***
В палате было просторно и светло. Жалюзи остались приоткрыты, и солнечный свет, отражённый от сугробов за окном, плясал на стене солнечными зайчиками. Изредка стуча в стекло, снаружи болтались на ветру ветви деревьев, на которых уже начали вздуваться почки и бутоны, что скоро станут нежными цветами. Беллами очень хотел, чтобы его сестра это увидела — и с приходом весны сама расцвела. — Я немного задремала, прости. Он повернул голову и внимательно осмотрел Октавию, оплетённую капельницами. — Как ты себя чувствуешь? — Тебе не стоит так беспокоиться за меня, — вяло улыбнулась сестра, и Беллами не мог не заметить её бледности. — Ты выглядишь уставшей, — просто ответил он, глядя прямо ей в глаза. — Как я могу быть спокоен? — Я обязательно поправлюсь, не переживай, — взяла его за руку Октавия, а её почти бесцветные губы вновь изогнулись в полуулыбке. Беллами едва нашёл в себе силы улыбнуться в ответ. Ей стало немного лучше. Скоро её снова выпишут. А потом снова определят на лечение. И сколько ещё они смогут бегать наперегонки с болезнью? Апластическая анемия — диагноз, с которым без необходимого лечения живут недолго и не слишком счастливо. Головокружение, утомляемость, непереносимость сильных физических нагрузок — никто не мог допустить и мысли, что это симптомы болезни-убийцы, но диагноз был непреклонен. Возможно, это была даже первая стадия рака крови — эти страшные слова врача по-прежнему звучали в голове у Беллами. Это было что-то, связанное с нарушением работы кроветворной системы — костный мозг не вырабатывал необходимое количество рабочих клеток, как ему объясняли, тромбоциты отсутствовали почти полностью, а гемоглобин был на крайне низкой отметке. С помощью переливаний и лекарств жизнь в Октавии продолжали поддерживать. Периодические курсы процедур опустошали банковский счёт и кошелёк. И почему это случилось именно с ней? С этой красивой весёлой девочкой, чьи зелёные глаза лишали дара речи любого парня, а улыбка освещала собой даже самый пасмурный день? Октавия ведь даже не успела сходить на свидание, впервые поцеловаться, потанцевать вальс на выпускном, но уже смотрела смерти прямо в глаза — если только Беллами её не спасёт. А он спасёт. Потому что не переживёт, если потеряет Октавию, и мама тоже не переживёт. Своих детей Аврора Блейк любила больше всего на свете — и взаимно. Беллами не мог поступить так с ней, опустив руки. Особенно когда смотрел на эту неуверенную улыбку на лице сестры. Ей срочно требовалась пересадка костного мозга. А ему — деньги на эту операцию. — Прости, — её взгляд прилип к кафелю на полу. Сердце Беллами пропустило пару ударов от этого тихого «прости». За что она извинялась? За то, что больна? За его синяки под глазами? За свою бледность? — За что ты извиняешься? — Ты тратишь кучу денег на моё лечение, себе во всём отказываешь. Это же далеко не бесплатно. — Не говори глупостей, — голос Беллами вдруг стал строгим. — Моих заработков достаточно. — Поэтому ты до сих пор не выплатил кредит? — И чёрт бы с ним. Твоя жизнь важнее какой-то машины. Повисло молчание. Октавия сомневалась в истинности его слов, но говорить об этом брату не стала. Беллами бы не подал виду, но скорее всего обиделся бы от такой неблагодарности. Октавия сжала его ладонь и приподнялась с подушки: — Никому так не повезло со старшим братом, как мне. — Главное — поправляйся. Или ты у меня получишь, — шутливо пригрозил Беллами, чувствуя безграничную горечь. Нет, он не мог её потерять.***
Кейдж Уоллес прекрасно знал, что не святой. Вообще, святых придумали для наивных дураков, чтобы эфемерными непорочными образами стыдить за неугодные действия. Неугодные, само собой, не Богу, а кукловоду с кучей ресурсов за спиной. Манипуляция идеями, воззвание к высшей цели — старые, как мир, уловки, которые он, Кейдж, не только знал, но и порой использовал. Ведь не обязательно быть священником, чтобы верить — и, само собой, наоборот — нет никакой нужды в вере, чтобы стать частью религиозной машины. Деньги — дар, банковский счёт — алтарь, а цифра на нём — воплощение Бога на земле. Деньги — вот во что действительно верил Кейдж Уоллес. Возможно, они ничем не отличались от иной материи физически, но морально оказывались куда ценнее. За них всё продавалось и покупалось: идеи, жизни, высококлассное спиртное, деньги могли излечить болезнь, сделать красивым и, чёрт возьми, счастливым тоже. Как можно быть несчастным, имея всё, что только можно пожелать: гараж авто, шикарный дом, лучших девушек, возможность с утра слетать в Париж, чтобы съесть там свежий круассан? Кейдж всегда смеялся над идиотами, говорившими, что «деньги не главное» — это было единственное, чем они могли себя утешить в своей бедности. Разумеется, заведующий Уоллес