Младшая Холмс

      Родители ругались на кухне. Такого раньше не было: вся ругань обычно происходила в кабинете отца. Или Одри давно не была дома? Новые подруги, постоянно тянувшие Одри то в какие-то поездки, то на какие-то вечеринки, не оставляли Холмс времени для родителей. И ей это нравилось. Приятно чувствовать, что ты обособляешься от родителей. «Я же все-таки отдельный человек. У меня своя жизнь. Буду рада побыть с ними на праздниках, но не все время», — рассуждала Одри у психолога, и доктор Тавос одобрительно кивала. Но было в этом всем что-то неправильное.       Одри листала ленту инстаграма, сидя в гостиной. Глаз зацепился за фразу «Manchmal brauchen wir eine Person die sagte: «Ich bin für dich da». Младшая Холмс улыбнулась, ведь немцы такие романтики. Слова были красивыми, и Одри потянулась к дневнику, чтобы их записать. Рядом она сделала перевод на английский: «Иногда нам нужен человек, который скажет: «я рядом». На родном языке это звучало как-то ближе и сокровеннее, а родители продолжали ругаться.       Одри сама не заметила, как слеза соскочила с носа на страницы, оставляя вместо красивой строчки кляксу. Подумав немного, Холмс записала:       «Когда-нибудь это кончится? Почему все кажется мне таким унылым? Краски слишком часто исчезают из жизни, а возвращаются уже не такими яркими, какими были раньше. Мне очень пусто и неуютно жить эту жизнь вот так. Мне надоело ходить к психологу. Похожу-похожу, все становится хорошо, а потом что-то будто ломается. Хотя нет, скорее это как фортепиано, которое постоянно настраивают, а какая-то нота всё равно фальшивит.       Что не так со мной? Откуда это странное чувство одиночества? Что происходит?»       Из кухни вышел Шерлок. Одри даже не заметила, что крики стихли. Вдруг Холмс накрыла волна гнева, непонятно, откуда и как взявшаяся. — Не волнуйся, — обратился к дочери детектив, — мы на пути к примирению. — Не трогай меня, — ответила Одри, поднимаясь, что уйти в свою комнату. — Тебе-то я что сделал? — Воскликнул Шерлок в недоумении.       Одри ничего не ответила, но громыхнула дверью. Послышался крик отца о ее неуважении, но Холмс не хотела его слушать. Она закрыла дверь на ключ и надела наушники. Не хотелось музыки, хотелось какого-нибудь глупого американского шоу, где люди изображают из себя идиотов.

***

— Зачем тебе был нужен такой человек? — Я доверяла Роберту. Он умеет показаться хорошим. Таким понимающим, добрым. Жаль, не сразу понятно, насколько это гнусный человек. А когда становится яснее, уже вроде как и поздно. — Всё равно не понимаю, как ты могла в такого влюбиться. Ты же красавица, могла выбрать любого. — Я? Красавица? — Усмехнулась Одри. — Не смеши. Я несуразная, кудри ещё эти дурацкие. Я не считаю себя красивой. Я чувствовала себя привлекательной с Робертом, он называл меня красивой. — Да, я поняла, что у него хороший вкус на девушек. То что он тебя выбрал не было поводом выбирать его в ответ. Себя надо уважать в первую очередь.       Они сидели в гостиной. Одри забралась на диван с ногами и обнимала колени, а Индре обнимала её. От слов швеи младшая Холмс вся сжалась. — Прости. Ты должна помнить, что ты волшебная, а это не зависит от чужих слов. — Ага, — нарочито насмешливо отозвалась Одри. — Ты хотела с ним встречаться? — Самое смешное, что нет. Я знала, что он бы мне изменял, а я бы это не перенесла. Сказала ему об этом, он ответил, что может быть верным, когда есть чувства. — Ерудна, — парировала Индре. — Чувства не всегда так сильны, что держат тебя в эйфории. Мужская верность похожа на рыцарство. Они выбирают прекрасную даму. Королеву, которая всегда слегка сама по себе, всегда не до конца завоеванная. Но твой Роберт... — Не мой, — отозвалась Одри. — Но Роберт не такой человек. Он пустой и глубоко несчастный. Ищет эмоции в других людях. Поверь, Настю от тебя отличает лишь то, что тебе голову морочили чуть меньше.       Одри улыбнулась в ответ на слова Индре. Правда, всегда через пару минут расплакалась снова, жалея себя.       История с Робертом заставила Одри думать, насколько она себя не любит. Но страшнее было чувствовать, что её не любит никто. Совсем никто. Никто-никто. Все её бросили.

