Добрый день, товарищ Чкалов!

После последнего напряжённого рабочего дня перед заслуженным отдыхом Леонид Саввич с блаженством устроился на мягком диване в гостиной и закрыл глаза. На кухне еле слышно шумела Ирина, и от её присутствия создалось непередаваемое чувство комфорта. После полёта на остров Канву семья Зинченко вступила в новую эру отношений, и Леонид Саввич был искренне рад такому повороту событий, но особенно пилот остался доволен взаимопониманием, возникшим между ним и Валерой. Долгие годы непримиримых столкновений остались позади, и Зинченко в полной мере ощутил свою потребность в семье. Небо не могло прийти на помощь лётчику в минуты отчаяния, а близкие люди поддерживали в любой ситуации, именно поэтому Леонид Саввич искренне обрадовался смене приоритетов. — Жужик, Валера что-то задерживается, — голос жены заставил Зинченко лениво разлепить веки. Страх за сына ретировался сам по себе после катастрофы на острове, и лётчик перестал возмущаться по поводу похождений Зинченко-младшего. — Не переживай, небось снова где-нибудь веселятся с Гущиным, знаю я их, кутил, — отшутился мужчина и улыбнулся супруге, раскрасневшейся от домашних дел. — Ты прелестно выглядишь, — произнёс Леонид Саввич, но конец фразы застрял у него в горле, когда ключ стремительно повернулся в замочной скважине, и на пороге возникли Валера и Лёшка, гогоча что-то нечленораздельное себе под нос, с огромными пакетами в руках. — Кажется, это надолго, — усмехнулась Ирина и отправилась встречать свалившихся на голову гостей. — Этого и бойся, — недовольно прошептал Зинченко и натянул плед как можно выше, понадеявшись прикинуться ветошью. «Вдруг пронесёт», — решил пилот и от всей души пожелал, чтобы весёлая парочка проследовала на кухню, но ожиданиям не суждено было сбыться, когда сиявший от счастья Гущин склонился над наставником, озарив нахмурившегося пилота ослепительной улыбкой. — Здрасьте, — поздоровался он и, смущенно покраснев, добавил: — Мы с Чкаловым затарились не на шутку, давайте отметим первый день Вашего отпуска, — пыл Гущина немного спал, и он растерянно произнёс: — Если Вы не против, конечно. — Не возражаю, стажёр, — мягко ответил Леонид Саввич, и Алексей победным шагом удалился в пищеблок. Зинченко нехотя поднялся на ноги и, мельком взглянув на часы, отправился мыть руки. «Кажется, со сном придётся подождать», — подумал он и, промокнув горевшее от досады лицо, присоединился к остальной компании. *** Валера раскладывал порезанные овощи и ветчину на огромный пласт теста и то и дело поедал подготовленные продукты. — Не перебивай аппетит, — улыбнулась Ирина и провела ладонью по спутавшимся волосам сына. — Рассказывайте, чем занимались сегодня, — обратилась она к ребятам и принялась колдовать над плитой. Леонид Саввич, решивший остаться в стороне от приготовлений, настроился на один из самых безрассудных рассказов в своей жизни и совершенно не прогадал. — Показал Чкалову диспетчерскую и тренировочную базу. Кстати, Леонид Саввич, не могли бы Вы мне на один день дать запасные ключи от тренажёра? — Гущин почесал затылок и пожал плечами, словно он не попросил ничего сверхъестественного. Зинченко вновь нахмурился и спросил: — Во-первых, стажёр, зачем тебе второй комплект, а, во-вторых — почему ты постоянно называешь Валерку Чкаловым? — в голосе наставника назревали ноты негодования. — Валерий Павлович, безусловно, являлся образцовым испытателем своего времени, но в остальном он очень спорная фигура, и некоторые качества его характера совершенно не соответствуют Валере, — Зинченко выпил прохладной воды с лимоном и, заметив растерянность на лицах присутствующих, сказал: — Полежу немного, позовите меня, как всё будет готово, давление что-то совсем расшалилось. Лётчик покинул помещение