Шрам

      Ему говорили, что с неба сходят только Боги. Он думал так с того момента, как услышал это. Верил беспрекословно и не думал сомневаться, потому что: зачем? Он никогда не видел, чтобы с неба сходил хоть кто-то, а тогда зачем задаваться иррациональным вопросом о небожителях?       Гарри резко отбил атаку странного старого мага, появившегося не столь давно. Уже так долго шла эта война с теми, кто сошел с небес. Прилетел из космоса? Все может быть.       Схватки были суровыми. Наглыми, жесткими, жестокими, яростными и… это нравилось ему. Словно в эти минуты – короткие минуты – он мог жить. Не так, как жил всегда – он мог существовать не вечно, мог умереть, хоть знал, что того случиться просто не может. Но риск, заставляющий адреналин разливаться по венам его тела, мог обманывать разум: мог убедить его в возможности желаемой смерти.       Так было.       Гарри неуловимо перехватил палочку, резко развернулся и постарался нанести несколько ударов. Даже попал в тени «богов».       А потом он ощутил разливающуюся по спине боль. Боль, которую так давно не ощущал. Боль, которая сковывала часть за частью, окутывала собой все: всего его и все, что его могло окружать. В глазах стало темно. Виделся, правда, мелкий клочок заходившего солнца и внутри, казалось, становится все спокойнее и спокойнее… Гарри Поттер сжал руки в кулаки.       Больно.       Закрыл глаза, улыбнулся.       Это действительно конец?       Все начало кружиться так неожиданно, что его сознание, словно балансирующее на краю пропасти, не успело даже оформить мысли, которые были рождены таким знакомым ему чувством: паникой.       Он вздрогнул, открыл глаза, зажмуриваясь от ярко светившей лампы.       Гарри постарался сосредоточиться. Получалось не особо хорошо. Было неприятно, непривычно и… почему никто не нападает?       Он резко раскрыл глаза, оглядываясь.       Чулан.       Чулан под лестницей, в котором он был так давно. Гарри склонил голову, смотря на руки. Кисти были детскими. На самом деле – пяти или шестилетнего ребенка. Поттер соскочил с постели и понесся к зеркалу разглядывать себя. Того шестилетнего себя, каким он помнил.       Долго водил руками по всклоченным волосам, детским чертам лица и старой поношенной одежде с плеча Дадли.       - Абсурд… - тихо выдохнул волшебник. - Я умирал. Я умер.       Судорожный шепот вырвался и показался ему таким детским и непосредственным, что лицо тут же исказила гримаса отвращения.       Он на самом деле хотел умереть. Вдох. Гарри сглотнул.       - Что ты здесь крутишься?! – прошипела Петунья, показываясь из-за угла.       Гарри мотнул головой, шагая к себе. Чертова история не может повториться снова. Просто не может.       Он через силу выдохнул.       Все повторится?       - Быстрее! – проорал, колотя по двери огромным кулаком, Вернон. – Собирайся! Ну же! Мы выезжаем через пятнадцать минут!       - Ладно! – отбил Поттер, изучая мелкие ладони.       - Немедленно выйди и ответь нормально! – вскричал Вернон, наверняка, как предположил Гарри, брызгая слюной.       Сверху на него посыпалась пыль – Дадли обожал бегать по лестнице.       Гарри скрипнул зубами, вскакивая и выходя, как того хотел дядя.       - Больше не смей разевать свою пасть на меня, - спокойно и холодно проговорил он, уходя в сторону кухни.       Вернон, подавив шок и, поборов неприязнь, схватил мальчика за плечо, резко дергая на себя.       - Как ты смел, щенок?! – гаркнул во все легкие мужчина, краснея.       Гарри медленно перевел взгляд на руку магла, столь же медленно заскользил им вверх, впиваясь взглядом в глаза Вернона.       - Никогда не смей трогать меня, магл. – Выплюнул он, легко стряхивая сжимающую его плечо руку.       Слух мужчины обожгло, словно огнем. Этот малец знает о магах? Обо всем этом мире? Дурсль неуловимо вздрогнул, следя за плавной походкой волшебника.       - Все будет по-другому, - тихо вдруг сказал он, заходя на кухню.       Гарри был слишком спокоен, когда, несмотря на нервничающую семью, пережевывал завтрак, а потом, когда шагал к себе. Спокойствие, которое он ненавидел. Спокойстве, которое было в нем так давно, так долго, то спокойствие и хладнокровие, что вышколил в себе за эти века, пока жил, потому что оказался бессмертным. Спокойствие и хладнокровие, что воспитал в себе после падения Темного Лорда, забытого всеми за столько лет.       Он улегся на кровать, изучая, казалось бы, забытые изгибы ступеней, ведущих на второй этаж. Так привычно. Так… страшно.       Он давно не испытывал страха. Давно вообще ничего не испытывал. Полнейшая апатия, что была раньше, всегда устраивала его: почему нет?       