***

      Одри слышала, как стучали в дверь, но открывать ей не хотелось. Она без разбора лайкала фотографии друзей и перечитывала свои старые посты. Так и можно было описать весь следующий месяц.       Шерлок и Эдит отчаянно пытались спасти брак, ходили к психологу и на свидания. Кажется, получалось, если учесть, что ссор стало меньше. А может, Эдит стало просто всё равно. Шерлоку же, наоборот, стало показательно важно, как чувствует себя супруга. Он искренне не понимал, когда и почему всё пошло не так. Или всё-таки понимал?       Одри проводила дни в тёмной комнате, занавесив окна. Музыка, пицца и старые сериалы — ничего большего. Эдит пыталась поговорить с дочерью, но та скатывалась в истерику от каждой попытки. — Это вы! Вы виноваты, что я такая! Что я никому не нравлюсь. Что я не умею выражать эмоции!       Одри уже не боялась высказывать подобное родителям. Она скоро будет далеко, они до неё не доберутся. — Как тебе не стыдно! — Кричала Эдит. — Сколько для тебя делалось, ты вспомни! Что, недостаточно делали?       Младшая Холмс не смела на это ничего возразить. Сказать родителям, что они сделали недостаточно — верх цинизма и неблагодарности. Да? Одри и её родители думали именно так. «Ещё скажи, что тебя в детстве недолюбили».       Но если на слова о сделанном для неё Одри даже в мыслях не позволяла себе бунтовать, то тут не могла себя сдерживать. Да! Любили недостаточно! Она думала об этом, пожалуй, слишком много. Так много, что уже едва могла выкарабкаться из этих мыслей, они тянули её в пропасть за ноги и за волосы.

