Я положил бессмертие к её ногам...

      …Я отчётливо помню тот день, когда мой мир был готов окончательно рухнуть. Отголоски треска разваливающихся стен моего векового благоразумия до сих пор преследуют меня по ночам. Привкус страха и потери настолько глубоко въелись в трещины на моих сухих губах, что спустя долгое время они придают крови в моём бокале оттенки жасмина и серебра. Воспоминания преследуют меня и сейчас, так как я отчётливо впитал запах собственного ужаса с нотками личностного страха и безумия в безысходности. Я был по-настоящему сломлен, я познал тяжесть человеческого бремени на себе, когда, не найдя лучшего способа, я приговорил себя к смертности. И, стоя сейчас здесь в своём обновлённом кабинете, пройдя все препятствия и выжив в схватке, перед глазами всплывают картины прошлого, напоминая о том, как уже не будет никогда и чего стоило мне сегодняшнее будущее.       Тогда, пять лет назад, мои воля и разум начали оставлять меня, я вновь пал от предательства, и, впрочем, как и в прошлый раз, я начал искать смерти, я был посрамлён и унижен перед самим собой. Я многовековой вампир с сильнейшими магическими практиками потерял праведника, окончательно утратив доверие светлых, но самым главным был факт презрения. Да, я презирал себя, за то, что не могу быть другим, что не способен на безумства и коварства, что излишне прямолинеен и ответственен, а также чересчур осторожен, что привело к самой главной ошибке — я не выдерживал схватки, и потерял любовь, которая так давно и так глубоко сидела во мне, которая заставляла меня выворачиваться наизнанку, которая стала единственным смыслом в моей жизни. Любовь ушла вместе с Ульяной, её согласие выйти замуж за моего старшего брата вмиг уничтожило всё вокруг, и я остался ни с чем. Не в силах бороться с магией брата, не в силах бороться с самим собой, пытаясь приободриться и вернуть себя в строй, я распрощался со здравым рассудком, в последних попытках найти логику в последних событиях. Так я решил довериться Фортуне. Но вскоре мысли о самоубийстве начали посещать меня всё чаще, а подвергаясь соблазну и повинуясь пороку слабости, я испил эту смесь с привкусом цинка и сырого мяса, высыпав злосчастный порошок в суррогат крови. Испытывая ужасные муки ломок, я вспомнил всё и в бешенстве вырывающегося из моей груди бессмертия обессилено опустился на трон у шахматного стола, безжизненно распустив руки в свободном падении за пределы подлокотников.       Становилось жарко, глотку жгло и разрывало лёгкие при любой попытке вдохнуть кислорода. Меня начали посещать видения, в которых я смотрел на себя со стороны, возникали безумные образы прошлого, те, которые заливали кровью мои сны. Демоны вырывались наружу, каждый пытался захватить с собой кусок моей истерзанной души, от чего я прикусывал до крови язык, сдерживая крики, я не мог позволить, что бы кто-то пришёл, я не мог позволить видеть своего падения, тем, для кого продолжал оставаться стойким и выносливым главой агентства. Но контролировать себя было уже выше моих сил и в очередном огненном задоре меня насильно выгнуло грудью вперёд, а руки налились неистовой силой питаясь той злостью, что накопилась за всё это время, ровно с того момента, как вернулся Максимилиан. Все мои сдерживаемые порывы избить его или лишить бессмертия сейчас были оголены, все пределы моего самообладания, все расставленные барьеры всё стало прахом. Моё безумие набирало обороты от каждого воспоминания о лжи Ульяны. Все те моменты, когда она шла с ним, все его и её слова друг другу, о которых я прекрасно знал, сейчас роились осточертелым гулом в моей голове, от чего хотелось самому себе свернуть шею и выкинуть череп куда подальше, чтобы ничего этого не чувствовать. Я знал обо всём и молчал. Молчал и терпел, не отказываясь от семьи. Да, чёрт возьми, каким бы не был Макс и зачем бы он ни пришёл тогда, он оставался моим братом, а мы были воспитаны на целостности родственных уз — брат за брата, кровь за кровь… Резко истомные боли меня отпустили и, в забытьи перемещаясь по логову, я почти упал плашмя на каменный пол, благо в моём кабинете были книжные полки, за них я тогда и вцепился из последних сил, плавно сползая по ним спиной вниз. Тогда-то на меня и нахлынула волна воспоминаний о старшем брате. В моём сознании навсегда крепко накрепко запечатаны каноны семейных уз, и Макс об этом знал всегда, так каждый раз, когда он нарывался в юношестве на вампиров высшего сословия, он всегда рассказывал нам, от чего семья вставала на его защиту, но однажды его вранью положили конец. Его деяниям нашёлся свидетель и донёс информацию, от чего наша семья навсегда от него отвернулась, а я, даже по прошествии многих столетий, продолжал