Нужные связи

      — Я устал, — не выдержал Эмппу.       — Еще троих примем, и перерыв, — пообещал Туомас, потирая измученные глаза. — Так, Хелен Далтон… вот что заставляет некоторых девушек не присылать фото? Неужели настолько низкая само…       Вошедшая заставила Марко невольно раскрыть рот. Среднего роста, подозрительно худая, кареглазая, черноволосая. В короткой юбке в складку, строгой белой блузке и в «Dr. Martens», с унисекс-сумкой через плечо. Хелен Далтон? О нет.       — Шарон… ден Адель?       — Добрый день.       Не успев вспомнить ни правила приличия, ни профессиональную этику, шокированный Туомас выпалил:       — Вы нам не подходите.       Она, казалось, была удивлена, и воздетая бровь это подтверждала.       — Почему же?       — Невозможно быть в «Within Temptation» и «Nightwish» одновременно.       Безрадостная усмешка.       — Тогда можете быть спокойны — «Within Temptation» больше нет.       — Как — нет? — вкрадчиво поинтересовался Юкка.       — Так вышло. — Туомас начал подозревать розыгрыш. — Начнём?       Она выглядела до мурашек неживой, но, несмотря на это, пела от чистого сердца и вкладывала в песни всю душу — это Туомас видел, слышал и чувствовал. Голос его зацепил, а манера исполнения понравилась. «Nemo» прозвучала потрясающе, «Ever Dream» — хуже, но вполне сносно. Больше Туомас ничего требовать не стал и просто смотрел. Карие глаза поблёскивали, и это будто бы… замечал он один.       — Какая ваша самая большая мечта?       — Получить место в вашей группе, — безразлично отчеканила Шарон, глядя прямо в кошачьи серо-зелёные глаза.       — Почему?       — Карьерой в «Within Temptation» мои амбиции не удовлетворены.       Марко нервно хохотнул. Шарон не отреагировала.       — Почему бы не собрать новую группу?       — Это трудно.       — Почему же?       И снова усмешка.       — Я никому не нужна.       Что-то подсказывало Туомасу, что Шарон имела в виду не музыку — во всяком случае, не только музыку.       — Вы нам совершенно не подходите. Можете идти.       Она уважительно склонила голову, развернулась и побрела к выходу. Как только закрылась дверь, Туомас принял небрежно-напускной вид, встал и отряхнулся.       — Отдохните пока. Я покурю.       «У неё глаза больного щенка…»       — Кури здесь, в чём проблема?       Он не ответил и уверенно устремился в коридор.       — Шарон!       Шарон не обернулась. Туомас нагнал её и бесцеремонно схватил за ледяную руку. Им овладело возбуждение, которое больше походило на мандраж, но с приятным вкусом.       — Зачем ты сделала это? Зачем солгала насчёт имени, зачем пришла?       Шарон не вырвалась, но ускорила шаг.       — Я же сказала. Что тебе нужно?       — Мне интересно. Ты врёшь, и я не понимаю твоих намерений. Не люблю, когда так. — Они добрались до лестницы, и Шарон часто-часто засеменила ногами. — «Within Temptation» распались? Почему?       Они вышли на улицу. В лица ударило холодом, ветер взметнул волосы. Поёжившись, Шарон поспешила зайти за угол. Туомас — за ней.       — Есть человек, с уходом которого я потеряла всё. Счастье. Покой. Группу. Смысл жизни.       Шарон в злобном торжестве уставилась на Туомаса, ожидая его реакции. Он опешил, а когда пришёл в себя, только и смог выдохнуть:       — Да что ты вообще знаешь?       — Ты упустил её навсегда, не так ли?       Туомас ощутил, как внутри поднимается шторм. Шторм, который ему удавалось сдерживать такое недолгое, но драгоценное время…       — Молчи!       — Да-а, навсегда. Даже не отрицай. Любил её? Вижу, что любил. И сейчас любишь. А она тебя?       — Не смей судить о том, чего не знаешь.       Шарон замолчала и отвернулась, но Туомас зашуршал пачкой сигарет, и она заговорила опять:       — Не кури. — Это была не просьба. — Не переношу этого.       Туомас хмыкнул, но сигарету обратно затолкал.       — Боишься повредить голос? Пассивным курильщикам это не грозит.       — Голос — всё, что у меня осталось. Впрочем… кури. Я ухожу.       Он провертел зажигалку в пальцах, напряжённо ворочая мозгами.       — Ты правда метишь на место вокалистки?       — Нет. Мне просто нужно было пожалеть кого-нибудь, кроме себя, но такого же жалкого. То есть, тебя.       — В каком отеле ты остановилась?       Шарон обернулась; её глаза вспыхнули недоумением и даже гневом. Туомас поспешил пояснить:       — Хочу прийти и поговорить нормально.       — И переспать?       — Только если ты не против.       Она назвала адрес.