***

      Пожалуй, единственным спасением был отъезд из Лондона в Мюнхен. Ругани перед ним было — мамочки, сколько. Одри наотрез отказалась ехать с Шерлоком или Эдит, она хотела всё устроить сама. Сделать жизнь такой, какой хочется ей.       Не получалось.       Она звонила домой по каждому мелкому поводу и рассказывала, что ела и где была. Это было не от одиночества. Одри всегда была одинока. Родители давно хотели с ней дистанции, по возрасту было пора, но младшая Холмс сама не могла разорвать эту пуповину, всё ещё надеясь, что случится чудо. Что Шерлок будет ей гордиться, а мама будет рядом не только на праздники. Одри много плакала, потому что в университете ей казалось, что столько возможностей упущено. И что жизнь прожита бездарно.       Система немецкого университета Одри не нравилась, и она никак не могла завести друзей. Пара вечеринок в барах — не в счёт. Холмс считали немного странной, а потому она была рада получить письмо от Майкрофта, что тот будет в Мюнхене всю следующую неделю.       Одри никогда бы не подумала, что встреча с этим угрюмым человеком, которого она переменно ненавидела, любила, уважала и боялась, будет для неё столь желанной, и девочка вприпрыжку понесётся к нему через всю главную площадь города. — Одри, юной леди не подобает запрыгивать на руки мужчинам, — бормотал Майкрофт, разведя руки, пока племянница висела на его шее.       Холмс взял её в бар, где варили отличное пиво. Одри пить не решалась, всё думая, не проверка ли это, но Майкрофт убедил девушку, что всё в порядке. И что даже его брат был бы не против. — Привет тебе от родителей. — И ты им передай. — Ты грустная, дорогая племянница. Что случилось? Должна ли разведка её Величества о чём-то знать? — Да просто... Мы были вчера в одном баре, и официант разбил бокал. Я начала аплодировать, а все посмотрели на меня, как на сумасшедшую. Кажется, я только укрепила репутацию «той странной девчонки». — Что же, в твоём возрасте пора знать, что не везде в мире аплодируют разбитой посуде, как это делают в Англии. — А им не пора знать, что везде разные традиции? — Насупилась Одри.       Майкрофт обеспокоенно посмотрел на неё и ответил: — Я слышу голос Шерлока. Хах, — усмехнулся он и опустил глаза, — Одри, ты в гостях. Ты же понимаешь, что подстраиваться должна ты?       Одри отвела взгляд, но кивнула. Конечно, она всё понимала. — У нас всех новости. Шерлок тебе не рассказывал? — Я не говорю с ним, — пожала плечами Одри. — Только с мамой. — Они с Эдит переезжают в загородный дом. — Что? Когда?       Одри не знала, что чувствовала. Это она всегда хотела жить в загородном доме. Родители исполняли мечту без неё. — Через два месяца, лондонская квартира уже выставлена на продажу. — Почему они ничего не сказали мне? Почему молчала мама? — Воскликнула Одри, и на неё обернулись несколько посетителей. — Вероятно, не хотели беспокоить. Я решил сказать лично. Не переживай. Шерлок, кажется, согласен на это ради твоей мамы. Она всегда хотела жить в большом доме. — Окей, — вздохнула Одри. Ей оставалось только принять, что ради неё уже ничто не будет делаться. — А у тебя? — У меня? — У вас у всех новости.       Майкрофт одобрительно улыбнулся. Племянница его подловила. — Ах, не только у меня. У нас с Индре. — Вы женитесь? — В конце концов, думаю, да. У нас будет ребёнок.       Одри вытаращи на Майкрофта голубые глаза и рот раскрыла от удивления. Дядя, меняющий пелёнки младенцу — совсем не та картина, которая виделась ей в его жизни на старости лет. — Ты первая, кто узнаёт. — П-поздравляю. Наверное.       Майкрофт улыбнулся, скорее вежливо, чем искренне, и добавил: — Ты теперь не младшая Холмс. Как ощущения?       Одри только подумала, что с Индре у нового Холмс будет больше шансов вырасти здоровым человеком. Если дядя не сломает её, как Шерлок — Эдит. Одри не было стыдно за мысль «дядя умрёт раньше Индре, и тогда малышу будет проще». — Я... Наверное, рада, что избавилась от этого статуса, — призналась девушка. — Думаешь, он тебя к чему-то обязывал? — Удивился Майкрофт и сделал новый глоток пива. — Скорее, он давал вам право считать меня той, кем можно управлять. — Вы только послушайте, как мы заговорили, — усмехнулся Майкрофт. — Эдит жалуется, что ты, дорогая племянница, звонишь по поводу и без. — Сама меня такой вырастила. — Милая Одри, мне казалось, новая школа благотворно на тебя повлияла. У тебя были подруги, вы даже путешествовали по Европе. Что случилось? Если ты хочешь, — это был тот редкий момент, когда Одри слышала заботу в голосе Майкрофта, — доктор Тавос работает по Skype, WhatsApp. — Мне не помогает доктор Тавос. Всё, что она сделала, помогла мне увидеть, насколько я ненормальная. Может, она и тебя потому не вылечила? Потому что она так себе специалист? — Одри говорила это, едва не плача. — Хорошо, — ответил Майкрофт, поджав губы. — И всё же. Одри, когда всё вновь стало плохо? Может, дело было не в Шерлоке? Он не вмешивался в твои решения. Каникулы в Европе — пожалуйста. Мюнхен — пожалуйста. Я думал... — Майкрофт стал грустным, — думал, тебе стало легче. — Мне никогда не станет легче. Никогда не станет проще. Отец мучил меня своими придирками. Меня бросили родители, и... — Одри, — процедил Майкрофт, — ты просто маленькая избалованная девочка.       Это был вечер, когда Одри потеряла всякое желание общаться с семьёй. И как это было непросто. Она смотрела на телефон и едва держалась, чтобы не позвонить матери, но потом шла к зеркалу и говорила себе, что нужно быть гордой. Уж этому Шерлок её научил. Научил смотреть свысока, хамить, ожидать от людей худшего.       Одри неделю не появлялась в университете. Она не могла найти в себе сил что-то сделать, не видела смысла. Она как никогда ощущала себя потерянной в этом большом мире, где Одри — маленькая-маленькая девочка, которую на морозе оставили одну. Она пыталась описать, что чувствует, и смогла привести только одно сравнение: это как остаться без кожи. Ты всё так болезненно чувствуешь.       Это было не лучшее время оказаться в чужой стране. К этому грузу детской обиды, которая никуда не делась с годами и казалось, уже не денется, добавилось давление чужой культуры. Все люди тут такие странные, такие непохожие, Одри не понимает, почему они поступают так или иначе, и ей было страшно начать в этом разбираться.       Всё, чего она хотела, — любовь. Быть любимой, принятой до последнего недостатка и даже без знаний математики, за что Шерлок не уставал её попрекать. Иногда она созванивалась с Сабриной и Джиной, но им не до неё. Им до своих парней. Это были взрослые девушки, какой Одри никогда не станет, ей навсегда три годика. Им и без парней было неплохо, они самодостаточны, они не ищут одобрения в чужих людях, они получили его сполна дома. Одри это понимала. Понимала, в чём её проблема, но чтобы что-то сделать, у неё опускались руки.       