Мимолетные

Мила сидит на подоконнике, прислонившись к стеклу спиной. Она думает о затянутом тучей небе, об очередном синяке на ноге, возникшем неизвестно откуда и к которому надо бы приложить лед, но одна мысль о замерзшей воде заставляет ее дрожать совсем не от холода, поэтому он и не настаивает. Ушиб пройдет и сам. Время вылечит. И синяки, и ссадины, и ушибы, и эту огромную рваную рану где-то глубоко внутри, которая наконец-то начала заживать. Шум воды слышен даже здесь — оно не удивительно, их квартирка-то совсем небольшая, но им и не надо больше, ни за все золото мира не надо. Им вообще не надо ничего кроме друг друга, тролль побери. Мила закусывает губу, мучительно пытается понять, какого черта, собственно, происходит — никто из них не делал громких заявлений о любви, не предлагал жить под одной крышей, не приглашал на свидания. Они не встречаются, ничем друг с другом не связаны. Он может просто выйти из душа и выставить ее из квартиры. Она может просто скидать вещи в сумку и уйти, негромко хлопнув дверью. Но они этого не делают. Девушка накручивает на палец рыжую прядь, и кажется, будто всецело этим занятием поглощена, но это не так: она вообще ничего перед собой не видит. Она вспоминает. Вспоминает, как по огромной глыбе льда бежала паутина трещин, как ее трясло, когда шептала заклинание, как сгустился воздух от столь сильных чар, как она потом пару месяцев толком не могла колдовать из-за полного истощения. И думает, что даже если он сейчас вдруг решит, что она ему надоела, что они все-таки слишком разные, что… Шум воды неожиданно стихает. Дверца ванной скрипит, чуть приоткрываясь и выпуская в коридор клубы пара. Серые глаза встречаются с синими. — Иди сюда. Мила поднимается с подоконника с одной-единственной мыслью. Даже если рано или поздно они разойдутся, Оно того, черт возьми, стоило.