Кошка и сакура

Бьякуе четырнадцать. Она смеётся, срывая с его волос шнурок, и говорит, что беспокоится за будущее клана, раз Бьякуя позволяет девочке играючи забрать у него что-либо. Шутит, конечно, но он сердится совершенно по-настоящему. А ещё больше его злит, что она зовёт его "малыш Бьякуя". Он возмущается, она снова смеётся, но он зовёт её ведьмой в отместку и читает в по-кошачьи жёлтых глазах, что ей это не по нутру. Он доволен, что смог наконец хоть как-то задеть её. Однажды они ругаются сильно, много сильнее обычного. Яростно спорят, доказывая свою несуществующую правоту, и Бьякуя уже готов выхватить меч, но та, кого он звал ведьмой, оказывается проворнее: перейдя в шунпо, прыгает к нему за спину и точным движением руки выбивает у него меч. Запястье болит ужасно, Бьякуе кажется, что оно сломано, но он моментально забывает о боли, стоит ему увидеть кошачьи глаза прямо у себя перед лицом. Не сразу понимает, что происходит, невольно приоткрывает рот — то ли чтобы сказать что-то, то ли чтобы закричать — и Шихоуин Йоруичи вдруг оказывается близко, слишком близко. Во рту горячо и влажно от чужого языка, но Бьякуя изумлён донельзя и потому не двигается. А она отпускает его через минуту и снова смеётся, ведьма. Он приходит в себя и клянётся однажды отомстить ей. Она показывает ему язык и говорит, что клан Кучики просто обречён, раз его будущий глава так легко позволил ей украсть свой первый поцелуй. До Бьякуи только сейчас доходит полный смысл всего произошедшего, и он отчаянно краснеет. А она не смеётся — только кошачьи глаза неприятно внимательно вглядываются в его лицо. Бьякуе семнадцать. Он уже давно глава клана и уже три года как не видел свою ведьму, несколько месяцев назад с помпой сбежавшую из Общества Душ. Говорят, она погибла, но Бьякуя не верит: ведьмы так просто не умирают, а уж кошки и подавно. И в темноте ему порой мерещатся два жёлтых огонька, а иногда куда-то таинственно исчезают его шнурки для волос. Бьякуя пожимает плечами и учится делать кенсейкан, но шнурки на привычном месте оставлять продолжает, словно бы надеясь на что-то. Однажды они перестают исчезать, и Бьякуя — впервые за последние несколько дней — улыбается. И спрашивает вслух: — Только заметила, глупая кошка? Долго же до тебя доходит… На следующий день он не может найти кенсейкан. И улыбается снова. "Или не очень долго…". * * * Бьякуе за сто. Жуткая цифра для человека, но по меркам шинигами он ещё мальчишка. Подумаешь, пережил смерть жены, предал одновременно и её память, и обычаи рода, да не один раз. Зато словно встряхнулся, вспомнил, что значит азарт и что значит жить — это лучше всего помнится в четырнадцать, потом как-то стирается. А к шестидесяти уже и не помнишь, что стёрлось. И в семьдесят пять ты уверен, что был таким, как сейчас, всегда, с самого рождения. Бьякуе за сто. И у него снова начал пропадать кенсейкан. Он пожимает плечами и красным шнурком завязывает волосы в хвост. И улыбается. Глаза Рукии, увидевшей его с растрёпанным конским хвостом на голове и улыбкой на обычно сжатых в тонкую полоску губах, он запомнит надолго. Будет вспоминать, практикуясь в завязывании хвоста, а то совсем разучился. — Тебе идёт. Он не оборачивается: нет нужды. Голос мужской, а кошки, независимо от пола, ступают неслышно. — Добрый вечер, Йоруичи-сан. — Ками, как официально… Он резко разворачивается на месте; зубы скалятся в улыбке. — Привет, ведьма. Она тоже вроде как улыбается — Бьякуя не специалист по кошачьим мордам. — Вот теперь узнаю малыша Бьякую. Поразительно, как всего одной фразой, одной интонацией она умудрилась послать к чёрту все те долгие годы, что Бьякуя учился контролировать и сдерживать свои эмоции. На кончике языка уже сочился ядовитый ответ, как чёрную кошку вдруг скрыло белым дымом, а, когда он рассеялся, глазам Бьякуи предстала его ведьма. С длинными отросшими волосами и совершенно обнажённая. И ни капли не смущённая. Как всегда. — Ты так вырос… — её женский голос немного хрипит, но он замечает это лишь уголком сознания — настолько необычно то, что она говорит. — Мальчишкой