Одри не ожидала получить звонок от Индре, она думала, что та занята своим новым положением и сейчас читает книги о материнстве. — Милая, здравствуй. У тебя всё хорошо? — Спрашивала Индре с таким милым литовским акцентом. — Почему ты звонишь? — Одри едва не плакала от этого вопроса. — Майкрофт вернулся, пересказал твои слова. — Ну конечно. Конечно, звонишь ты. Не мама. Не Шерлок. — Солнышко, они переезжают. Они так много ссорились, ты не представляешь. И всё про тебя! Всё про тебя! — Хватит! — Закричала Одри. — Я не хочу слушать, что со мной что-то не так. Они ссорятся, потому что они такие. Они! — Тихо-тихо. Ты права, прости. Ты плачешь? — Нет. — Я же слышу, что да. Милая, обещаю. Я ни разу не скажу, какие они хорошие. Не скажу тебе то, что сказал Майкрофт. Расскажи, что с тобой? Я могу как-то тебе помочь?       Одри с минуту молчала в трубку, и Индре терпеливо ждала, когда та заговорит. — Я не могу. Не могу. Пока, Индре.       Одри стала приводить себя в порядок. Нужно наконец-то появиться в университете, начать гулять, может, общаться с людьми.       Её учебная группа устраивала маленькую вечеринку. Собирались в другом общежитии, планировали вместе готовить, а после посмотреть кино. Всё организовывала девочка из Франции. Она жутко не нравилась Одри: француженка была натянуто приветливая, пыталась всем нравиться и кокетничала с каждым парнем, даже с тем, кто не был ей интересен как партнёр. Но делать нечего, надо вливаться в социум.       На вечеринке был американец, первый носитель языка, которого Одри тут встретила и была этому очень рада: терпеть странный английский приходилось каждый день. Этот американец влюбился во французскую особу, а она утверждала, что он ей неинтересен. Правда, Одри не могла не обратить внимание, что по её поведению этого не скажешь. Она отвечала взаимностью на его ухаживания, а в самый ответственный момент говорила: «нет».       Одри наблюдала за этой парочкой и не могла понять: это правильно, и женщина должна вести себя как хитрая лиса, не отталкивая от себя ни одного потенциального мужчину, которого можно использовать? Или француженка вела себя как мразь, которая ни во что не ставит чувства других?       Впрочем, сам американец Одри тоже был противен: его жесты, слова, манеры — Холмс от этого тошнило. — Ты только посмотри на Мишель, — зачем-то говорил американец Одри, — она так прекрасна. Так красива! — Да. Наверное. — Мы все должны делать так, как скажет Мишель! — Объявил он. — Она королева!       Едва вытерпев до конца этого вечера, Одри сбежала домой. Холмс чувствовала себя ещё хуже. Она едва могла вклиниться в разговор одногруппников, её не хотели слушать. От сладких речей американца становилось дурно. Но. Было огромное волосатое жуткое НО, выглядывающее из-за угла. Одри бы с удовольствием оказалась на месте Мишель.       Нет, на общей вечеринке устраивать речи про то, что какая-то девушка — королева... Это верх абсурда. Но вот быть чьим-то идеалом. Просто быть человеком, которого кто-то искал всю жизнь. Быть человеком, которым дорожат. От одной мысли об этом Одри становилось дурно.       Индре разбудил звонок. Под боком что-то пробубнил Майкрофт, кажется, просил отключить телефон, но на экране сонная Индре узнала имя Одри, и стало не до сна. — Од... Одри, сейчас. Я выйду из спальни. — Индре, прости! Прости, что я так поздно звоню, прости меня. — Всё хорошо, хорошо. Ты в порядке? — Нет, я не в порядке. Я совсем не в порядке. — Так, мне надо... Мне нужен чай, я буду в состоянии понимать. — Прости, я не должна была звонить. — Перестань. Рассказывай, что случилось. — Индре. Я... Я так себя ненавижу. Я какой-то чудик, какой-то странный человек. Меня никто не может понять. Я никого не могу понять. Я не умею заводить отношения, я не умею общаться. У меня нет друзей, и я одна, совсем одна. Я не могу представить, что меня кто-то любит. Как можно любить меня? Не говори мне про родителей, просто не говори. Все вы говорите про школу, про отдых, про подарки, а про то, что их не было рядом, никто не говорит. Как вообще подарки могут быть аргументом? Ну как? Они от меня откупались. Откупались! А мне ничего этого не надо, ничего! Я бы всё, всё отдала, чтобы просто вырасти нормальной. И школу, и каникулы, и тряпки. Меня завели как игрушку, которую в любой момент можно было куда-то отдать. Пока они своими проблемами занимались, про меня забыли. Вы все говорите, что я капризная, нервная, а почему никто не думает, из-за чего я такой стала? Ну, почему? Конечно я выросла ненормальной, закрытой, неловкой, странной, такой, какая никому, никому не нужна.       Одри билась в истерике и думала, что звучит очень неубедительно. Мы склонны считать лепет сквозь слёзы чем-то наигранным и несерьёзным, но Одри услышала то, что никак не ожидала: — Милая, ну где же ты странная. Ты самая-самая лучшая, Одри. — У меня почти нет друзей, Индре. Я не умею их заводить. — Ты просто избирательна в людях, милая. Как же ты говоришь, что никому не нужна, никто не сможет тебя любить? Тебя можно любить, Одри. Ты такая классная, ты даже не представляешь. — Я такая слабая. Лежу и реву. — Это нормально. Нормально. Поплачь, Одри. Всё в порядке, это всего лишь эмоции. Ты хочешь что-то ещё мне рассказать? — Сейчас? — Шмыгнула носом Одри. — Нет. — Хорошо. Хочешь, я тебе почитаю?       Индре прочитала Одри статью из журнала мод, и это успокоило пока ещё младшую Холмс. В какой-то момент девушка перестала что-либо отвечать, Индре догадалась, что она уснула и тогда отправила ей сообщение, которое Одри потом переписала в дневник:       «Милая моя Одри. Я совсем не знаю, что было у тебя в семье, и как твои родители с тобой обращались. Но я знаю, что им кажется, будто они не совершили ни одной ошибки. А может, они знают, что виноваты перед тобой, и им стыдно это признать. Я думаю, ты можешь испытывать те чувства, какие испытываешь, и тебе совсем не нужно их стыдиться, отрицать их или прятать. Ты совершенно замечательная девушка, которую любят и будут любить многие. Ты потрясающая. Ты самая интересная. Ты такая добрая, умная, такая яркая и оригинальная. Тебе совсем не нужно себя стыдиться или считать странной. Ты такая, какая есть. Вот она — ты. Всё, что тебе нужно сделать, это перестать себя терзать, цветочек мой. Нужно перестать плакать и ненавидеть себя. Всё — этого будет достаточно, в остальном ты прекрасна».

