***
Картина Репина «Приплыли», мля! Я подрагивающей рукой утёр лоб, едва удержавшись, чтобы не зажмуриться и не заткнуть уши. Это пипец. Реальный, полный, абсолютный. Покачивающийся на волнах мертвый корабль, на полубаке которого, словно заводная игрушка кружится в танце смеющаяся девочка в ярко-красном платье. Изредка она замирает, вскинув руки, и механически восклицает: — Карррнавал! Пусть будет карнавал! А потом снова кружится. И смеётся. И снова. И снова. Без конца. Как заезженная пластинка, где игла перескакивает с дорожки на дорожку. «Карррнавал… вж-жик… карррнавал… вж-жик…» — Конго, ты можешь… остановить её? Девочка внезапно спотыкается и сломанной куклой катится по палубе. Твою ж мать. Интересно, у меня на лбу сейчас брызги или холодный пот?***
Конго на секунду прикрыла глаза, ощущая, как глубоко внутри неё что-то ломается, как вскинувшаяся ремонтно-восстановительная система мечется в попытках найти неисправность, но растерянно замирает. Ведь нельзя починить то, чего нет. Даже если оно болит. Сбой, всего лишь системный сбой. Ядро «Майи» не смогло завершить программу и зациклилось. Надежда — действительно глупое чувство. Осторожно, словно боясь потревожить, Конго коснулась своим бортом теперь уже окончательно отключившейся «Майи» и, даже не отдавая себе отчета в том, что делает, перешла к ней на палубу, опустившись на колени рядом с безжизненным телом аватары. Как-то незаметно подошедший человек опустился рядом и, раньше, чем она успела помешать, провел рукой по лицу проекции, опуская ей веки. — Умершим глаза закрывают, последняя дань уважения, — непонятно объяснил он. — Она не была живой, — бесстрастно бросила Конго. — Разве? А что вообще значит, быть живым? Конго промолчала. Наверное, потому что сама не знала ответа. Эта Майя не была ментальной моделью, просто программа, кукла, строчка кода. Но тогда почему у неё такое чувство, словно она потеряла часть себя? — Конго, а что с ним… с ней… с «Майей» будет дальше? — внезапно спросил человек. — Почему тебя волнует её судьба? — Не знаю. Просто… «Майя» — красивый корабль, нельзя ему без души. Неправильно это. — Души? — Ну… да. Понимаешь, в моем мире моряки считали, что у каждого корабля есть душа. Что он не просто набор механизмов, заключенный в коробку брони, а живой. Что у каждого свой характер, судьба… Ведь даже построенные по одному проекту они не бывают одинаковыми, как и люди. А ваши аватары, проекции… словно воплощение корабля. Вы улыбаетесь, злитесь, грустите… живёте, в общем. Прости, я коряво объясняю, но лучше не получается. Живые… Конго поднялась на ноги. — Ты спрашиваешь о будущем «Майи», но не интересуешься своим. Почему? Человек равнодушно пожал плечами. — А смысл? Повлиять-то я на него никак не могу. Ну вот рухну сейчас перед тобой на палубу с воплем «Отпусти, пожалуйста!» и что изменится? Ты меня отпустишь, что ли? — Пятьдесят миль на юго-восток остров Хоккайдо. — Э-ээ... и что? — человек непонимающе захлопал глазами. Вместо ответа Конго указала на подошедший к другому борту «Майи» эсминец из дозорной группы. — Там люди, твой народ. Растерянно повертев головой, человек открыл рот, словно собираясь что-то спросить, потоптался, и, так ничего не сказав, направился к появившимся над обрезом борта сходням. — Виктор… — неожиданно для самой себя, окликнула она его, — как люди хоронят умерших? Человек остановился. Оглянулся. — В море, Конго. По обычаю, тех, кто в море живет, в нем и хоронят.