Нежнее шёлка

Камешки звонко катятся по асфальту и, касаясь друг друга, вскрикивают. Я буцаю гальку вдоль дороги, пытаясь попасть в невидимые ворота. Ветер такой воздушный, по ощущениям — взбитые сливки, ласково гладит мою макушку и заползает шёпотом в барабанные перепонки. Я слышу море, как если приставить к уху раковинку с запахом солёной воды. Наконец-то, прошла бесконечная неделя последних экзаменов, сдача курсовых и закрытие сессии. Подходя ко входу в бар, я представляю сидящего себя и напивающегося до состояния невесомости. Высокие стройные фонари освещают мраморные ступеньки и небольшую крытую террасу. Кругом ни души, а ведь заведение находится в самом сердце Сеула. Входная стеклянная дверь показывает моё отражение: светло-серая небрежно выглаженная футболка, чёрные штаны с подтяжками и замшевые бордовые мокасины. Глаза подведены коричневым карандашом, веснушки скрыты под точечным тональным слоем, забытый, но слегка видневшийся, на правой щеке шрам — подчеркнут, дабы показать его свежесть. В зале пахнет кремовым привкусом кальянного дыма и приторно-сладким ароматом женских духов. Я аккуратно пробираюсь через небольшой зеркальный коридор, чтобы остаться незамеченным, но, видимо, сноровки в этом деле у меня ещё маловато. Незнакомка обхватывает мою поясницу и без лишних слов тащит в сторону пустеющего в углу столика. Мы бухаемся на мягкий кожаный диван, и я моментально проваливаюсь куда-то под ткань, из-за тяжести тела (будто через минуту меня не станет). Как символично — моё внутреннее состояние совпадает с физическим. Мой взгляд рыщет по залу, словно ищейка, заостряя внимание на одной мечущейся точке. Хаён сегодня бегает, как подстреленная, от столика к столику, не переставая улыбаться и бесить меня одновременно. Её атласное черничное платье задирается время от времени, показывая краешек телесных чулков. В моих лёгких не хватает воздуха, и я покрепче сжимаю талию светловолосой незнакомки, от чего та визжит и кривит от удовольствия личико. Мы «молча молчим», и это — самое ценное, так как тратить свой словарный запас на особу, что готова стонать подо мной ночь напролёт, значит прибавить в стопочку «сто и одна моя неудачная выходка» сто второй пункт. Здесь, в баре, разрешено лишь невинно касаться друг друга или целовать в уголок губ. Хочешь процитировать Шекспира или Набокова? Да, пожалуйста. Но на большее, как говорит Чонин, существуют мотели. Взяв в охапку лицо незнакомки, я начинаю смаковать её губы (тем самым нарушая «дресс-код» здешнего заведения). По ощущениям они что-то между токпоки и рисовым хлебом — мягкие, тёплые, с нотками еле уловимого солёного привкуса. А в груди тишина. И эта тишь — такая прозаичная, что следовало бы игнорировать её, если бы я только не знал, как сильно может биться моё сердце, вырываясь из плена рёбер.  — Заказывать будете? — холодный тон голоса расцепил мои губы с блондинкой, и я поднял глаза на Хаён. Её лицо пылало жаром, плечи ссутулились, а осанка потеряла вид строгости. — Я могу подождать, если в этом есть необходимость, — на её маленьком личике проскользнула мимолетная улыбка, обращенная к моей незнакомке.  — Милая, колись, ты ведь не сразу узнала меня? — девушка сидящая под боком со мной, расхохоталась и, встав, подбежала к официантке. — Вот, что значит, сменить цвет волос.  — Вы знакомы? — поинтересовался я. Мои глаза ловили резонанс между пай-девочкой и клубничкой со сливками.  — Ещё давно. Кто же не знает такую звезду, как О Хаён?  — Не говори ерунды, — заметно нервничая, прошептала девушка своей «подруге» на ушко. — Так что, мне подойти позже?  — Этот парень, — указывает на меня, — довольно скучный. Мне надо найти рыбку покрупнее. — чмокнув Хаён в щеку, блондинка убежала. Я громко фыркаю и закатываю глаза. Девушки такие странные, они целуются с теми, кто им не нравятся, а потом ещё чем-то недовольны. «Мне идти?» — устало спросила О, переваливаясь с одной ноги на другую. Готов поспорить, в этом платье она сегодня самая прелестная из всего женского персонала.  — Да, иди-ка сюда, — мне не стоит труда быстро подняться с диванчика, схватить тонкое запястье и повалить девушку на себя. Снова оказавшись на мягкой поверхности, я будто трезвею (хотя не пил), и начинаю рассматривать раскрасневшееся личико. — Ты случайно не заболела? Тлеющие под иссиня-чёрными ресницами глаза будто ведут со мной диалог: не жалуются, не кричат, просят немного заботы. Я пододвигаюсь к девушке и укладываю её голову на своё плечо. Хаён не противится, только жадно впивается своими пальчиками в хлопковую ткань на моей спине и закрывает глаза. Её мягкие брови касаются моей кожи, и та моментально зажигается от прикосновения. Золотисто-карамельный мотылёк выплясывает меж рёбер, задевая оголенные нервы. От сухости воздуха в моём горле запершило. Я глухо прокашливаюсь, чтобы не разбудить девушку. Хаён провалилась в царство Морфея, время от времени шевеля кончиком носа. Её молчание разрывает мякоть моего сердца, теребя за крылышки карамельного мотылька. Я подолгу засматриваюсь на молочного цвета шею, так и не решившись расцеловать каждый миллиметр этой шёлковой кожи. В баре значительно прибавилось людей. Громкая, в меру назойливая, музыка укрывала зал своей волной, отгородив наш столик, словно оазис, от посторонних глаз. Моё внимание падает на пришедших пару минут назад парней и девушек. Все они были разодеты в кожанки, у каждого на шее виднелась чёрная бандана. Аккуратная взъерошенность на голове придавала их образам нотку бунтарство, а громкий смех капелью лился сквозь огромные колонки у входа. Будто кто-то даёт мне воображаемую пощёчину, как только из компании незнакомцев выползает высокий силуэт Джонни. Его рука медленно проходится по влажной чёлке, та поблескивает тысячами бриллиантов из-за прожекторов. Ни минуты не думая, я моментально подрываюсь с места, беря на руки Хаён. Не хватало ещё, чтобы этот парень увёл из-под моего носа мою же жертву! Пробравшись через танцующую толпу, я направляюсь к чёрному выходу. Тело О такое горячее, что мои ладони невольно запотевают и приходится остановиться. Прислонив тело девушки к стене, я пробую её пульс и температуру. Мои влажные губы касаются маленького фарфорового лба, и я тут же получаю ожог.  — Проснись, дурочка. Какого чёрта ты работаешь в таком состоянии?! — я легонько трясу девушку за плечи, и та раскрывает веки. Неожиданно выставив обе руки вперед, Хаён обвивает мою шею и сладко шепчет:  — Покатай меня на спине, больш-а-а-а-я черепаха, — жар с её пухлых щёчек почти спал, но мочки ушей слегка порозовели от температуры. Я рассматриваю крохотное личико О на котором красуются две небольшие родинки, прямо на подбородке (никогда раньше не замечал их). — Почему ты продолжаешь смотреть на меня? Катай же, — её голос резко повысился, а правая нога нервно дергается в нетерпении. Стоит мне только подойти к ней, на шаг ближе, как девушка тут же засыпает, падая в мои объятия. Черничное платье оказывается безумно мягким на ощупь и разливается бархатом по моей коже. — Надеюсь, своё молчание ты посвящаешь мне, — я целую Хаён в уголок губ и покрепче сжимаю тельце на своей груди.