***

      — Цветы? Спасибо.       Шарон обняла пышный букет высоких белоснежных роз, зарылась в него лицом и замерла. Туомас улыбнулся.       Они лечили друг друга. Совсем недавно Шарон вновь научилась смеяться, а Туомас поймал себя на том, что вторит ей. Они жили наедине друг с другом и самими собой, в доме, который снимали где-то в захолустье. Кругом не было ни единой души — лишь лес, лес и лес. Они целыми днями гуляли меж деревьев, смотрели фильмы, читали друг другу, играли во что-нибудь или просто садились и говорили. И оба чувствовали, что отдыхают.       Ну и музыка, конечно же, музыка. Они сходили с ума под «The Gathering» и разлагались под «My Dying Bride». Создавали самые безумные каверы, долго смеялись над ними. Пытались делать то, чего не умеют: Туомас — петь, Шарон — играть на клавишных. Но композиции своих групп они не трогали — никогда.       Готовку ден Адель взяла на себя, зато покупка продуктов (а значит, и выход к людям) свалилась на голову маэстро. Уборкой они себя не утруждали, но беспорядком в доме и не пахло. Домашняя одежда стала частью тела, и очень скоро Туомас привык, что они с Шарон ходят в чём попало. В первый же день она настояла на том, чтобы дом отапливался сильнее.       — Не люблю зиму, — бурчала она, разворачивая плед. — Особенно такую холодную, как в Финляндии.       — Хочешь, полетим к тебе домой.       — Нет. Скорее умру, чем вернусь в Нидерланды сейчас.

***

      — Почему мы занимаемся сексом?       Туомас осторожно накрутил чёрную прядь на палец. Голова Шарон покоилась на его груди. В спальне царила кромешная тьма, но Туомас точно знал, что нидерландка внимательно-внимательно смотрит на него своими колдовскими глазами, ожидая ответа.       — А что в этом плохого?       — Разве друзья должны спать вместе?       — А разве мы друзья?       Острый кулачок, сопровождаемый смехом, врезался Туомасу в плечо.       — Прекрати отвечать вопросом на вопрос!       Туомас поцеловал Шарон в пахнущую фруктовым шампунем макушку и тихо вздохнул.       — Должны, не должны… нам нравится, и этого достаточно.       Шарон задумалась, причём надолго, хотя ещё при переезде в этот дом пообещала себе не заморачиваться дольше, чем на пару минут. И если думать, то только вслух. Чтобы не точить себя. Чтобы было легче.       — Туомас, а кто мы?       — Музыканты, идиоты и большие дети.       — Ты прав, но я не про это. Мы какие-то недодрузья-недолюбовники. Скажи, ты уже успел привязаться ко мне?       — Да.       Шарон с грустной улыбкой покачала головой и ущипнула Туомаса за нос. Он айкнул и перехватил её руку.       — Ну и дурак! Это плохо.       Туомас поцеловал тыльную сторону почти детской ладони.       — А ты ко мне?       — И я — плохо.

***

      — «Разве когда любят, чувствуют себя несчастными?» — «Да, Кристина, когда любят и нет уверенности в том, что это взаимно».       Шарон прочитала это и затихла, глядя на строчки, но не видя их. Встревоженный долгой паузой, Туомас разлепил глаза и приподнял голову. (Он лежал на уютном диване, а ден Адель расположилась в кресле.)       — Что случилось?       Она встала, вручила книгу Туомасу, плотно закуталась в одеяло (которое ещё утром притащила со спальни) и села обратно.       — Твоя очередь читать.       — Но ты только начала!       Шарон накрылась с головой и пробубнила:       — Не могу дальше. Болит.       — Голова? — Туомас встревожился. — Принести тебе таблетку?       Она исподлобья посмотрела на него, как на дурака, и он всё понял.       — Ладно. Какая страница, говоришь?..

***

      «Прости, что я покидаю тебя так. Боюсь, иначе ты задержал бы нас ещё на некоторое время. Но я чувствую, что тебе лучше — намного лучше, — и поэтому решаюсь на этот шаг.       Туомас, мы должны двигаться дальше. Я всегда это знала. Наверное, ты тоже. Должны были и раньше, но у нас не было сил. Теперь они есть, ведь ты помог мне, а я — тебе. Мы отдали друг другу по кусочку себя, чтобы заполнить оставленные в наших сердцах дыры. Пообещай, что это не станет напрасным. Не вздумай убиваться по мне, понял? Иди своей дорогой, а я пойду своей. И знай: я ценю каждую минуту, которую мы разделили между собой.       Вряд ли мы ещё когда-нибудь увидимся. Я не стирала свой номер с твоего телефона, но постарайся не связываться со мной. Это важно! Дай времени пройти. И только когда почувствуешь, что счастлив или хотя бы спокоен — тогда я вся твоя.       Я очень надеюсь, что мы сохраним в себе дружбу и тёплые воспоминания друг о друге. Ох, Туомас… об одном только жалею — что не могу обнять тебя, пока ты читаешь это письмо.       Целую, Шарон.       P. S. Я украла один из твоих ремней. Подумала, что хочу сохранить что-то от тебя.       P. P. S. А ещё подумала, что ты захочешь того же. На диване мой блокнот. Теперь он твой. Аккуратно пролистай его».       Не выпуская письмо из рук, Туомас бросился в гостиную. В изголовье вышеупомянутого дивана лежал увесистый чёрный ежедневник. Схватив его, Туомас раскрыл страницу наугад и... горько усмехнулся. С чистых страниц на него смотрел гербарий из лепестков белой розы.