Кукла

Это начинается не сразу: поначалу все они — счастливые дети, которым дали в руки новую игру. Поначалу они много смеются, держатся за руки и болтают обо всем на свете. Норико сама по себе очень замкнутая и трудно сходится с новыми для нее людьми, однако здесь она обретает друзей. Милый, веселый и явно испытывающий к ней особые, искренние и незапятнанные чувства Катсухира много улыбается и тащит ее за руку, чтобы поиграть вместе. Им весело, они смеются, они понимают друг друга как никто и никогда, а система Кизуна работает безукоризненно. До тех пор, пока стремительно не вырастают ставки. До тех пор, пока ненасытным умам ученых городка Сугомори не хочется большего (запредельного). До тех пор, пока в системе не обнаруживается неисправимый изъян, не срабатывает наихудший из всех возможных сценариев и игрушки не начинают сыпаться из детских рук. Новость застает Норико врасплох. Она слышит плач и крики своих новых друзей, но не понимает причины и чувствует себя неуютно. Она единственная, кто не падает лицом вниз на игровую площадку, кто не скулит и не жалуется. Проходит минута, вторая, и почва все же ускользает у Норико из-под ног. Неизвестная доселе боль рвет ее изнутри на крошечные кусочки, атомы и молекулы; выцарапывает узоры на стенках души; вырезает тупым ножом право на очередной вдох, жалкий наноглоток кислорода; методично жжет, почти вываривает все органы. Боль возводится в геометрическую прогрессию, ее знаменатель равен девятнадцати, и это чудовищно много для обычного человека. Боль хохочет и не щадит. Чужое «итай» гремит в ушах на максимуме децибел, и тело Норико — умеющей смеяться и любить малышки Норико — бьется в конвульсиях, изгибается под немыслимыми углами, ломается и трещит. Ее рывком ставят на ноги, но она падает словно кукла. Каждая секунда кажется сущим адом, перед глазами размазывается и плывет, а боль сотрясает тело, выворачивает наизнанку душу. Дикая боль, не человеческая. Не в таких дозах. Норико вкалывают какой-то препарат, и она затихает. Разбитая. Сломанная. Не в состоянии элементарно пошевелить пальцами хоть какой-нибудь руки. Ее собирают заново, по кусочкам, боясь теперь упустить малейшую деталь — это их вина, их чудовищная ошибка — и время вкупе с постельным режимом, приемом бессчисленного количества таблеток и специальными технологиями и упражнениями делают свое дело. Норико вновь может встать и ходить. Но внутри нее отмирают все клеточки, отвечающие за мало-мальские чувства. Отшелушивается, соскабливается любовь, ненависть, удивление, сострадание, жалость. Норико — не человек. Она теперь просто кукла. Любимая игрушка свихнувшихся экспериментаторов. У куклы есть все и нет самого главного. Нет света. Нет счастья. Нет друзей. Как эти выдающиеся умы человечества ни стараются вылепить для нее улыбку, кукла остается фарфорово-холодной. Черствой. Пустой. (но в этом нет ее вины) (но однажды кукла взбунтуется и начнет жить всему наперекор)