и по дороге в спальню остановился возле большого зеркала в багетной раме, в уголке которого Ирина закрепила семейную фотографию. На руках у Зинченко гордо восседал маленький сын с игрушечным самолётом под мышкой, а совсем молодая жена бережно придерживала мужа за локоть кителя. «Да, было когда-то великолепное время», — вздохнул Леонид Саввич и зашёл в комнату, аккуратно притворив за собой дверь. *** Опилки стремительно сыпались с деревянного потолка, и Зинченко проснулся от шума и ужасной пыли, царившей в комнате. Лётчик сел на матраце и не узнал помещение, в котором находился — ровно побеленные стены, кованая люстра под высоким потолком, суровый дубовый ствол, несколько стеллажей с документами, собранными в простецкие бумажные папки, распахнутое настежь окно и жесткий кожаный диван с высокой спинкой, на котором непосредственно дремал Леонид Саввич. Зинченко протёр глаза в надежде, что через несколько секунд обстановка пропадёт, словно непрошеная галлюцинация, но не тут-то было. С чердака раздался залихватский мат рабочих, ремонтировавших перекрытия, и на голову пилота упала очередная порция древесных отходов. — Вставай, проклятьем заклеймённый, Голодный, угнетённый люд! Наш разум — кратер раскалённый, Потоки лавы мир зальют, — раздалось гнусавое пение одного из строителей и звонкий смех остальной бригады. «Это же „Интернационал“, мать вашу», — выругался про себя Леонид Саввич и только собрался расстегнуть верхнюю пуговицу отглаженной Ириной рубашки, как понял, что одежда на нём совершенно не соответствовала моде двадцать первого века. Темно-синяя рубаха с петлицами, подпоясанная кожаным ремнём, на котором красовалась увесистая пряжка в виде пятиконечной золотой звезды, галифе аналогичного цвета, заправленные в начищенные до блеска сапоги, и аккуратно сложенная пилотка, мирно покоившаяся на столешнице. Зинченко похлопал себя по нагрудным карманам и нащупал в одном из них аккуратно сложенное удостоверение. Трясущимися от страха руками пилот раскрыл документ и пробежал взглядом по строкам, от которых пот градом начал струиться по позвоночнику:

НАРОДНЫЙ КОМИССАРИАТ АВИАЦИОННОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ СОЮЗА ССР Предъявителю сего Зинченко Леониду Саввичу присвоено звание лётчика-испытателя «II» второго класса Председатель квалификационной комиссии НКАП Герой Советского Союза (М.Громов)

Рядом с фамилией знаменитого пилота стояла размашистая подпись, а на противоположной стороне документа находилась черно-белая фотография Зинченко анфас, на которой отпечаталась фиолетовая печать НКАП. Чуть ниже расположилась знакомая фамилия Леонида Саввича, написанная непосредственно им. В подлинности мужчина не сомневался, ибо он с детства обладал ужасным почерком, и подделать его манеру письма было невозможно. Мужчина не успел опомниться, как в дверь постучали, и на пороге возник юноша в застиранном комбинезоне, сплошь запачканном краской и авиамаслом. Запах технических средств неумолимо ударил по обонянию Зинченко, и он смачно чихнул, совершенно наплевав на всевозможные правила приличия. — Будьте здоровы, Леонид Саввич! — улыбнулся парнишка и вытер старой изношенной тряпкой чумазый нос. — Вас Валерий Павлович попросил к себе срочно подойти, говорит, важный разговор есть насчёт испытаний бомбардировщика, кажется, «ТБ-1», — воскликнул бортмеханик и с надеждой взглянул на растерянного Зинченко. — Валерий Павлович — это кто? — с трудом выдавил из себя мужчина и принялся рассматривать портреты в тонких деревянных рамах, повсеместно висевшие на стенах. — Так Чкалов, Леонид Саввич, напарник Ваш! — усмехнулся юноша и промокнул вспотевший от жары лоб. — Вы бы аккуратнее вчера на речке себя вели, а то, кажется, немного голову всё-таки напекло. Может