***

Дороги бывают разными, ведут не туда. Тормоза придумали трусы, их кто-то пропил. В миpе недобpом цветы прорастают. Ты не плачь, ты не бойся, я с тобой навсегда. На моей огромной белоснежной постели никогда не лежала девушка, а в квартире не пахло женскими феромонами. Стены перешёптывались, озадаченно поглядывая на потолок и пол. Они все будто спрашивали меня, зачем я притащил незнакомку в свой дом? Зачем положил на свою кровать и укрыл своим одеялом. Зачем навис над её лицо, вытирая бисеринки пота холодным компрессом? Не только их интересовали эти вопросы, я сам — сам спрашивал себя много раз, когда выходил из бара и шагал по тёмной улице к своему дому. Когда поднимался по ступенькам и открывал железную дверь. Задавался вопросом, почему она? Ведь никто и никогда не был в моей квартире. Волосы Хаён замысловато раскинулись на широкой подушке, создавая незаурядный орнамент. Я старательно протирал лицо девушки, пока та не открыла глаза.  — Ты — не он, — её голос прозвучал настолько разочаровано, что я моментально успел разозлиться.  — Ожидала увидеть кого-то другого? — медленно сползая с кровати, спросил я. «Только не произноси его имя! Пожалуйста. Только не он» — внутри меня всё разрывалось, не давая возможности глубоко вздохнуть. Не успел я встать ногами на пол, как почувствовал, что О потянула кончик моей футболки на себя. Я замер, не в силах пошевелится. Эта девушка явно колдунья. У неё есть маленькая кукла вуду, чтобы управлять телом О Сехуна. Спектр моих чувств колебался между: гордо выйти из собственной комнаты и заснуть на кухне (где-то у плиты, рядом с подоконником) или же залезть под одеяло к Хаён, навсегда покончить со своей чёртовой игрой и заставить её забыть о существовании Джонни на веки вечные. «Второе! Второе! Второе!» — скандировал радостный мотылёк, выбивая ритм в моей грудной клетке. Я повернулся лицом к девушке, скрестив руки на груди.  — Здесь очень уютно, — тихо пробормотала О, подзывая меня к себе. Её тёплая ладошка упала на мою скулу, как только я опустил голову. — Знаешь, я ненавижу низкие потолки, а твой — бесконечный, — отчего-то улыбка расплылась по её лицу, оголяя передние зубы. Я тоже не смог удержаться и ухмыльнулся.  — Там, где ты живешь, потолки касаются макушки?  — Там, где я живу, нет потолков, — увидев мой заинтригованный взгляд, девушка продолжила. — Не то, чтобы вовсе нет, просто я не имею собственного дома, а значит, чужие потолки — не мои потолки.  — Ты живешь у подруги или снимаешь квартиру?  — По чётным дням в баре, по нечетным у своего друга на крыше. Я не местная, а иметь родственников в Сеуле слишком роскошно для такой, как я, — что-то в её голосе показалось мне странно радостным или наоборот очень грустным. Она такая же непонятная как и её запах.  — Ты из маленького города? — спросил я, теребя мочку крохотных ушек Хаён. Кажется, девушка вовсе не обращала внимания на меня и всё глядела в потолок. — Наверно, у тебя была причина переехать сюда?  — Я ненавижу маленькие города, — уверенно отрезала О, — как ненавижу низкие потолки. Там я задыхалась, у меня не было запасных дверей, куда можно было бы выбежать в случае экстренной ситуации. Потому что в маленьких городах я эти двери сотни раз видела и знала уже наизусть. Поверни ключик в замке и сказки не произойдёт. Я часто этим пользовалась, и двери заклинило — заржавели, — мягкие пальчики ласкали моё лицо, затем Хаён убрала руку и отвернулась. В комнате становится неприятно тихо, говорить больше не о чем. Мне хочется задать сотню вопросов о её жизни, о том, где живёт её душа, и почему она второй год обрезает свои волосы прямо параллельно до мочек ушей. Зачем Хаён прячется в мешковатые кофты и длинные джинсовые юбки, когда фигура позволяет какой угодно крой и цвет? Но, если задуматься, я ведь ушёл не дальше её стройных ножек. Мне не стоит труда выдать себя за другого человека или сказать, что трава, на самом деле, не зелёная, а небо — вверх тормашками, прикидывается морем. Ведь красивым людям все верят, а я как раз чертовски привлекателен. Я лежу за спиной О, перебирая кончики её коротких волос. Фонарные столбы отливают красным вином в мои окна, отчего белоснежная постель заливается алой краской. — Может представишься мне? — спрашивает Хаён, голос её такой нежный. Девушка поворачивает лицо ко мне и тычет указательным пальцем в лоб. — Я буду звать тебя Безымянным, если продолжишь молчать. Цвириньканье светлячков звонко пролазит через прозрачные занавески в тёмное помещение, закручиваясь паутинками на люстре. В комнате стоит кровать, стоит огромная пустая ваза, стоят книги на полках — всё стоит, только я падаю — головой вниз. — Мне нравится, — это всё, что я мог выдавить из себя. Когда её фисташковые глаза встречаются с моими, я не в силах произнести больше десятка слов. Глупое сердце, не бейся, а то снова будешь обманутым.