Так ведь было легче абстрагироваться от мира и просто плыть по течению времени. Не чувствовать его, времени, болеть отсутствием эмоций, умирать от достатка времени.       Гарри усмехнулся.       Это странно, когда желаешь умереть, а не жить. Страшно, странно, противно. Всегда было противно, потому что это следовало за ним по пятам и всегда – абсолютно всегда – настигало. Время отнимало у него многое. Очень многое и очень многих. Черствость появилась тогда, когда закончились все те, за кого он держался.       Он закрыл глаза. Темнота.       Сердце, кажется, давно перестало биться ради кого-то или чего-то. Оно билось потому, что было словно запрограммировано: циклический алгоритм, повторяющийся снова и снова, стоит только приглянуться к ситуации.       Гарри окинул взглядом комнатушку.       Он так давно был здесь. Так давно…       - Гарри Поттер! – послышалась возня из гостиной. - Ты собираешься хоть что-то делать?! – ворчал Вернон, в чьем голосе слышался старательно скрываемый трепет. Поттер научился за столько лет – даже веков – различать каждую эмоцию других людей.       Он цинично усмехнулся.       - О да, я буду делать что-то.       Жизнь с Дурслями шла ровно и разительно отличалась от той, что была прежде. Больше ни Вернон, ни Петунья, ни надоедливый Дадли не лезли и не смели говорить хоть слово вопреки предложению Гарри. Его возраст давно перестал смущать их, да и со временем мальчик превратился в молодого человека, мага, который получил письмо с приглашением в Хогвартс.       Как только он получил конверт, немедленно отправился в магическую часть Лондона. Ему хотелось пожить в стенах школы Чародейства и Волшебства снова: каменные стены притягивали его. Они были волшебными. Волшебными не в прямом обывательском смысле этого слова. Они были пропитаны запахом магии, пропитаны волшебством. Когда-то очень давно Поттер был даже директором школы, пока не началась война с восставшими маглами, но это было так далеко… впереди, что сейчас, в относительном прошлом, было неважным.       Купив необходимое, Гарри практически сразу уехал. Наверное, Дурсли выдохнули с облегчением, но ему было ровным счетом плевать: он не собирался возвращаться, а жил с ними лишь потому, что в пять лет уйти не мог – не имел на то ни прав, ни возможностей, и, в конечном итоге, куда бы он пошел?       Сейчас, стоя на платформе 9¾, он, изучая перрон пронзительным холодным взглядом, ждал прибытия поезда.       Как только транспорт оказался перед глазами, он вошел внутрь, осматривая его – вагоны поезда запомнились ему ярче всего того, что было раньше, в его первой и нормальной жизни.       Дорога до школы показалась небывало близкой.       С Роном и Гермионой он не встретился. Не хотел. Хотел помнить только то, что было давно, в тот первый раз. Первая встреча не может быть дважды.       Студенты вытягивались из поезда медленно. Встречал их, как то и ожидалось, Хагрид.       Он указал направление, сказав пару фраз и все послушно двинулись за ним.       Поттеру казалось, что он все это видит со стороны: Гермиона вертит головой, стараясь разглядеть всё и всех, при этом держится за плащ лесничего, чтобы не заблудиться, Рон идет одним из последних, следуя за всеми и не обращая своего внимания ни на что.       Когда будущий гриффиндорец входит в здание, на миг его дыхание сбивается: все здесь как и всегда. Все это: стены, украшенные говорящими картинами, полы, темные, холодные, отдающие таким до боли родным холодом, потолки с лепниной, запах – это вечно, просто настолько вечно, что, пройди хоть миллиард лет – все будет таким же.       Гарри идет в обеденный зал, к шляпе, которая, когда МакГонагалл называет его имя и он выходит, опускается на его голову и громко произносит:       - Гриффиндор! – растягивая почти неуловимо букву «р».       И он, Гарри Поттер, слушая крики радости от гриффиндорцев, тоже зачем-то улыбается, изучая затертые в памяти лица близнецов Уизли, лицо Гермионы, Рона, а, оглядываясь, замечает Полумну, Невила, даже этого Драко Малфоя, которого он холодно презирал все время раньше. Он изучает, присев за стол, лицо профессора Дамблдора, Снейпа, мадам Помфри, Хагрида. Все настолько ярко и близко к нему сейчас, что до последнего он не понимает, как можно было все это позволить себе забыть, пусть даже спустя века. Он должен был помнить все это в деталях, в подробностях. Должен был помнить идеально.       Внутри что-то пробивается. Что-то, что, видимо, заставляет его улыбаться и изредка кивать, выбивая из себя эту тьму. Забивая все темные и пустые промежутки его души настолько ярким светом, что впору зажмуриваться.       