тоже покупался и продавался — вопрос был только в цене. Шесть лет медицинского, два года интернатуры, девять лет опыта работы — нет, такое не продавалось за бесценок. Особого сочувствия к пациентам Кейдж не испытывал никогда, всегда предпочитая заниматься скорее бумажной работой, да и сферу деятельности выбрал не по гуманистическим побуждениям, а по финансовой стороне вопроса — и связи отца сыграли немалую роль, разумеется. Ему было легко договариваться с такими же бизнесменами, как и он сам, они видели друг друга насквозь. Маркус Кейн, член правления «Скай Кру», разросшейся до небывалых размеров, смог легко походатайствовать за назначение такого талантливого молодого управляющего заведующим третьего этажа клиники «Маунт Уэзэр», спонсируемой компанией. На третьем этаже — вип-зона для обслуживания самых престижных из богачей, а так же не такое просторное психиатрическое отделение. Выгодно иметь докторов, лечащих шишек, чтобы потом заключать кучу дорогих контрактов. На третьем этаже — самая лучшая, вышколенная и внимательная охрана. Вип-клиентов и психов охранять нужно тщательно, а их контакта друг с другом лучше не допускать ни при каких обстоятельствах. Особенно когда один из «психов» — вчерашний вип-клиент, что случалось нередко. Конечно, самым важным объектом была наследница Гриффинов — настырная девчонка Кларк. Цинь вечно докладывала о проблемах с её излишне бойким характером, но в последнее время Гриффин, похоже, угомонилась: им повезло найти такую комбинацию препаратов или просто сломить её волю. Может, девчонка уже поняла, что вряд ли сможет выбраться отсюда. Так даже было бы лучше. Пусть Цинь спокойно ей занимается. Ведь само собой, Кейджу было плевать на Гриффин, если она не доставляла проблем. А не плевать ему было на кругленькую сумму, капавшую на счёт каждый месяц. Деньги — не пахнут. Уоллес только откупорил графин, чтобы удачно отметить вечер среды — работа у него всё же нервная, но ему помешала внезапно открывшаяся дверь. От резкого контраста полутьмы кабинета и яркого коридорного освещения он видел лишь силуэт, но знал, что так врываться к нему имеют право только несколько человек. Методом исключения перебрал всех и, опустошив бокал, спросил: — Что случилось, Цинь? Доктор захлопнула дверь и опустилась в кожаное кресло. — Принцесса пыталась сбежать. Ещё пару мгновений он лениво сидел в кресле, обманутый ложным спокойствием собеседницы, а потом чуть не поперхнулся: — Что?! Как это случилось?! — Ей помогала одна из медсестёр, сердобольная эмигрантка. Позволяла пропускать приёмы нейролептиков, в свои дежурства чуть ли не на прогулки водила. Не переживай, её уже вышвырнули… Кейдж был поражён ровным тоном, которым вёлся рассказ. От жизни и местонахождения этой девчонки зависело слишком многое в его жизни! — Где сейчас Гриффин? — Я же сказала, что она пыталась сбежать. Это значит, что у неё не вышло, — пожала плечами Цинь и по-хозяйски отлила себе из графина во второй бокал. — Их связь раскрылась раньше, чем эта Анья успела хоть что-то предпринять. Я просто нечаянно подслушала их разговор. Они говорили о какой-то подготовке, и я вдруг решила, что не стоит давать принцессе ложных надежд. Кейдж сомневался, что у Цинь что-то бывает «нечаянно», но не стал комментировать. Она — это будто он сам в женском обличье: расчётливая, изобретательная и такая невероятно опасная. Зря говорили, что люди ненавидят тех, кто на них так похож — Уоллесу его женское альтер-эго было очень даже привлекательно. Если бы ситуация располагала, он бы с удовольствием задрал её халат и юбку и перестал только фантазировать. Тайну пациентки из одиннадцатой палаты знали только трое: заведующий, Цинь и начальник охраны — совсем чуть-чуть, а для всех остальных она оставалась запертой в палате чокнутой, при любом социальном контакте стремящейся убить себя. — В таком случае нам нужно усилить охрану, нужно больше своих людей. — Давно бы просто камеры туда поставить, — мечтательно протянула уставшая Цинь. — Записи с них, попавшие не в те руки, закопают нас насовсем, — протянул в ответ Кейдж. — Поговори с Эмерсоном, пусть найдёт пару толковых ребят. Нужно привлечь кого-то из охраны, чтобы следили за принцессой и её переговорами круглосуточно. — Боюсь, она уже не сможет ни с кем переговариваться, — доктор плавно перешла к главной теме вечера. — От стресса или от передозировки, или от всего сразу — честно говоря, мне плевать — Гриффин теперь в коме. А Уоллес было подумал, что сегодня его уже ничем не удивишь. — Как это вышло? — Обнаружив недостаток препаратов, мы, разумеется, решили привести всё в норму. Видимо, её организм был не готов принять такую дозу, особенно когда она так плакала, смотря, как охрана выводит эту Анью… Гиповолемический шок. Временная кома. Теперь рефлексы в норме, дыхание поверхностное, но жить будет. В крайнем случае всегда можно подключить аппарат жизнеобеспечения… — Кейдж уже не удивлялся её хладнокровию, когда она усмехнулась: — Наша принцесса вдруг стала спящей красавицей. — Необходимость в охране это всё равно не отменяет, мало ли что можно ожидать от Гриффин. И надо обеспечить ей достойный уход на случай визита господина Кейна. Она пока нужна ему живой и внешне здоровой. — Хорошо, я поговорю с Эмерсоном и медсёстрами, — кивнула Цинь. Возможно, кто-то счёл бы себя недостойным распоряжаться судьбами, но Кейдж Уоллес готовил себя к этому всю жизнь.***
