We Are One

Если бы несколько лет назад Колину кто-то сказал, что у него появится еще одна дочь, он бы расхохотался этому шутнику в лицо. Если бы тот добавил, что при этом Колин еще и окажется хорошим отцом, тот бы просто сжег его к чертям собачьим, чтобы спасти весь мир и в частности Новую Зеландию от очередного ужасного юмориста. А вот теперь… посмотрите-ка на меня. До ушей сквозь вату донеслось тихое кряхтение. Колин встрепенулся, возвращаясь из своих чертог разума во вполне реальные домашние покои, где он полулежал на кожаном диване в обнимку с теплым и мирно сопящим свертком, а в камине потрескивали дровишки. Перехватив дремлющее чадо поудобнее, пока руки окончательно не затекли, Гандерсон уставился на дружелюбные язычки пламени. Ведут себя как старые знакомые, оборвавшие с ним всякие связи. Ну что за подстава, ей-богу! Не успеешь размечтаться о всемирном господстве, как тебя обламывают и улетают в Асгард, даже не пообещав вернуться. Мужчина хрипло вздохнул, думая, как же он докатился до жизни такой. И не сиделось же ему в адвокатах, надо было опять в мэры полезть — что за идиотизм! Закрутил с красивой девочкой — умной, красивой, интеллигентной — да прям как Донси. А что? Советы-то секретарша давала дельные. Найти себе представительную пассию, с которой и на благотворительный вечер сходить, и оставить с важными толстосумами не стыдно — и ты в шоколаде. Но разве он был когда-нибудь разборчив в связях? Девочка («не девочка, а Кэтрин» — поморщился он, вспоминая имя) оказалась с червивой сердцевиной; учуяв, что простой семейной жизни ей не видать, стала скандалить, попрекать, срывать банкеты и встречи с избирателями — всё на радость журналюг. Гандерсон уже даже был рад финальному хлопку двери после грандиозного и шумного расставания и зарекся впредь затевать такие мероприятия. Так уж прям будущему мэру и нужна спутница! Кто же знал, что Кэтрин вновь материализуется перед его дверью через пару месяцев с заявлением о беременности и о том, что она слишком молода для детей и пусть-де папаша сам разбирается или отдает на усыновление. Долгие судебные процессы, в которых он задействовал все связи, подписание документов о прекращении любых контактов матери и ребенка, ДНК-тесты, самые неподкупные и высококвалифицированные врачи, что есть в Окленде — всё это встало поперек предвыборной кампании и смешалось в такой калейдоскоп, что Колину стало чисто ради принципа жаль потраченного времени, чтобы теперь вдруг избавляться от своего же ребенка. В конце концов, Еву можно считать неудавшимся экспериментом, а наследник ему нужен. Конечно, Колин в каком-то смысле, любил и свою первую дочь… наверное. Виделись они крайне редко, в доме тещи — естественно, ему то после смерти матери опекунство никто не доверил, да и даром оно ему сдалось. Выгоды никакой. А уж будучи подростком, дочурка и сама просекла, что папе она мало интересна… Ни одно искреннее чувство, кроме жадности, не выживало в пламени Локи. Сопящий сверток снова зашевелился, выводя из полудремы. Колин сонно потер глаза, вдыхая сладкий молочный аромат. А дети могут очень даже приятно пахнуть… Любопытно… Когда Гандерсону впервые вручили запеленованное существо («Это ваша дочь»), он не знал, что должен чувствовать. Девочка не кричала, не елозила, а просто задумчиво и слегка озадаченно смотрела снизу вверх огромными синими глазами. Глаза… Внутри что-то щелкнуло и перевернулось. Кто же знал, что в его прогнившей душонке еще остались какие-то отцовские инстинкты? — Как ее записать в карточке, мистер Гандерсон? — Что? — переспросил застывший мужчина, переживавший в данный момент полную перезагрузку системы мировосприятия. — Имя, — нетерпеливо повторила медсестра. Он как-то не задумывался о таких вещах. Честно говоря, он просто забыл. Еще пять минут назад он не мог уложить в голове мысль, что поедет к себе домой с ребенком, какое уж там ИМЯ. Поймав на себе настойчивый взгляд средних лет женщины, Колин вернулся в прежнее состояние. — Дорогая моя, вам платят не за то, чтобы стоять у меня над душой, — сквозь зубы процедил он, изобразив свою самую угрожающую улыбку и одновременно жалея, что не может спалить всю контору на месте. Дома в тот вечер он методично перемалывал информацию на сайтах в поисках того самого Имени. Ответственность этого занятия тяжким весом легла на плечи. Колин вдруг осознал, что для своего ребенка хочет лучшего, особенного. В какой-то момент его внимание зацепило одно слово. Остановившись, бывший Локи начал вчитываться. Маргарет значит «жемчужина»… хмм… Маргарет… звучит, как героиня исторического романа… Уже готовый закрыть вкладку, Колин заприметил строчку с норвежскими вариантами и… палец замер, так и не кликнув на крестик. Давать потомкам богов скандинавские имена он прекращать не намеревался, а это конкретное звучало… звучало так, как он хотел бы для своей дочери. Гандерсон устремился в соседнюю комнату, где под присмотром няни в кроватке под белоснежным одеяльцем лежала дочь. Ассоциации с жемчужиной вновь наполнили голову. Видимо уразумев своей маленькой головкой, что красивый потолок теперь заслонил собой какой-то широко улыбающийся дядечка, малышка издала короткое радостное уканье и затрясла ручонками. — Ну, здравствуй… Грета.

