Летняя гроза.

Летние ночи известны своими сильными, громкими грозами, молнии которых яркими вспышками танцуют по спящим городам, а раскаты грома обрушиваются на мокрые крыши, заставляя их нервно подрагивать от этих жутких звуков. Тогда была именно такая ночь. Дождь остервенело, самозабвенно бился в серое стекло небольшой спальни, занавешенное плотной шторой, будто норовя выбить его и ворваться в уютную комнату, разойтись в своем хаотичном танце по светлому полу и стенам. Яркие вспышки молний даже через закрытые тканью штор окна освещали помещение, словно в нем на пару мгновений зажигали мощную лампу, а раскаты грома резонировали в хлипких стеклах, заставляя их жалостливо позвякивать от излишне громких звуков. На двуспальной кровати, свернувшись калачиком и укрывшись с головой , лежала девушка. Ее волосы были в беспорядке раскиданы по подушке, плечам и спине, колени подтянуты к груди, а пальцы нервно комкали край одеяла, которое, судя по всему, стало для нее последним оплотом спасения. Ей самой было одновременно ужасно страшно и смешно. Она с детства очень боялась грозы и всегда пряталась где-нибудь, чтобы не видеть и не слышать ничего, что присуще такой скверной погоде. Особенно ночью. Смешно же девушке было от того, что она вроде бы совсем взрослая, но вынуждена, как маленькая девочка, трястись от страха и прятаться под одеялом, потому что каждый новый раскат грома накрывал ее волной усиливающегося ужаса перед силами природы. В соседней комнате было, на удивление, тихо. Это означало лишь то, что Гилберт, оставшийся в очередной раз ночевать у нее дома, крепко спал на диване и видел десятый сон. Она сегодня с превеликим удовольствием выставила бы его домой, но на улице внезапно зарядил ужасный ливень, который постепенно перерос в самую настоящую громкую летнюю грозу. Как только это произошло, Хедервари поспешила ретироваться из гостиной к себе в комнату, чтобы ее гость ненароком не увидел ее слабости. С того момента прошло уже больше часа, а дождь все не заканчивался. Под одеялом стало нечем дышать. Элизабет собрала все мужество в кулак и, резко откинув край своей спасительной обители, втянула в себя воздух. В этот же момент полыхнула молния, и девушка, вскрикнув, схватила подушку, спрыгнула с кровати и, не оборачиваясь, выбежала в темный коридор. За спиной послышался жуткий грохот, который, казалось, окружал ее со всех сторон. Сердце бешено колотилось в груди и, толком не осознавая, что она делает, Элизабет быстрым шагом направилась в гостиную. Здесь шторы были открыты, тени метались по полу, танцевали, сливались друг с другом, вырастали и тут же падали из-за колышущихся занавесок. Сжав пальцами подушку, девушка подошла к дивану и окинула взглядом спящего мужчину. Ему, похоже, было абсолютно все равно на то, что творилось вокруг и на то, насколько сильно грохотало за окнами. Он спал. Спал так крепко, что разбудить его с первого раза точно не получилось бы. Застыв в нерешительности, Элизабет просто смотрела на спокойное лицо Байльшмидта, освещенное из окна тусклым светом дорожного фонаря. Свет был настолько незначительный, что четко виделась только половина бледного умиротворенного лица. Да, таким Байльшмидт нравился ей гораздо больше. Усмехнувшись своим мыслям, девушка на пару минут забыла о том страхе, что только что терзал ее изнутри. Но тут резко полыхнула молния, на миг полностью осветив лицо мужчины. Это было слишком неожиданно, поэтому Элизабет вскрикнула и тут же закрыла ладошкой рот. К ее удивлению, немец тут же открыл глаза и сонно, но обеспокоенно осмотрелся по сторонам. Взгляд алых глаз застыл на ней: - Хедервари? И без того хриплый голос казался сейчас каким-то совсем прокуренным и булькающим. Следом за этим грянул гром, заставив девушку съежится и вцепиться в подушку изо всех сил. Гилберт окинул удивленным взглядом испуганную Элизабет и отогнул край одеяла: - Выключай режим сильной и независимой женщины, Лиз. Выключай и иди сюда. Она ожидала от него: подколов, смеха, издевательств, но только не такого молчаливого понимания. Кинув на разобранный диван подушку, Хедервари осторожно легла рядом с мужчиной и тут же повернулась к нему спиной, словно ей было абсолютно все равно, и это он посреди ночи пришел к ней, прижимая к себе подушку, как спасительный круг. Ответом ей стала ухмылка и тихое шуршание одеяла, которым ее аккуратно укрыли. Стало как-то не по себе. Она заерзала и закрыла глаза, пытаясь отвлечься от всего происходящего вокруг. От этих попыток отвлек насмешливый голос: - Да не буду я к тебе приставать, Лиз! - Еще бы ты ко мне приставал. Буркнула Хедервари, не удосужившись даже повернуться к собеседнику. С закрытыми глазами она пропустила новую вспышку молний, поэтому когда окна гостиной задребезжали, а во дворе начала пищать чья-то автомобильная сигнализация, Элизабет в голос вскрикнула и, будто на автомате, повернулась на другой бок и крепко прижалась к ничего не подозревающему Гилберту. Повисло молчание, нарушаемое только стучащим в ушах сердцем и сбитым от страха дыханием. Удивленный Байльшмидт усмехнулся и осторожно положил свою большую ладонь на девичью макушку: - Да не бойся ты так. Я же здесь, Лиз. Она молчала, уткнувшись носом ему в грудь и вдыхая такой знакомый, такой родной запах. Она знала, что утром эта ситуация вряд ли будет обсуждаться, она также знала, что если немец решит ей это припомнить , то она его убьет. Но именно в этот момент ей не хотелось отворачиваться обратно. Ей хотелось вот так лежать, прижавшись к большому, теплому Байльшмидту, мирно сопеть ему под ухо и знать, что ей ничего не страшно. Гилберту было слишком непривычно видеть Хедервари такой. Но он не имел ничего против того, что рядом с ним сейчас лежит очень красивая, по его мнению, девушка, которая прижимается к нему, в надежде найти защиту. В неясном порыве он чуть отстранился от нее и легонько прижался губами к теплому лбу: - Доброй ночи, Лиз. Хрипло шепнул он, запуская пальцы в пшенично-русые волосы. - Доброй ночи, Гил. Тихо ответили ему сонным голосом и чуть сжали тонкими пальцами его футболку. Стихия бушевала за серыми окнами, дождь остервенело бился в безликие стекла, тени предметов истерично дергались при очередной вспышки молнии, но эта маленькая гостиная была недоступна свирепой природе. В эту маленькую гостиную никогда не прорвется ни одна холодная капля.