Пьяный рейс

Henry Jackman- End of the Line (Piano Part)

Клавдий на очередном торжественном вечере подхватывает Эффи под руку и уносит ее в самый центр вальсирующих пар. Он восхищается прической Бряк, ее стилем и легким отношением к жизни. Ведущий заливается соловьем, умело вальсирует и кружит Диву по мраморному полу, не позволяя ей оступиться. Он держит сопровождающую крепко, но не прекращает воспевать свои дифирамбы, вставляя шутки через слово. Эффи смеется так, будто колокольчики звенят, и поддерживает беседу, не замечая, как все присутствующие, столы для фуршета и яркие украшения слились в один золотой фон под цвет интерьера. Бряк так привычно теряется в танце, что уже даже не замечает этого. Ведь этот день – всего лишь звено в череде однотипных мероприятий. Клавдий шутит, Клавдий смеется, Клавдий вдруг вспоминает про Дистрикт Двенадцать. - Ох, дорогуша, у вас наверняка всегда самый пьяный рейс. – Мужчина хохочет, но вот Эффи что-то не до смеха. – Право, как Президент столько лет терпит такие траты, проще заменить этого Эбернети или отобрать у него бутылку, в конце-то концов. Переживет как-нибудь. Лучше эти деньги потратить на другие нужды. Вы только гляньте на платье мадам Кравье, её чувству стиля подобные средства пошли бы явно на пользу. Эффи смеется, смеется из уважения и потому что «так надо», но звуки из ее рта получаются какими-то холодными и отчужденными. Эффи не моргает. Она смотрит на Клавдия и боится измениться в лице. Слишком больно он сейчас ее задел, хотя, конечно, этого совсем не хотел. Один танец сменился другим, розовый напиток стал золотым, а вечер продолжался. Продолжался до тех пор, пока не задребезжал рассвет, и сопровождающую не подвезли до служебной квартиры, все расхваливая по дороге ее красоту и великолепные наряды. Эффи улыбалась и ни капли не смущалась. А душа болела так, будто бы в сердце выстрелили разрывной пулей. / В купе темно, а поезд все едет навстречу столице, преодолевая километры, лесные массивы и непроглядные покровы ночи. Поезд разрывает мглу и стремится доставить детей в лапы смерти. В какой там по счету раз? Дива проходится пальцами по бархатным обоям вагона-ресторана, чуть ли не ласкает пальцами лаковое покрытие на красном дереве и улыбается серебряным украшениями на стенах. Все такое родное и привычное, нисколько не орудия уничтожения, лишь милые сердцу вещицы. Взгляд случайно падает на мини-бар, где хаотично лежат пустые бутылки. Самый пьяный рейс, - непроизвольно всплывает в голове, и Эффи почти что всхлипнула, не позволяя слезами прокатиться по щекам. Безгласые к завтраку уже все заменят, будто бы никто и не осушал содержимое этого дурацкого шкафа. Будто бы все в порядке. Продолжаем намеченный курс. Дива подходит ближе, рассматривая, как свет падает на стеклянные грани, создавая причудливые узоры. И каждый из них словно насмехался над сопровождающей, говорил, как прав был Клавдий, и что Бряк не в силах изменить установленный порядок. Смирись. Отпусти. Забудь. Не замечай. Играй свою привычную роль. Думай о доме, о том месте, где тебе уютно и комфортно, не возвращайся в этот трезвый мир, где каждый пытается напомнить тебе об острых гранях столичной вседозволенности. Сначала Бряк хотела просто отойти, но не смогла устоять. Эти пустые бутылки слишком о многом напоминали, они блестели улыбкой Клавдия и слишком явно подтверждали все его слова. Эффи резко скидывает стеклянные емкости на пол. Одну за одной, не слыша их мучительных предсмертных агоний. Осколки разлетаются по ковру и деревянному покрытию, но это ничего, безгласые все уберут; это их работа, в конце концов. Как ее работа выбивать деньги для трибутов и облегчать им жизнь во время подготовки. Как работа Хеймитча учить детей выживать, а не пить этот треклятый алкоголь. Осколки хрустят под остроконечным носом туфли, неприятно царапая подошву. Но Диве хочется задавить всех этих колких призраков, поэтому она продолжает разбивать бутылки о пол, забывая собственные эмоции и боль. Сильнее кидает графины, крепче сжимая их за горлышки. И не замечает горячих дорожек по щекам. - Дорогуша, если тебе так хотелось виски, могла бы просто попросить. Я же не знал, что ты так расстроишься, найдя бутылки опустошенными. В следующий раз оставлю что-нибудь и тебе. Бряк даже не оборачивается. Она так устала. Устала искать в нем хорошее, выдумывая для себя совершенного другого Хеймитча Эбернети. Ведь он не может так искусно играть. Изображать настолько пьяного и неотесанного ментора постоянно и без перерывов. Эффи выдумала свой розовый мир, поверила в него, а теперь, столкнувшись с реальностью, слишком больно разочаровалась. Глупая-глупая сопровождающая. Наивная. И бесполезная. - Смотри, что ты наделала, - как-то неожиданно другим тоном произносит ментор, подходя ближе. Дива думает, что он сейчас отчитает ее за бутылки пьяным голосом, но Хеймитч мягко берет ладонь Эффи в свои руки и, ей на секунду показалось, что он качает головой. Безумие какое-то. - Будь аккуратнее, дорогуша. Стекло может быть слишком опасным для хрупких столичных пташек. Он говорит явно о чем-то своем, а пелена слез обиды и горечи на глазах Эффи не дает ей возможности понять его слова в полной мере. Эбернети совершает слишком невероятные поступки, когда берет в руки салфетку из чистейшего хлопка со стола и, убрав все осколки из царапины, поливает руку водой, а салфетку окунает в стакан с мутно-янтарной жидкостью, который принес с собой, после чего прикладывает своеобразный компресс к ладони женщины. - Чем смог, - глухо усмехается ментор, отходя от напарницы, - беги, пташка, я тебе не помощник. Слишком много боли я тебе принесу. Нам с тобой не по пути. Я все также стою на месте, а тебе надо бы идти дальше. Дива совсем не понимает его пьяных исповедей и не может найти в затуманенных глазах и отблеска рассудка. Хеймитч? Это ты? - Давай же, - более раздраженно произносит мужчина, падая на диван, - иди к себе в купе, обработай рану. Я остаюсь здесь. Эффи кивает, бормочет «спасибо за помощь» и выходит из вагона, оставляя после себя блестящую дорожку из стекла. Ее воздушные замки давно пали, но сегодня на сгоревших руинах неожиданно появилась новая надежда. От салфетки несет спиртом, и Бряк про себя произносит «самый пьяный рейс», после чего на ее губах вдруг появляется улыбка. Что же, мистер Эбернети все еще способен удивить капитолийскую даму. Хеймитч сидит на диване, отставив стакан в сторону. Что с нее взять? Пташка, светловолосая дурочка. Решила избавиться от всех проблем, перебив посуду? Глупее идеи он давно не слышал. А сколько удивления и невинности было в этих глазах. Сколько ей лет? Или в Капитолии все такие девственно чистые и недалекие? Точно. Вот и ответ. Эффи заходит в купе, плотно закрывая дверь. Она смотрит на электронные часы, ужасается позднему времени и говорит себе, что завтра важный-преважный день. И уж совсем неожиданно Дива вспоминает, куда они едут. И на какие по счету Игры. Шестьдесят Шесть. Почти чертова дюжина. Что же. Полный вперед.