***

После рождения дочери Колин изменился. Через полгода он решил на время отложить адвокатскую практику, оставаясь, впрочем, держателем львиной доли акций, но теперь желая всё свое время посвятить воспитательному процессу. Бритье и стрижка отошли куда-то на задний план, тем более девочку веселило дергать его за отросшие пряди. Колин вглядывался в маленькие доверчивые глазки и понимал — в этот раз он не должен облажаться. По факту это вообще было единственное, что Колин понимал. Откуда взялись эти телячьи нежности? Откуда взялась тяга проводить время с малюткой? Отчего ему приносило такое удовольствие брать ее на руки или кормить из бутылочки или протягивать мизинец, за который девочка с готовностью цеплялась мертвой хваткой? А чувство легкости и одновременно постоянной тревоги? В свою бытность Локи он бы просто не позволил себе так расслабиться, забросить прибыльных клиентов и убивать время, играя с какой-то мелкотой. Раньше его бы перекосило от одной мысли о детях. Раньше… раньше… а теперь-то он просто человек, так? Колин был не настолько глуп, чтобы не сообразить, что всепожирающая жадная сущность бога огня нехило искажала его собственную личность. Да, он с детства был вредным, наглым, эгоцентричным — этого не отнять. Но в разумных пределах! Проблема в том, что всё было так давно, что он почти забыл, каково это — жить без обжигающего чужого присутствия внутри. Как будто под вечно кипящей кастрюлькой до минимума убавили газ. После Гара он по инерции старался соответствовать привычным моделям поведения, но прежней злобы и мстительности уже не осталось. Грета помогла это осознать. Как-то раз они гуляли в городском парке. Девочка с интересом разглядывала опавшую листву, что-то негромко лепеча своей кукле; из-под чепчика выбивались мягкие волосы цвета вороного крыла. Ее отец задумчиво катил перед собой коляску и наслаждался покоем, между делом раздумывая, что прикупить из теплых вещей. Осеннее небо налилось насыщенной синевой и теплом, словно ничто не предвещало скорых заморозков. Тишина была потрясающе звенящая, как вдруг от созерцания пейзажей Гандерсона отвлек препротивнейший голос. — Колин? Он крайне неохотно обернулся навстречу низкорослому мужчине, безуспешно пытаясь вернуть перекошенную от досады челюсть на место. — Бо-о-оже, да тебя и не узнать! Я даже был уверен, что с кем-то тебя спутал. — Как жаль, что не спутал, Миккель, — огрызнулся Колин, стряхивая с дорогого пальто невидимые пылинки. В принципе опасаться ему было нечего. Ну и что, что давно не брился и стал носить кардиганы и фланелевые рубашки вместо костюмов — деньги же при нем! Однако его напрягало, что от болтливого Джонсона новость о Грете в его семействе разлетится с бешеной скоростью. — Просто твой стиль очень… хм… изменился… — отметил с улыбкой Майк. — Давай ты не будешь говорить мне, как одеваться, а я не буду говорить, как ты постарел, Джонсон. Майк хмыкнул, откидывая темные с проседью волосы. И только тут обратил внимание на коляску. — А кто это у нас тут? — он уставился на маленькую девочку и пораженно вскинул брови, замечая фамильное сходство. — Твоя? — Нет, украл… Конечно, моя! Что за тупые вопросы! — Я просто… никогда бы не подумал… что после Евы… — Ну так подумай, — оскалился Колин, — А потом займись своими делами и отвали. У меня нет ни малейшего желания с вами, Джонсонами, общаться. Майк устало выдохнул — Гандерсон может и изменился внешне, но по прежнему был колюч, как ёж. И зачем он только решил поздороваться? Давно не нарывался? Эх, лишь бы Мишель не узнала. — Папа, папа, я там мышь видел! Колин вскинулся, ястребиным взором впиваясь в бегущего к Майку мальчика лет четырех — по пути он пересчитал все возможные лужи и запыхавшийся, но довольный прислонился к отцовому боку в совершенно забрызганных штанишках. Решив, что второй дядя — какой-то их старый знакомый, он торжественно объявил: — Здрасьте! — Вижу, не один я сегодня с компанией, — хмыкнул Колин, прожигая мальчика льдом синих любопытных глаз. — Вы с Мишель тоже времени не теряли, я погляжу. — Мы лучше пойдем, — резко помрачневший Джонсон инстинктивно задвинул сына за спину. — Да-да, буду только рад, — Колин помахал рукой, с облегчением катя коляску дальше по дорожке. — Кстати, Миккель? — Что? — Лет через… — Колин оценивающе оглядел ребенка, — пятнадцать… держи свое чадо подальше от моей дочери. А то ноги вам обоим пообломаю.