***

      Одри сидела в библиотеке, когда к ней подсел приятный молодой человек. Высокий блондин с рельефными руками, в очках и с обаятельной улыбкой. Одри его рассматривала, и они столкнулись взглядами. Холмс тут же отвела глаза, но уже через секунду посмотрела снова. — Hallo, ich bin Dominik. Ich studiere Amerikanistik. Und du? — Hi, — удивлённо ответила Одри, — Ich bin Odri, ich... — Ты из Англии? — Восхищённо спросил Доминик, перейдя на английский. — Да, а как ты понял? — По твоему акценту. Это очень здорово! Очень рад знакомству. Я пишу курсовую про использование игры слов в английских мемах. — Ох, как круто. Не скучно должно быть. — Это да, — улыбался Доминик. — Это предложил мой парень, он умеет придумывать темы.       Доминик ещё что-то говорил, а Одри его будто не слышала. Эх, нет, библиотека это далеко не то место, где она встретит свою любовь.       После разговора с Индре прошло чуть больше месяца. Одри каждое утро говорила своему отражению в зеркале: «ты нормальная, ты очень-очень классная». Она ещё пару раз жаловалась Индре, что люди не хотят с ней говорить, иногда и вовсе практически игнорируют. «А мы можем часть ответственности переложить на них? Ну вот такие они скучные люди, ну и пусть. Какая твоя в том вина?» — отвечала Индре. От её слов становилось легче. Одри даже собралась с духом и позвонила маме. Они продержались пятнадцать минут без скандала.       Наверное, поэтому, хоть вначале от слов Доминика хотелось расстроиться, Одри сумела принять их с лёгкостью. Да, она определённо встретит свою судьбу не в библиотеке. А в месте более интересном.

