Чердак

      С момента осознания себя как личности мечтал стать писателем. С детства. С детства каждый день я брал в руки ручку, бумагу и, забравшись на чердак, который до сих пор остаётся для меня местом рождения загадок и тайн, начинал фантазировать. Фан-та-зи-ро-вать. Даже сейчас, сейчас, когда невозвратно утекло столько лет, когда я изменился до неузнаваемости, это слово имеет определённое магическое могущество. Оно придаёт силы, чтобы идти дальше в неизвестность.       Каждый день я, наполняя своё существование смыслом, писал, часто не бывал доволен результатом, но продолжал идти навстречу укутанному в тумане совершенству, маячившему где-то вдалеке, сладко звавшему меня вперёд. Шаг за шагом я прокладывал дорогу к нему, вожделея того момента, когда мои тонкие пальцы дотронутся до него, крепко схватят, чтобы никогда не отпускать, чтобы подарить его тем, кто был мне дорог, чтобы вдоволь насладиться им.       Так и не дошёл.       Забросил, когда из-за развода родителей переехал с матерью в другой город. Оставив свои черновики, свои мысли, свою любовь на своём чердаке, слепо уехал прочь по приказу той, что родила меня. Стопки листочков, тетрадей, блокнотов, альбомов, разбросанные по моему драгоценному чердаку, забылись мной. Ушли. Ушли прочь, затаив обиду на меня, на того, кто их бросил гнить в одиночестве. Тогда у меня впервые в жизни опустились руки, ведь всё, что я имел, что я любил, исчезло. Уничтожено. И кем? Моими же родителями. Мной. Время текло — моя любовь к писательству тихо тлела, одиноко умирая в самом отдалённом уголке души — в прошлом.       А навыки постепенно забывались, я не пытался их развивать: зачем? И спустя столько потерявшихся от своей безобразной монотонности лет я понял, что мог бы иметь другую жизнь, насыщенную чем-либо отличающимся ото лжи, переполнившей всех, кто существует рядом со мной, мог бы сделать хоть кого-то счастливым.       Глупец.       Я мог бы не иметь детей и жену, постоянно недовольную то мной, то детьми, то миром, но не собой — собой она гордится. Что вообще нас связывает, кроме порождений стыда, похоти и боли? Ничего. Иногда мне кажется, что она робот, запрограммированный на рождение детей, ругань, уборку, просмотр сериалов. И постепенное убийство своего супруга...       Глупец.       Иногда она спрашивает меня, люблю ли я её. Да как она смеет! Словно я давал повод подумать, что люблю её. Как она смеет так думать, когда стала моей женой, обманув меня; пообещав свободу, заведя в клетку. И всегда множу ложь, что выводит меня из себя, говорю: «Да». И она, подходя ко мне после желанного ответа, всегда улыбается и смотрит мне в глаза, снимает одежду, считая, что это и есть любовь. Но что то за улыбка... Словно, она понимает, что я лгу, что мне больно доставлять ей удовольствие в постели. Ближе. Ближе. Вот её цепкие руки касаются меня, словно застывающего в ожидании новой пытки, и я понимаю, что не могу убежать и вырваться. Не могу сопротивляться.       Я всегда ей проигрываю.       И вот через некоторое время она удовлетворена. Сразу засыпает, а я обретаю свободу, что побуждает меня сбежать из этой тюрьмы. И я ухожу каждый раз, всегда возвращаясь, ибо мне некуда бежать. Разве что к отцу.       «Боже, к отцу...»       Время замирает, а воспоминания воскресают, представая предо мной с новой силой, заставляя вновь ощутить тот путь.       Впервые за столько лет я еду в место, где я действительно жил когда-то. Деревья, здания, животные. Всё проносится мимо, исчезая в прошлом, чтобы я навсегда позабыл тюрьму брака, из которой вырвался. Прошлое... Огромный чердак с барахлом, в котором найдены детские игрушки, заставляющие прошлое стать настоящим, побуждая к действию.       И вот я у Дома. У своего единственного настоящего дома.       Болезненной желтизной озаряя ночь, свет льётся из окна чердака.       Моего чердака.       Я хочу уйти, но что-то во мне заставляет сделать шаг навстречу к детству. Я медленно, но уверенно двигаюсь к цели — как в детстве — только сейчас моя цель изменилась. Даже не пытаюсь заставить себя вновь писать там, дабы осуществить начатое тогда, ибо уже слишком поздно: туман, что манил вначале, сейчас не даёт ступить и шагу.       Дверь открыта. Я захожу. Учащённый пульс заставляет остановиться с предвкушением конца пути, но тут же вынуждает идти. Запах спирта настораживает, но не пугает. Темно, но я помню дорогу.       Лестница. Женский смех. Звук трескающегося дерева. Падение. Удар. Крики. Слёзы. Снова крики. Боль.       Отец.