Her Cold

Сара разглядывает тонкую полоску лунного света на потолке, что смогла прорваться сквозь плотную штору. Комната погружена в такую холодную темноту, и лишь синеватый свет луны помогает разглядеть очертания мебели.       Сара вновь закрывает глаза, в очередной попытке заснуть, но ей вдруг становится не уютно; мрак сгущается вокруг, нависает, неощутимо сжимает в своих ледяных объятиях. Она чувствует ногами холодный осенний ветер, что сквозит из открытого окна, но не шевелиться, лишь задумчиво рассматривает тени от терзаемой ветром ткани занавески. Пусто. Слишком тихо.       Сара и не думала, что возвращаться домой будет настолько тяжело. На кухонном столе внизу все ещё остывает чай в кружках, после ужина на двоих. В воздухе все ещё витает недосказанность; боль, что стала терпимой и незаметной, вновь режет души обоих. Такие родные, окутанные общим горем, но такие чужие, каждый в своём тесном тёмном мире, где нет места для кого-то ещё. Им бы стоило разделить отчаяние, но каждый скован страхом за жизнь другого. Он парализует, слова застывают в горле, слезы комом перебивают дыхание, но оба держаться. Привычка. Отец и дочь. Он потерял ребёнка — она любимую сестру. Он привык терять и Сару — она привыкла давать ложные обещания, что скоро вернётся. Холодно. Тишина оглушает и сводит с ума. Сара знает, что отец не спит — бутылка, что он прячет под кроватью, наверняка, увидела свет. Ей бы остановить его, как это всегда делала Лорел, но самой хочется напиться до беспамятства. Эта реальность, дом, чей уют рассеялся под гнетом всеобщей тоски — все чужое. Она здесь чужая.       Вибрация телефона, который забыто лежал на полу у кровати, слишком резко разрезала тишину, от чего Лэнс дернулась и поспешила избавиться от раздражающего предмета. Время час ночи, но неизвестный номер продолжает настойчиво звонить, и, поколебавшись с секунду, Сара отвечает. — Снова бессонница, Лэнс? — знакомый тягучий голос, слишком громкий в молчаливой комнате, врезается в сознание, и Сара резко садится. — Снарт? — она вдруг ёжится от холода осени, что проник в комнату, и прячется в теплоте одеяла, поджимая замёрзшие ноги. Она слышит его дыхание. Он молчит, но ей не требуется другого. Леонард словно собирается что-то сказать, и Лэнс спокойно ждёт, наслаждаясь теплом. — Хочешь, я приеду? — тянет он, не слишком уверенно. — Я… не знаю, — тихо отвечает Сара, но вдруг чувствует такое облегчение, словно пустота дома, что давила ей на грудь, вдруг отступила. Свет от луны узорами играл на полу, разгоняя темноту, и Лэнс вдруг слегка улыбнулась. Как-то скованно, словно он мог увидеть или почувствовать. — Хм, твой дом очень милый. У тебя что, розовые занавески? — Что? — Выгляни в окно. Сара вскакивает с кровати, путаясь в одеяле. Холод пола не приятно обжигает ступни, но она подбегает к окну, перехватывая телефон в другую руку, и отодвигает штору, впуская настойчивый свет разогнать ненавистную тьму. Леонард стоит под окном, и Сара даже со второго этажа видит самодовольную ухмылку на губах, проникновенность взгляда, в котором весело играют азартные искорки — что-то родное, очень знакомое и светлое. Он поднимает ладонь в приветствии, и Сара растягивается в улыбке, пытаясь взглядом сквозь стекло показать своё наигранное негодование. — Классная пижамка. Почему на корабле такую не носишь? — Очень смешно, — сквозь смех шепчет Сара, высовывая в окно средний палец. — Выпить не хочешь? — Сейчас спущусь.       Полная луна владеет небом, а её неоновый свет отчаянно борется с тьмой, что не желает сдаваться и продолжает сгущаться. Эта борьба продолжится — из ночи в ночь. Света становится больше — перед ним больше нет преград. Тепло. Омут тишины нарушает бешеный стук сердца.