Беллами Блейк буравил взглядом ровный текст сообщения на светящемся в темноте экране смартфона. «Мне нужно ещё». Чёрт. Ему всегда было мало. Одно короткое сообщение — и Блейк проводил своё ночное дежурство до дрожи в коленках волнительно и до холодного пота страшно. Он брал две связки ключей: от дверей и от шкафов, а потом, будто патрулируя, шёл в «запретную зону» — так между собой охрана всегда называла психушку. От хорошей жизни там никто никогда не оказывался: ни санитары, ни персонал, ни тем более охрана, вызванная разгребать последствия очередного инцидента. Волей судьбы Беллами повезло присоединиться к коллективу охраны третьего этажа, а потому получать как минимум в полтора раза больше своих коллег из других отделений, и он этим шансом пользовался. Шкафы всегда были наполнены множеством таблеток, пропажи которых всегда игнорировались: в этом месте было не принято выставлять явные проблемы напоказ — разумеется, все, кроме проблем пациентов. Благодаря таким впечатляющим отвлекающим факторам любые теневые махинации и вовсе исчезали по сравнению с размерами кошельков спонсоров. Поэтому Беллами Блейк даже не считал за преступление обобрать отделение парой-тройкой коробок различных антидепрессантов — особенно аккуратно списанных куда-нибудь в кладовку. Мёрфи был рад любым объёмам, охотно сыпя наличкой в ответ. Беллами даже точно не знал, что Джон с ними делал — продавал ли, варил из них что покрепче, был ли просто богатым ублюдком, которому скучно жить — но эта выручка сильно спасала. Октавия, конечно, знала, что лечение недешёвое, но насколько — знал только потрёпанный кошелёк и часто голодный желудок Блейка. Он ни за что не собирался ставить ей это в вину, как и себе самому. Да, наверное, воровать неправильно, но в тот момент, как Беллами задумался бы об этом — сразу захотел бы перестать. А потому он просто выдвигал из кладовой три массивные коробки, удостоверившись, что камеры сейчас не снимают. Шорох в коридоре заставил его сразу же развернуться и попытаться юркнуть в темноту коморки — вроде как хозяйственной, но… — И что это тут у нас? Как-никак крысы завелись? Свет фонарика больно бил по глазам, но голос Беллами узнал и похолодел — перед ним стоял его прямой начальник, капитан Эмерсон. Бывший военный с богатым прошлым, о котором, вопреки всеобщему заблуждению о бывших вояках, не любил рассказывать. Беллами всегда подозревал, что оно в самом деле ужасно, раз никогда не слышал от Эмерсона ни одной байки. Нет, капитан не такой человек, который вдруг закрыл бы глаза. — Сэр… — Блейк, ну вот от тебя-то я такого не ожидал, — его тон был сначала угрожающим, а потом вдруг превратился в какой-то совсем вкрадчивый. — От кого угодно, но точно не от тебя. — Вы всё не так поняли, сэр. Играть — так до конца. — Я нахожу тебя ночью в кладовке рядом с коробками лекарств. Ты либо вор, либо наркоман, а, может, совмещаешь. И что по-твоему я не так понял? — рявкнул он. — Совсем за идиота меня держишь?! Беллами понял, что вот он — конец игры. Чёртов Мёрфи, написавший именно сегодня! Не будь его — Блейк ни за что бы не попёрся прямо в лапы Эмерсона, а теперь… Теперь его вышвырнут отсюда без шанса устроиться на высокооплачиваемую работу. — Ладно, Блейк, не бледней так, — вдруг снова смягчился капитан. — Завтра пойдёшь со мной к заведующему Уоллесу. Решим, что с тобой делать. Облегчённый вздох ещё не вырвался у него, как Беллами вдруг понял: хотел бы Эмерсон выгнать его с позором — уже дал бы ему по морде и вышвырнул, как на днях вышвырнули медсестру из психиатрии. Значит, было что-то большее, для чего нужно тащить его к Уоллесу. — Да, сэр, — только тихо согласился Беллами и быстро зашагал по коридору. Сердце всё ещё отбивало чечётку в грудной клетке, но Блейк уже знал — ему нужно подготовиться к этой встрече. Капитан Эмерсон смотрел ему вслед, думая, что прекрасно справился с заданием Цинь. Вот он — идеальный охранник спящей красавицы: мотивированный хранить молчание не только деньгами, но и личными причинами не потерять работу с таким позором. Уоллес должен быть доволен.