Неизбежное

Сонодзаки Норико красивая, но холодная, словно высеченная изо льда скульптура. Агата заглядывает в ее пустые затуманенные голубые глаза и чувствует, как кожа на его спине покрывается мурашками, а в груди до неприятного чувства становится тесно. Слишком близко, в одном шаге друг от друга, и одновременно так далеко. Такое чувство, словно она знает все о нем. Словно она знает каждую промелькнувшую в его голове глупую мысль. Словно она единственная, кто его понимает. Агата все смотрит в ее глаза, но по-прежнему ничего в них не видит. Ему почти обидно от этого, не столько за себя причем, сколько за нее. Как бы она не пыталась безмолвно сказать ему что-то — он не мог осознать. Как бы сильно он не тянулся к ней — натыкался лишь на незримые стены. «О чем ты думаешь, Сонодзаки?». «Чего ты от меня хочешь?». Норико прижимается лбом к его плечу, забирается по-хозяйски ледяной рукой под рубашку и пальцами гладит торс, слегка задевает ногтями. Агата по-прежнему не может всего этого объяснить, да и спрашивать он давно уже устал. Ему лишь странно, что от прикосновений Сонодзаки так приятно щекочет в животе. Вспышка переносит его в совершенно другое место, и все хорошее испаряется, подобно влаге на палящем солнце. Жгучая боль прожигает изнутри, выбивается светом на коже в форме знакомой метке. В том же самом месте, где касались холодные пальцы. — Значит, я все еще существую в тебе. Норико тянется рукой к сияющей кизне. Норико тянется к части себя, что оставила в нем. И, не смотря на съедающую изнутри тьму забытых воспоминаний, Агата чувствует мимолетную радость того, что начинает ее понимать. Вспышка забирает всю боль, но затем возвращает ее в десятикратном размере. Кацухира стоит на коленях перед своими друзьями детства, от которых остались лишь белые изнутри выжженные тени. Катсухира плачет навзрыд, потому что держать внутри все это больше нет силы. Воспоминания хлыщут из его памяти, как волны бьют его, утопающего, не дают возможности глотнуть воздуха. Перед глазами лицо маленькой Норико, что так по-детски наивно и мило ему улыбается. — Я тоже люблю тебя, Катсухира-кун! — кричит ее звонкий голос из омута давно стертых годами времен. Сонодзаки Норико не высечена изо льда, она в нем заперта. Сонодзаки Норико хранит в себе столько боли, что иначе она бы не выжила. Катсухира Агата, который наконец-то смог ее понять, теперь не знает, что делать. Потому что маленькая Норико из его воспоминаний не хочет быть пустой, и страдать в агонии тоже не хочет. Она взмахивает руками, словно птица, и падает вниз с парапета. Очередная вспышка стирает все, словно молния, а затем воссоздает картину иначе. Вместо маленькой — взрослая Норико стоит на парапете босыми ногами, а он после долгого бега задыхается, но кричит ее имя, что силы есть. Сонодзаки Норико, с развивающимся за спиной шлейфом танцующих в порывах ветров локонов волос улыбается уголками губ. Сонодзаки Норико больше не хочет искать себя в нем, с нее этой жизни достаточно. Катсухира Агата не успевает дать ей понять, что он знает, что теперь понимает ее. Катсухира Агата вообще ничего не успевает. Последняя вспышка возвращает его к настоящему. Он открывает глаза в стенах своей комнаты, резко садится и чувствует, как кружится и адски болит голова. Голова болит. Катсухира с непривычной для него скоростью складывает все расклеившиеся в памяти кусочки и ладонью касается своей груди. Сонодзаки Норико там больше нет.