I will never forget you

«Дален!»       Краснощекая эльфийка, лет тридцати, провела пальцами по смятому от долгого томления в карманах письму, разгладив края бумаги. Небрежные руны, набросанные на скорую руку, лихорадочно плясали на выгоревшем пергаменте. Вчитываться с самого начала на этот раз не стала — текст письма Инквизитор уже знала наизусть. Ее целью были последние строчки, терзавшие ее неоднократно. Она перечитывала это письмо невыносимо много раз. Перечитывала его после трудного боя, жмурясь от боли, пронзавшей ее руку до кончиков пальцев. Перечитывала в пьяном забытьи, стараясь стереть из памяти неправильные решения и их последствия, запивая свои грехи раз за разом. Перечитывала взахлеб, страшась потеряться в незнакомом мире, будто это письмо являлось единственной опорой, которая крепко удерживает ее от страха быть полностью оторванной от родного клана.

«Если ты знаешь, как спасти наш народ, мы с радостью прислушаемся к совету.»       В тот день, когда она впервые получила это письмо, выхватив его из рук Командира Каллена, Лавеллан твердо решила — не появляться в Викоме до тех пор, пока у нее не будет ответа на сей вопрос. Женщина угрюмо окинула стеклянным взглядом усталых глаз, которые совсем недавно озаряла боевая решимость, обрубок руки, наспех перевязанный рубашкой. Культю невозможно было не заметить по безвольно болтавшемуся свободному рукаву куртки, каждый раз отклонявшегося в разные стороны из-за резких порывов холодного ветра.       Ее никогда не будет в Викоме.       Ее глаза никогда не столкнутся с глазами, полными разочарования и бесконечной печали, глазами мудрейшей Истиметориэль. Ее место возле венадаля, в кругу тех, с кем она провела беспечное детство и дикую молодость, будет занято кем-то другим.       Пусть клан Лавеллан потеряет ее навсегда.       Ее история началась вовсе не в тот момент, когда, потеряв сознание от вспышки яркого света на Конклаве, она проснулась в кандалах с чертовым Якорем, пожирающим ладонь. Истинное предназначение ее как Инквизитора — брошенный вызов пробудившемуся после многотысячного сна эванурису, который открыл болезненную и колкую правду об истинной истории и наследии эльфов. Гордая и упрямая эльфийка, отказавшаяся с позором принимать свою смерть и гибель всего сущего, как обязательное и единственно правильное решение, выкрикивала слова проклятий в адрес размеренно покачивающегося силуэта, очертания которого растворялись в воздухе в слабом мерцании активного элювиана.       Побледнев, он так и не смог взглянуть на нее в последний раз. Ослепленный надеждой на то, что она — единственная, кто придумает, как его переубедить, древний эльф потерпел сокрушительный провал. Он был все так же полон решимости, четко следовал своим убеждениям, но уже без малейшей надежды на то, что его отговорят от больной, безумной идеи. Солас жил мечтами, будучи абсолютно уверенным в том, что любимая достаточно сильна, чтобы распутать клубок проблем, сплетенный Ужасным Волком. Ведь она всегда была рядом, они держались друг друга, не давая оступиться в переломный момент… Но на этот раз он, все-таки, забыл, что она — долийка.       А сейчас он летел на чудовищной скорости в самую бездну. Чтобы сполна получить наказание за то, что натворил.       Созерцание брошенного лагеря, некогда являвшегося приютом остроухим дикарям, болью отдавало в сердце. Счастье, что клан Лавеллан удалось сохранить, пускай и родной народ Инквизитора обитал вне привычных для него условий. Соклановцы всегда охотно шли на контакт с людьми и никогда не создавали неприятностей ни себе, ни соседям.       Статуи эльфийского пантеона, сотворенные талантливыми долийскими умельцами, были аккуратно увиты растениями, сочетающимися с зеленью вокруг. Недавно по этим землям прошел дождь, отчего дышалось легко и свободно. Одиночество ни в коем случае не смущало возмужавшую и закаленную извечными боями Лавеллан, напротив, появлялся шанс уйти с головой в собственные мысли. Спугнув своими резкими шагами стайку феньков, женщина поравнялась с потрескавшимися каменными статуями восьми богов-правителей. Девятый, отрешенный и направленный в сторону от лагеря, всматривался вдаль, по приданиям отгоняя несчастья. И, как же иронично, сам их создавая.       Одноручный меч со свистом прорезал воздух и с глухим стуком врезался в камень, проскрипев по поверхности. Удар, удар, удар. Еще один. Испуганно захлопали крыльями и взвились в воздух вороны, минутами ранее спокойно восседавшие на статуе по соседству. Лавеллан ощущала себя бесконечно глупой, размахивая мечом, с каждым разом все сильнее и сильнее, вымещая всю злость за величайший обман о природе эванурисов. А каменные статуи же, покорно принимая все удары, с немым укором глядели на обезумевшую от ярости, вперемешку с отчаянием, эльфийку.       Оружие Инквизитора, недавно терзавшее каменные фигуры мощными ударами, поблескивало в траве возле сидевшей у статуи волка эльфийки. Женщина прислонилась к статуе, одинокой и забытой, вдали от своих собратьев. От идола, неживым взглядом уставившегося в одну точку, веяло необычайным, даже для памятника, холодом. Солнце плавно опускалось за горизонт, оставляя по небосводу после себя местами огненные, местами розоватые разводы. Кое-где, переливаясь серебром, проступали редкие звездочки. С наступлением темноты Лавеллан с трудом силилась не закрывать глаза. Меньше всего сейчас хотелось погрузиться в сон, в свои кошмары, не покидающие ее ни на одну ночь. Ненадолго погрузившись в легкую дремоту, эльфийка приоткрыла серо-зеленые глаза, безвольно наблюдая за приближающейся к ней темной фигурой волка.

«Я тебя никогда не забуду. Ар лат ма, венан.»       Это все, что она услышала, прежде, чем забыться в долгом и мучительном сне.