ему помогать, а он продолжал играть на моём чувстве долга. Только лишь потом, когда я женился на Милене, отобрав у него любимую игрушку, вылезло всё подлое естество, так после его продолжающихся злодеяний я разорвал с ним всяческие отношения и уехал из родного гнезда, увозя за собой жену. Жена… Это слово тоже несёт для меня не малый смысл. Эта женщина должна была стать моим самым верным и преданным соратником, но и здесь моими жизненными принципами воспользовались. Милене нужны были балы, наряды, восхищения с утра до вечера, и она так и не оставила привычки пользоваться мужчинами, так я был предан вновь и, осуществив «полюбовный» развод, отправился искать дом. Но даже сейчас я не был готов в глубине себя поверить, что родной человек, Ульяна, был готов так низко пасть и так тяжело ранить, а когда она встала в ряды тех, от кого я ещё мог ожидать подвох и всегда был начеку, мои руки опустились… Все удары жизни и противостояний, предательства и смуты, убийства и жестокость — сделали меня таким, коим я являлся на тот момент, свои чувства я прятал ото всех и прогонял прочь от самого себя. Я стал закалённым, все сражения, которые я пережил излечили во мне романтизм и веру, я предпочёл верить фактам и логике, основываясь на своём огромнейшем опыте. Но будучи умудрённым многовековым воином и старым, прошедшим все искушения двух сторон света и тьмы, вампиром, я оказался в тупике перед женщиной. И эта любимая женщина окончательно забила меня в угол, она кинула в меня последний решающий камень, который не был булыжником, но попал в самую суть. Я знал, что виноват, безумно был виноват перед ней, но обвинения в измене стали для меня неподъёмной ношей, и моё понимание действительности перестало оправдывать эту женщину. Да, я сам согласился с подобным её поведением, сказав, что эта женщина имеет право на ошибку, и эта ошибка сгубила меня самого.       Я слишком сильно впитал Ульяну в себя и, когда я осветил эту мысль в своей шальной голове, меня накрыло новым приступом, на сей раз жгло и кипело сердце, я будто чувствовал, как бурлит плоть внутри меня. Кровь ошарашенными потоками выливалась в вены, адреналин не имел меры, пульс отбивал несуразицу в ритме азбуки Морзе. Снова крик рвался наружу, а я продолжал прикусывать язык, упиваясь собственной кровью. Постепенно заниматься самопоеданием не только мысленно, но и в буквальном смысле этого слова, становилось противно, от этого перестал сглатывать густую тёмно-бурую кровь, и она нашла выход в правом уголке моего рта, так появилась чёрная кровавая дорожка на моём подбородке, а капли, шипя, растворялись в полотне рубашки. Из последних сил я оттолкнулся от пола, снова вцепившись в книжную полку, но, на этот раз, вес моего тела оказался неподъёмной ношей от чего я сломал своим весом несколько полок, сметая книги со своего пути. Упав на колени, я запрокинул голову назад, теперь кровь из моего рта тонкой струйкой устремилась под рубашку, образовывая большое пятно на груди. Истомная боль пронзила живот, и я с силой сжал кулаки, тихо простонав. Ни единой мысли больше не было в голове, только звенящий монотонный гул в ушах, от чего я с силой закрыл глаза, а следующее, что я помню, это пробуждение.        Открыв глаза, я обнаружил себя спящим на, оставшейся целой, книжной полке, в руке я держал ключ от сейфа с оружием, так не оставалось сомнений в моём решении. Спустившись, я поморщился, ощущая, как под рубашкой подёргиваются волосы на груди и животе, осмотрев себя, наткнулся на засохшее пятно собственной крови под жилетом, оно сильно прилипло к коже, когда я заснул на животе. Нужно было сменить одежду, ничего особенного, никаких торжественно траурных нарядов, верный костюм двойка и рубашка с высоким воротом-стойкой, теперь я был готов отправиться к сейфу за мушкетами. Ни револьверы, ни шпаги, а именно два старинных парных мушкета ручной работы мне были необходимы, когда-то давно они достались мне за победу так же в дуэли. Волнение и страх естественно окутывали меня, но осознание того, что нужно разрубать уже этот узел, что пора прекращать мучить себя и её, предали уверенность моим рукам. Так, я, с большим деревянным футляром в руках, сажусь на нижнюю ступень боковой лестницы, попутно сняв с себя пиджак и кинув его на чёрный диван, и начинаю чистить пистоли, подготавливая и очищая дула и пирит каждого. Приходил альтер-эго орал и возмущался, мол что с ним будет без меня, а я знал, что он бегает к Максу, а потому ему ничего не грозило, он стал бы прихвостнем старшего и целовал бы свою Миленочку. Я тогда сказал, чтобы он не боялся и встав, с холодной каменной ступени, прихватил набор и отправился к столу, готовясь зарядить один из пистолей серебряным зарядом…