быть, обратитесь в лазарет, к Аннушке? Она Вам холодный компресс сделает, а то негоже в таком виде да за штурвал. — Спасибо, не нужно, я в полном порядке, — произнёс Зинченко и налил воды из графина в гранёный стакан, оказавшийся поблизости на жестяном подносе. — Передай товарищу Чкалову, что я скоро подойду. Где он сейчас находится? — Леонид Саввич задал вопрос в надежде, что этот кошмар поскорее подойдёт к концу, и через пять секунд он проснётся в знакомой квартире в одном из районов Москвы. — На аэродроме, в десяти минутах езды. Саша довезёт Вас, как обычно, машина уже ждёт около крыльца, — отчитался юноша и в спешке откланялся. Идеально отполированный ГАЗ остановился возле входа в здание, и водитель нервно барабанил пальцами по обшивке руля. Обычно Зинченко никогда не опаздывал на очередной вылет, а сегодня задержался более чем на час. «Да уж, Валерий Павлович будет в бешенстве», — подумал Саша и с опасением посмотрел в лобовое стекло. Над Щёлково сгущались тучи, и гроза неумолимо приближалась, из-за чего испытания могли быть отменены, но Чкалов приказал доставить Зинченко на аэродром и другого выхода из сложившейся ситуации совершенно не было. Зинченко надел на голову пилотку и отправился к автомобилю. По дороге он встретил несколько незнакомых ему людей, которые с огромной радостью пожимали ему и без того вспотевшие ладони. Лётчик всё ещё надеялся, что оказался жертвой невинного розыгрыша стажера и сына-балбеса, но реальность происходившего дала понять, что никакими шалостями здесь и не пахло. Леонид Саввич окончательно смирился с действительностью, когда оказался на сидении ГАЗа и захлопнул за собой дверь. Что ж, пришлось учиться жить в новых условиях, сколько бы это ни продлилось. На аэродроме было как никогда пусто. Несколько рабочих укрывали бомбардировщик под специальный непромокаемый тент, и бортмеханик проверял, не произошла ли утечка топлива во время ремонта. Саша попрощался с Зинченко и пообещал заехать за ним через несколько часов, чтобы отвезти обратно в штаб. Лётчик лишь кивнул и отправился на поиски своего напарника. В ангаре трудились сварщики и из-за вспышек у пилота яростно слезились глаза. Леонид Саввич промокнул лицо носовым платком и спросил у одного из мужчин, как можно сильнее повысив голос: — Извините, где я могу найти Валерия Павловича? — пилот сам не понял, насколько изменился его голос. В нём не оказалось ни грамма паники, и слова прозвучали так, словно в них не было ничего необычного. — В своём кабинете на втором этаже соседнего корпуса, — ответил сварщик и взялся за выполнение непосредственных обязанностей. Зинченко ничего не оставалось делать, как проследовать по вымощенной тропинке к указанному зданию. В одном из окон горел тусклый свет, и Леонид Саввич поднялся по узкой деревянной лесенке к заветной двери, покрашенной в бежевый цвет. В коридоре витал аромат мужского одеколона и свежего белья, и лётчик аккуратно постучал, боясь спугнуть ощущение покоя, так внезапно возникшее в нём. — Да-да, прошу! — раздался низкий мужской голос, и лётчик зашёл в кабинет. Чкалов отложил в сторону многочисленные бумаги и, засияв, словно начищенный медный пятак, протянул руки навстречу гостю. Знаменитый на весь мир испытатель выглядел гораздо старше своих лет, и в его хитрых глазах так и читалась жажда авантюризма. Лётчик, совершивший перелёт через Северный Полюс, оказался настоящей скалой, монументом, непоколебимым гранитом, несмотря на невысокий рост и обманчивую неуклюжесть. Валерий Павлович обнял смущенного Зинченко, которому казалось, что земля уходит из-под ног — разве он мог мечтать о таком разговоре с глазу на глаз? — Добрый день, товарищ Чкалов, — произнёс Зинченко, не веря своим глазам. — Здравствуй, дорогой Лёня! — хрипло засмеялся