ведь не выше меня был. — Дети растут. Всё меняется. Она качает головой. Подходит к нему. Ступает неслышно, как кошка. — Не всё. Иначе было бы слишком грустно. Она быстро выставляет правую ногу вперёд, и Бьякуя знает, что за этим последует. И он уже не тот четырнадцатилетний наивный мальчик. В нужный момент шагнуть чуть в сторону, перехватить её на лету и опрокинуть на стол. Да-да, так со старинными письменными столами не поступают, но оно того стоит… Она снова смеётся, прижатая к холодному дереву. Бьякуя непонимающе моргает. Тогда она подносит к его глазам пальцы, с которых свисает алый шнурок. — Вот прохвостка! — не сдерживается он, а она ещё больше заливается смехом. — Всё же кое-что не меняется даже спустя столько лет, правда, малыш Бьякуя? — Я тебе не малыш, — сердито смотрит на неё из-под упавшей на глаза чёлки. — Я вижу, — её голос становится низким. — Я чувствую, — она опускает ресницы. — Когда я тебя поцеловала тогда, ты вспыхнул весь как маков цвет, а сейч… … — Да, ты определённо не малыш. Даже не порозовел, — кошачьи глаза смотрят изучающе, и Бьякуе, как и прежде, очень не нравится этот взгляд. — А что, если я сделаю так?.. — она вытягивает ногу, касаясь его паха, и Бьякуя вздрагивает от неожиданности. А ведьма снова смеётся и, поняв, что его хватка ослабла, садится на столе, притягивая Бьякую к себе. Их губы снова сливаются в поцелуе, и Йоруичи не стесняется раздевать его в процессе. Бьякуя улыбается ей в губы и перехватывает торопливые руки: не надо спешить, они всё ещё успеют. Она ведёт себя как истинная кошка — независимая и элегантная. Лопатки немного побаливают от резковатого удара о пол, но Бьякуя не возражает. Жёлтые глаза гипнотизируют, то и дело поднимаясь и опускаясь вместе со своей хозяйкой, но ему удаётся в последний момент вырваться из их плена: сесть, обхватив гибкую фигуру, и, глядя прямо в кошачьи глаза, сказать то, что собирался сказать уже очень давно: — Выходи за меня замуж, Йоруичи. Она изумлена и удовлетворена, она не сразу соображает, в чём дело. А когда до неё доходит… — Бьякуя? — ему определённо нравится это растерянное выражение на её лице. — Ты это серьёзно? — Вполне, — кивает он с хладнокровием, достойным истинного Кучики. — Но мы же… — она растерянно оглядывается по сторонам. — Что, ищешь шнурки для волос и кенсейканы, что таскала у меня всё это время? — Бьякуя коротко смеётся и крепче прижимает её к себе. — Я серьёзно. Я это не только сейчас придумал, я… — Бьякуя. — Что? — он удивлён: кошачьи глаза снова хитро сощурены. — Ты покраснел. — Я не… Это потому что… — Да-да, конечно, — она улыбнулась и зажала ему рот обеими ладонями. — А ты подумал, Кучики-сама, что я, хоть и являюсь представительницей одного из благороднейших домов, вообще-то отступница, предательница всего Общества Душ? Он поцеловал её руки и отвёл их в сторону. — Я тоже много чего неподобающего наделал. Позволил девочке играючи забрать у меня шнурок для волос… позволил ей же украсть мой первый поцелуй… Женился на простолюдинке и принял её в клан… принял в клан другую простолюдинку… нарушил обещание, данное жене… проиграл Куросаки Ичиго… нарушил обещание, данное родителям… — И как ты только умудрился до сих пор не вылететь с поста главы клана? — Это всё природное обаяние, — покивал Бьякуя. — Ну, и Сенбонзакура Кагейоши — аргумент, с которым нельзя не считаться. Йоруичи рассмеялась. — Тогда тебе лучше сделать его ещё более убедительным — грядёт сражение пострашнее твоей битвы с Ичиго. Бьякуя бросил задумчивый взгляд в сторону веранды, с которой открывался вид на ночной сад. — Знаешь, а я рад, что проиграл Куросаки Ичиго. Если бы не те его слова, я бы не смог двигаться дальше. А, если бы он не победил меня, я бы просто не стал его слушать. Хорошо, что я тогда проиграл… Что ты на меня так смотришь? — Ничего, — Йоруичи опустила голову, в голосе её слышалась улыбка. — Просто я вижу, что сакура расцвела. Бьякуя был озадачен. — Сакура? Сейчас же август, сакура не цветёт в августе. Йоруичи покачала головой. — Нет, она расцвела. Здесь. И положила руку ему на грудь.