Мужчина

Он смотрит на неё. Прежде на неё никто и никогда так не смотрел — не осмеливались просто — но Ёхиме инстинктивно понимает, что значит этот взгляд, прежде, чем мужчина озвучивает свои мысли: — А слухи не врали, ты и впрямь редкостная красавица. Я хочу тебя. "Разбежался", — думает она, вскрикивает — он причинил ей боль — и почти наугад машет мечом. Мужчина смеётся, но тут же удивлённо смотрит на незаживающую рану. — Эй, это что, необычный меч?! — он так изумлён и испуган, и она испугана тоже — не доводилось ей до сих пор вредить кому-либо, нет, её руки не для этого, они для того, чтобы исцелять. Она, почти не осознавая, что делает, тянет к нему ладони, исцеляя, оберегая, извиняясь. — Кто… ты такая?.. Мужчина берёт её за локти и смотрит ей прямо в лицо. Золотистые глаза распахнуты в изумлении, он сейчас так похож на ребёнка, и хочется протянуть руку и коснуться его головы, коснуться этих странных светлых волос… — Госпожа! С вами всё в порядке?! — Тц, — фыркает он и отпускает её, мгновенно перескакивая к сёдзи. Оборачивается. — "Нурарихён". Так меня называют, — стряхивает пепел с трубки, смотрит на неё искоса. — Ты интересная женщина. Ещё увидимся. Он исчезает, а Ёхиме, не думая, говорит своему стражу, что с ней всё в порядке, но понимает, что её только что взяли. Её взял себе аякаши. Она начинает дрожать, потому что понимает: это не человек, для него контракты, деньги, церемонии ничего не значат. Он мужчина, он демон, он захотел её — считай, он её уже получил. И плевать, что он ещё не коснулся её подобающим для мужчины образом — она уже принадлежит ему. Она стала принадлежать ему в тот самый миг, как он её захотел, и ничто уже этот факт не изменит. Даже её желание. * * * — А всё благодаря тому, что одну маленькую птичку держат в клетке… я прав? — Не говори так, — "я боюсь тебя". — Ничего не поделаешь, знать, судьба моя такая, — "ты можешь изменить её, и я боюсь этого до ужаса". Они полностью одеты и находятся на расстоянии пары метров друг от друга, но девушку, умеющую видеть больше, чем другие, подобным не обмануть: это всё пустая формальность. Просто дань аякаши-сама человеческим приличиям и обрядам. Просто вальяжное мановение тонкой смуглой руки с зажатой в ней трубкой: махнёт ею в другую сторону — и Ёхиме сразу же окажется под ним, а он в ней. — Послушай… — она вздрагивает и нервно следит взглядом за трубкой, которую он подносит к своим странно мерцающим в полутьме глазам. — …почему бы тебе не выйти наружу? Здесь душновато, а? Со стороны может показаться, что он её просит-уговаривает, но Ёхиме знает — он не просит, он приказывает. Хотя это не совсем верное слово — приказа ведь можно ослушаться, пусть потом и понесёшь за это наказание, но ведь можешь же не подчиниться. А вот тут нельзя не подчиниться. Глаза мужчины неотрывно следят за ней, пока она неуверенно лепечет что-то про "не могу… ради батюшки…", а потом резко сощуриваются — он жмурится и кривит лицо, хватается за руку и издаёт крик боли. Ёхиме бросается к нему — мужчине больно, она может ему помочь, она же женщина — и тут он хватает её руки, одаривая её шальной улыбкой. — Попалась! — Кья! Ты обманул меня, аякаши! Он заливисто хохочет, подхватывая её на руки, и обещает "одолжить её на вечерок, а к утру вернуть". Ёхиме ощущает смутное волнение, но к утру её возвращают в дом отца нетронутой, зато изрядно повеселившейся. И изрядно пришибленной: — Слушай… будь со мной. Я собираюсь взять всё в свои руки, и для этого мне нужна ты. Он снова повторяет это. Значит, ей не послышалось, не почудилось в угаре весёлой ночи… — Если вам нужна моя сила, пожалуйста, оставьте меня, — "я знаю, что тебе нужна не моя сила". — Мне она не нужна — я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Я вернусь завтра. Она не выдерживает — оборачивается и кричит ему вслед: — Вам это не поможет!!! Он хохочет и сверкает глазами в предрассветной дымке, стряхивает пепел с трубки. Правильно, ему это не поможет — он и так уже всё сделал: когда сказал Ёхиме, что хочет её, когда она бросилась лечить рану, которую сама же ему и нанесла. Он возьмёт её со всеми её улыбками и смехом, со всеми слезами, что ей приходилось и ещё придётся пролить, со всеми глупыми играми, со всей её силой и красотой, со всей её молодостью — он возьмёт её всю и сделает её своей по праву мужчины, а она будет только дрожать под его пальцами, касающимися её щеки, только кричать под его телом, навалившимся на неё, только стонать ему в губы, когда он будет её целовать… Ёхиме никогда не была госпожой самой себе, но теперь и отец её — больше ей не господин. Ёхиме задвигает сёдзи и ложится на футон не раздеваясь. Она закрывает глаза, понимая: завтра тот, кто стал ей новым господином, вернётся, чтобы забрать её и уже не вернуть. Она его женщина, но пока не женщина ещё — завтра он сделает её таковой. Завтра. Ёхиме улыбается во сне.