мужчина и предложил напарнику присесть рядом с ним возле топившегося камина. На столике, застеленном белоснежной кружевной скатертью, красовались самые разнообразные закуски, о которых рядовому советскому гражданину оставалось только мечтать — нарезанная тонкими пластами буженина, вяленый окорок, тонна зелени и свежих овощей. Картину завершал хрустальный графин с водкой, запотевший от контраста температур. Зинченко устроился в одном из кресел и скрестил ноги на великолепно выделанной медвежьей шкуре. — Как прошло испытание бомбардировщика, Валерий Павлович? — поинтересовался лётчик и приготовился к захватывающему рассказу, но в ответ Чкалов лишь пожал плечами. — Погода помешала осуществить задуманное, Лёня, — произнёс он, налив в стопки ледяной алкоголь, — ты сегодня очень странно выглядишь, тебя словно подменили. На «Вы» ко мне обращаешься. Неужели забыл, что мы с тобой закадычные друзья ещё со скамьи училища? — Чкалов улыбнулся, и его волосы, подстриженные под полубокс, длинными прядями украсили загоревший на солнце лоб. — Рассказывай, как Ира, сын? — Зинченко похолодел. Он прекрасно понимал, что оказался в другой эпохе, но, разве его семья попала в подобную ситуацию вместе с ним? — Всё идёт своим чередом, — уклончиво ответил Леонид Саввич и пропустил стопку водки, почувствовав, как жидкость приятно согрела пустой желудок. — Ты закусывай, Лёня, закусывай! — сурово пригрозил Валерий Павлович и тут же довольно усмехнулся. — Я надеюсь, что мой тёзка изменит своё решение и всё-таки поступит в лётное? — испытатель попробовал рульку и блаженно зажмурился. Жар от камина приятно согревал, и ливень за окном ничуть не портил уютную атмосферу дружеской встречи. — Его друзья Чкаловым дразнят, — произнёс Леонид Саввич. Напарник расстегнул верхнюю пуговицу рубахи и ослабил ремень. — Разве это плохо? — удивился Валерий Павлович, помешав кочергой пылавшие угли. — Я бы на твоём месте гордился, и дело далеко не в том, что я зажравшийся и наглый человек, как говорят окружающие, которые совершенно со мной не знакомы и вряд ли меня узнают. Ты находишься рядом со мной на протяжении уже, подумать только — пятнадцати лет, и прекрасно понимаешь, что мои заслуги, в первую очередь, результат каторжного труда. Думаешь, мне было легко расти в многодетной семье, где никто не считал нас личностями? Выжил после очередного голода — молодец, нет — ну и хер с тобой, — Чкалов посмотрел на свои ладони и вздохнул. — Все мои выходки и пьянки от банальной усталости, Лёня. Сделай так, чтобы твой сын чувствовал твою заботу, а не просто прозябал все дни сам по себе, и тогда никаких выкрутасов с его стороны не будет, точно тебе говорю, — испытатель прокашлялся и принёс с рабочего стола несколько незаполненных бортовых журналов и карт. Чкалов выглядел так, словно по нему проехал товарный состав — на загорелом лице не осталось ничего, кроме тяжести от воспоминаний, мучительно обжигавших сердце. Зинченко поклялся самому себе, что более никогда не будет запрещать стажёру величать сына именем великого лётчика, и окончательно успокоился. — А теперь за работу, Леонид Саввич, — усмехнулся Чкалов, и коллеги склонились над искусно начерченной картой. *** Зинченко вернулся на кухню и увидел, как Валера в огромных нелепых рукавицах доставал ароматную пиццу из пылавшей духовки. Сын попробовал расплавившийся пармезан и помахал смущенному Леониду Саввичу. — Мы только хотели тебя будить, — признался отпрыск и кивнул в сторону богато сервированного стола. — Милости просим, дорогой гость! — Спасибо, товарищ Чкалов, — улыбнулся Зинченко и, абсолютно не обратив внимания на удивленные взгляды, занял одно из свободных мест. Глаза сына сияли от счастья, и лётчик довольно вздохнул, сжав в ладони золотую пятиконечную звезду.