одно большое глазное яблоко вместо рта… — Папа… — пробормотала она, обхватив себя руками и стараясь сдержать рвущийся наружу крик. И снова раздался леденящий душу смех Билла Сайфера, сотворившего это с ее отцом. — А теперь твоя очередь, блондиночка! — услышала она его голос, звучавший будто сквозь какую-то искажающую звуки призму. Голос прозвучал прямо за ее спиной. Пасифика в ужасе отскочила, развернулась и… …и резко проснулась. Девочка лихорадочно протянула руку к прикроватной тумбочке, стараясь нащупать выключатель от ночника. Когда ей это, наконец, удалось, комнату озарил приятный голубоватый свет, разрезав темноту. — Сон, — пробормотала она, сжавшись в комок и закутавшись в одеяло. — Просто сон. Очередной дурацкий сон. Она повторяла эти слова как мантру снова и снова, стараясь перебить голос Билла, все еще звучавший в ее голове. Холодный пот стекал по ее лбу на подушку, оставляя на коже влажные дорожки, а глаза, расширенные от пережитого заново ужаса, смотрели в никуда. — Приснилось. Это обычный кошмар. Все хорошо, — твердила она. — Я дома. Билл уничтожен. Уже год как Билл уничтожен. Я в безопасности. Мы все в безопасности. Но кошмар ее не отпускал, прочно проникнув в сознание. Она снова и снова видела перед собой изуродованное лицо Престона Нортвеста, видела пыль и разрушения, слышала крики и смех на их фоне… Эти картины преследовали ее уже почти год, и Пасифика все никак не могла от них избавиться. Чуть ли не каждую ночь апокалипсис являлся ей во снах, терзая и заставляя с криком просыпаться, в панике включать ночник и повторять одно и то же: это все сон, это просто страшный сон… Она почти забыла, что такое обычные сны, что такое отдых и что такое жизнь без кошмаров. И в этом Пасифика завидовала всем окружавшим ее людям. — Пасифика, сядь прямо, — раздался властный голос Присциллы Нортвест, вырвав девочку из мрачных раздумий, в которые она впала во время завтрака. — Тебе не подобает сидеть, как горбатой ведьме. Пасифика выпрямила спину, снова отдавшись мыслям. Она опять не выспалась: после ночного кошмара девочка не могла заснуть еще несколько часов и в итоге провалилась в бессонную темноту только под утро. Ей казалось, что не прошло и минуты, как ее разбудил дворецкий, заявив, что пора вставать, если только она не желает опоздать к приему пищи. Надо было желать себе худшего, чтобы опоздать к столу в семье Нортвест. — Почему ты не ешь? — снова перебила поток ее размышлений женщина, с недовольным прищуром смотря на дочь. — Не хочу есть эту бурду, — ответила та, ковыряя ложкой месиво в своей тарелке. — Творог полезен, — заметила Присцилла. — Пока не поешь — из-за стола не выйдешь. «Прекрасная угроза, мам, — мысленно ответила Пасифика. — Словно мне три года, а не тринадцать лет». — Если он так полезен, то почему вы едите отбивные в соусе? — язвительно поинтересовалась она, окинув взглядом тарелки родителей. — Не дерзи матери, — подал голос Престон, показав свое лицо из-за газеты, которую все это время читал с важным видом. — И ешь без лишних разговоров. Пасифика пристально посмотрела на отца, но тот уже отвернулся от нее, рассказывая жене какую-то маловажную финансовую новость из утренней прессы. Уже почти год его дочь просыпалась в ужасе, потому что снова и снова перед ней всплывала картина того, что сделал с ее отцом Билл, а ее отец… Он жил так, словно ничего этого не было. Ни он, ни ее мать не вспоминали об этом. Ровно так же они не вспоминали и о том, что довольно долгое время были каменными изваяниями в троне Билла. Они вели себя так, словно действительно обо всем забыли. А Пасифика помнила. Помнила и боялась. Жаль только, что собственные отец и мать плевать на это хотели. Их не волновало, что дочь преследуют кошмары. Их волновало, что ее ночные крики мешают им спать. «Если не можешь не кричать во сне, то спи в другой части дома, чтобы никому не мешать своими представлениями», — так, кажется, ей сказали. Пасифика с радостью удалилась бы жить в другую часть дома, если бы не боялась: там почти никто не бывал, а девочка не хотела долго находиться одна. Она не раз просыпалась по ночам в ужасе, начиная жевать одеяло, лишь бы крик не вырвался наружу и ее не переселили. Таким способом она отучила себя от криков. Она отвоевала свое право спать там, где привыкла. Проблема была в том, что она почти отвыкла спать.