ЭПИЛОГ

      Эдит и Шерлок, побыв на грани развода, смогут наладить отношения и заново друг в друга влюбиться. Влюбиться в кого-то ещё они всё равно были не способны. Они сделали ремонт в новом красивом доме так, как мечтала Эдит, когда была маленькой девочкой. Эта меленькая девочка была в её глазах, когда она осматривала новый интерьер, который словно вышел из её сна.       Шерлок будет преподавать в университете, читать частные лекции и консультировать Скотланд-Ярд, но от полевой работы отойдёт. От многочисленных травм у него будут болеть колени и спина, и большую часть времени Холмс посвятит написанию статей и книг.       Он так и не признает, в чём был неправ. Эдит иногда будет говорить ему, что они виноваты перед дочерью, но всякий раз это будет оканчиваться скандалом, так что скоро эта тема исчезнет из их семейно жизни. Ссор и криков в жизни Эдит Холмс было достаточно, хватит с неё.       Майкрофт будет сильно пережить, что станет отцом так поздно. «Для всего своё время. Родителями становиться — тоже», — скажет он. «Шерлок, если меня не станет раньше тебя, присмотри за Индре и нашем сыном». Но младший брат ответит, что Майкрофт их всех переживёт. Видя растерянность и неподдельный страх перед будущим в глазах вечно холодного Майкрофта, Эдит пообещает, что племянник всегда будет любим и оберегаем, а Индре — важным членом их семьи.       Майкрофт и Индре поженятся. На свадьбе будут только члены семьи Холмс, Ватсоны, Молли с мужем и маленьким ребёнком, Лестрейд и миссис Хадсон, разумеется.       Индре поможет Одри наладить общение с родителями, но с Шерлоком она так и не захочет «дружить». Никто так и не узнает, что чувствовал детектив, зная, что дочь общается с ним только по праздникам.       С мамой всё станет проще, когда Одри научится принимать свои решения и охранять границы, которые ей придётся строить. Она будет знать, что в большом доме её семьи всегда может найти убежище. В которое Одри поклялась вернуться только в случае острой необходимости.       Одри останется закрытым человеком, но её странности, приносившие столько боли в юном возрасте, станут очаровательной изюминкой, которая поможет ей построить карьеру в галерейном бизнесе. Сабрина и Джина останутся её подругами до конца, прибавится ещё парочка близких людей, но круг их будет не широк. Люди будут говорить, что Одри очень классная, интересная, но к ней трудно подступиться. «Я избирательна», — будет отвечать Холмс. Свою замкнутость она примет спустя несколько лет, когда увидит, что она совершенно не мешает ей учиться, зарабатывать деньги и достигать целей.       Замуж уже не младшая Холмс выйдет довольно поздно. Это будет мужчина из её круга, который признается ей, что тоже долго преодолевал мысль о своей никчёмности, которую ему внушили в детстве.       Они будут долго присматриваться друг к другу, будто боясь обжечься, зато потом сыграют красивую, хоть и не пышную свадьбу, в поместье родителей жениха. Пара поселится в Испании, будет много путешествовать, организовывать аукционы и давать дорогу молодым талантливым художникам.       Вся семья Холмс прилетит в Барселону, чтобы приветствовать первенца Одри. Она будет рада, что самый маленький Холмс растёт счастливым мальчиком. Он будет много улыбаться, совсем не как Одри в его возрасте.       Когда Одри принесёт своего сына и покажет Шерлоку, он возьмёт его на руки и не сможет сдержать слёз. Он станет очень эмоциональным с возрастом. С годами дочь простит отца и будет с гордостью рассказывать, что в родстве с гениальным консультирующим детективом, слава которого гремит на весь мир.       Одри и её муж — единственные дети в семье, и им захочется, чтобы собственные малыши никогда не были одиноки. У них будет ещё один мальчик и самая красивая девочка на свете.       Одри ни за что не отдаст их в школу-интернат и будет всегда напоминать себе любить их без условий и просто так; кайфовать от того, что этих удивительных ребят сделали они с мужем. Но когда Одри будет укладывать их спать, отдав всю любовь, какую сможет дать, она спросит себя: что же они понесут своему психологу, когда вырастут?