Эти семь лет будут его наградой.       Я хочу, чтобы все это случилось снова. Когда мелькает эта мысль в его голове, он вдруг ясно понимает, что реально хочет этого всего. Наверное, поэтому он тянется через стол и говорит что-то Рону, который заливается смехом, а еще кивает Гермионе, которая в ответ улыбается.       Время первого курса Гарри чувствует, ощущает каждым атомом своего тела.       А потом, в последние дни учебы, Хогвартс содрогается от нескольких сокрушающих взрывов. Гарри срывается из-за обеденного стола и бежит. Бежит так быстро, как только может, потому что, позволив себе быть счастливым, позволив себе быть с друзьями, он посмел забыть о начале его пустоты.       О Томе Реддле, который желает забрать из Хогвартса артефакт.       И Гарри спешит вниз.       Спускается по тем ступеням, почти незнакомым. И видит профессора Квиррела.       - Мальчишка, - шипит он, впериваясь в него взглядом.       - Ты ничего не получишь, - бросает Поттер, пригвоздив профессора к месту взглядом.       Глаза одиннадцатилетнего парнишки не могут смотреть так. Могут. Людей можно сломать. И не важно, в каком возрасте, но взгляд может стать таким.       Гарри сжимает в кулаки руки.       - Ничего, - произносит он почти по слогам, - не получишь. И ты ничего не сможешь отнять.       Гриффиндорец достает палочку, готовясь эгоистично произнести два слова непростительного заклятия и проститься с проблемой в лице проклятого Темного Лорда, который дал ему то, что всегда хотел иметь сам – бессмертие.       - Мальчишка, - снова ехидно шипит Темный Лорд.       - Ничего! – говорит Гарри, выставляя палочку вперед.       - Отдай мне вечную жизнь, - шипит Лорд, а Квиррел пускает в Гарри несколько молний, заставляющих его отступить, уворачиваясь.       Вечную жизнь?       Почему…       Гарри отпрыгивает от нескольких новых вспышек.       Вечную жизнь.       Что-то так близко, на поверхности, протяни руки и оно твое, но нет, не доходит. Мысли лихорадочно скачут, а вспышки становятся сильнее, жестче, ярче, быстрее.       Уходя с траектории ударов, Гарри сжимает зубы: что-то мешает кинуть запрещенное. Что-то…       Филосовский камень. Отдай вечную жизнь.       Поттер на миг останавливается, будто пораженный молнией, кинутой профессором.       - Я отдам, - вдруг отчетливо произносит он, разрезая своим голосом давящую секундную тишину, - отдам.       Он тянется к карману штанов.       Достает раскаленный добела камень, который помнил еще темно красным.       - Отдам, - повторяет, как заведенный.       Изучает небольшой предмет, уместившийся на ладони.       Вечная жизнь? Бред. Гарри умирал. Вечная ли она?       Он протягивает руку с камнем, в которую яростно вцепляется Квиррел, а помещение пронизывает светлыми лучами.       И каким-то внутренним чутьем Гарри понимает, что сейчас лорд Волан-де-Морт станет тем, кто был повержен им на седьмом курсе и, может быть, именно это осознание толкает его на то, чтобы в миг, когда свет, прошивающий тело Квиррела, становится невыносимым, тихо, нагло, зло бросить два слова:       - Авада Кедавра.       Вспышки света окрашиваются в красный цвет, слышатся приглушенные шипящие крики павшего лорда, а Гарри… ему становится легко дышать. Так легко, будто он на самом деле жив.       Он, покачиваясь, делает шаг назад.       Все кончилось… теперь этого камня, что всегда был с ним, был в нем, нет. И... Поттер дрожащей рукой проводит по черным волосам: он смертен.       Рваный выдох.       - Боже мой…       Внутри все словно кипит, взрывается, начинается, возрождается. И, каким-то непонятным образом, Гарри понимает, что все это чувства. Эмоции, которых он себя лишил.       В отдалении слышен топот ног.       Рон и Гермиона появляются перед ним. Гермиона падает на колени.       - Гарри! Гарри, Господи, ты ранен?       А он улыбается.       Нет. Не ранен. Жив.       Качая головой, принимая помощь Рона, чтобы подняться, он опирается на плечо друга и делает шаги, чтобы уйти от этого места.       Гермиона что-то говорит о госпитализации, мадам Помфри, о напуганных студентах, взволнованном Дамблдоре. Рон изредка вставляет свои комментарии, а Гарри все так же счастливо улыбается.       А шрам начинает болеть. И это заставляет его резко обернуться, изучая то место, где полминуты назад лежал Квиррел. Квиррел, которого больше там нет.       И Гарри думает о том, что камень не дал ему бессмертия, он дал ему жизнь, сделав его смертным. Смертным, как и его.       Значит, сочтутся.       Потом, на седьмом курсе.       Гарри чуть склоняет голову вбок. <tab>Сочтемся. Обязательно. И я отомщу за эти века, Том Реддл.