Портрет

Это был единственный художник, которого за его работу не посадили на кол. Творец очень четко уловил характер рисуемого, и каждый мазок посвятил его жестокому, властному характеру с проблесками чувственности. И так с портрета на зрителя смотрел мужчина, длинные волнистые волосы, которого беспорядочно разметались по плечам, нос с крупными ноздрями нависал над густыми черными усами, спускавшимися к мощному подбородку. Его верхняя губа, казалось, с трудом прикрывала зубы, в то время как нижняя челюсть чуть выдвигалась вперед, словно у упрямого ребенка. Большие зеленые глаза на выкате вовсе не щурились, как это полагается делать подозрительным и злым натурам, напротив — они смотрели очень ясно и прямо, но художник с поразительной точностью изобразил искры сумасшествия, давно поселившегося в душе господаря. Однако главная изюминка портрета заключалась в том, что в полутьме глаза нарисованного мужчины вдруг начинали отливать красным цветом. Этот портрет был малоизвестен, точнее не известен совсем. Его хранили у себя какие-то дальние родственники и по наитию никогда не продавали и даже не выставляли на всеобщее обозрение, хотя, поймав удачный момент, могли неплохо нагреть на его продаже. Однажды портрет украли и продали тайком какому-то богачу. С тех пор многое изменилось, родственники богача были уже не столь богаты, а о том кто нарисован на потрете, бесславно пылившимся в чулане, и вовсе не ведали. Недавно последний из рода скончался, и всё имущество распродавали за гроши, даже не потрудившись определить ценность этих вещей. Он знал, что портрет не привлек ничьего внимания, и его выставили на продажу вместе с остальной мелочью. И ещё он знал, кто купил этот портрет. В последнее время в поместье только и было что разговоров об этом. Хозяйка готова была лично ехать за ним, но, одумавшись, отправила Уолтера. Ценная бандероль прибыла вечером любопытного числа: пятницу тринадцатое, вызвав цепную реакцию по всему дому. По его темным коридорам, всё увеличивающейся змеей поползли разные слухи. Закончилось дело тем, что впечатлительные служанки, не посвященные в тайну организации, судачили на кухне, будто вместе с портретом в дом завезли самого Дракулу. Девушки таращили друг на друга глаза, делясь впечатлениями, и в целом говорили одно и то же: с появлением портрета они ощущают в доме темную силу. Вампиру оставалось только улыбаться на это, служанки ведь даже не подозревали, что эта сила в доме обитает уже давно. Охрана и солдаты, завидев его, обрывали свои разговоры на одной и той же фразе:…так похож! Да, это был он! Великий Валашский князь, патриот и борец за свободу своего народа от неверных. Он вынес унижения, целых два плена, предательство союзников, но, в конце концов, победил саму смерть. И всё это он основательно забыл, пока воспоминания не начали просачиваться обратно. Цепочка началась с разговора Интегры по телефону: где?! В Румынии?! В Австрии?! Ну, хорошо, сколько они хотят? Он начал просто с предположения, что он и есть великий князь, хотя последние несколько сот лет старался этому не верить. Позже на свет появился широкоизвестный его портрет, который хоть и не передавал полного сходства, заставил вампира, за неимением возможности взглянуть на себя в зеркало, ощупать своё лицо и убедиться, что похожие черты у него и нарисованного графа имеются. Вот так постепенно он вытащил из глубины веков всю свою историю, вспомнив под конец и о том портрете. Спросить хозяйку он не решился, почему-то ему не хотелось, чтобы она подумала, будто его интересуют её поиски. А она тем временем, практически ничего не скрывала. Неизвестно как, выйдя на хозяина портрета, Интегра посылала к нему самых лучших дипломатов, но старик оказался совершенным маразматиком и отказывался от любых сумм. Может быть, дело было в маразме, а может быть он, как и многие, чувствовал в портрете какую-то опасность. Однажды Интегра даже съездила к нему сама, впрочем, безуспешно. Это продолжалось несколько месяцев, так что окружающие просто не могли не узнать, что пытается приобрести хозяйка. «Неизвестный портрет Дракулы!» — уже после первой недели гордо сообщила горничная своим подружкам. Хозяин скончался, как бы ни было некрасиво так говорить, очень кстати. И Интегра постаралась распустить как можно больше нитей своих связей, чтобы первой и без всяких проволочек заполучить вожделенную драгоценность. Покупку, по приказу Интегры, доставили в её кабинет и там распаковали. С тех пор прислуга и солдаты, под разными предлогами старались попасть в кабинет, чтобы взглянуть на приобретение. Один только Алукард не спешил с посещением. Основательно покопавшись в своих ощущениях, он понял что боится. Его пугала встреча с прошлым, ему не хотелось вдруг заново пережить все свои мучения, и единственным успокаивающим фактором было то, что этот портрет нарисовали, когда он уже был вампиром. С неделю промучавшись в своем гробу, отказываясь от крови, не реагируя на зов хозяйки, он всё-таки собрался с духом, и, ругая себя за трусость, в один из вечеров оказался у дверей в кабинет Интегры.  — Войдите, — плохо сдерживая смех, разрешила хозяйка Она прекрасно знала, что это за робкий посетитель. Вампир вошел, излишне сильно толкнув створку двери, отчего та с грохотом врезалась в стену. Сконфуженный Алукард сделал несколько шагов внутрь комнаты, преследуемый насмешливым хозяйским взглядом. Интегра спокойно разбирала документы и на вопросительно поднятую бровь своего слуги, указала глазами нужное место. Вампир повернул голову в ту сторону и замер от ужаса: это был другой портрет, который тут же вызвал самое мучительное воспоминание, забытое, казалось, основательно и навсегда. Это было воспоминание о потерянной любви. Девушкам того времени полагалось быть скромными и молчаливыми, держать взгляд опущенным в пол, и не поднимать его пока того не захочет мужчина. Но она, только выйдя из кареты, обожгла предполагаемого жениха взглядом и выдержала ответный с таким достоинством, что, только войдя в зал, он объявил её своей невестой. В постели жене полагалось покорно отдаваться мужу, не двигаться и молчать. Всего этого она не соблюдала, доводя его до безумия своими ласками и стонами. Поэтому все бывшие любовницы были им забыты и пачками казнились за распускание слухов, будто князь всё ещё навещает их. Они любили друг друга, не просто из-за внешней привлекательности, это было родство душ. Она поддерживала его стремление освободить страну от турков и даже совершила с мужем несколько совместных походов. Именно из-за этого ему было особенно больно, когда он потерял её. Потерял не столько физически, сколько духовно.  — Это ужасно.  — Дорогая, не бойся меня. Я не сделаю тебе ничего плохого.  — Ты чудовище!  — Дорогая…  — Не смей подходить ближе!  — Пожалуйста, любимая, мы вечно будем вместе.  — Ни за что! — четко выговорила она и с несвойственным благородным барышням проворством вскочила на подоконник. Его вампирской скорости не хватило, чтобы успеть схватить её. Теперь же она смотрела на него, будто пронзая взглядом прошлое. На самом деле художник нарисовал два портрета, два таких живых и четких портрета, что больно было смотреть.  — Зачем? — выдавил Алукард с трудом. Интегра отложила бумаги в сторону и, опершись подбородком на обе руки, произнесла:  — Лучше объясни мне как это понимать?  — Это.? — всё было просто. Жесткое лицо с несколько длинноватым для женщины носом, суженые глаза, тонкие губы, острый подбородок. Да, глаза у неё были карие, а волосы черной проволокой обрамляли лицо, и кожа вовсе не смуглая, а светлая со здоровым румянцем на щеках, но сходство угадывалось, хоть в зеркало не смотри. Вампир сделал ещё несколько шагов и коснулся на удивление хорошо сохранившегося холста.  — Я так любил её, — прошептал он, — так любил, — Интегра фыркнула, в целом оставшись невозмутимой. Алукард, как ужаленный, вздрогнул и резко обернулся, взглянув на свою хозяйку.  — Я думал, ты купила другой портрет, — забавно, но он сердился на неё. Это было несправедливо, неправильно. Почему эта женщина позволяет себе копаться в его прошлом, когда по праву ей принадлежит только настоящее. Ему хотелось вцепиться ей в горло, разорвать на кусочки. Но вместо этого он только резко подскочил к ней и принялся целовать. Чуть испугавшись его резкого порыва, Интегра выхватила пистолет и выпустила всю обойму ему в живот. Под тяжестью вампир повалился на спину. Патроны были обычными, даже не освещенными, поэтому будь он действительно невменяем, вряд ли Интегре могло хоть что-нибудь помочь. Только оказавшись на полу, Алукард увидел, что на месте портрета Артура Хеллсинга висит другой.  — Вот значит как, — не обращая внимания на пули, медленно вытесняемые его собственной восстанавливающейся плотью, пробормотал вампир задумчиво.  — Нравится? — спросила она с издевкой, и, не глядя на него настоящего, смотрела в его необыкновенные отливающие краснотой нарисованные глаза.  — Это лестно, — поднимаясь, пробурчал вампир и, желая сказать ещё что-то, всё-таки замолчал, продолжая отряхиваться от несуществующей пыли. Они долго стояли молча, будто заколдованные внезапной тишиной после бури, напоминая детей, который играют в «море волнуется раз…» Для Алукарда было мукой ощущать взгляды с двух портретов, но ещё больше его мучило спокойствие той, которую он…ненавидел больше вечности и любил сильнее жизни. Стряхнув с себя оцепенение, вампир подошел к Интегре и обнял её, положив подбородок ей на плечо. Она тут же попыталась вырваться из кольца его рук, но движение получилось несколько наигранным, оно только усилило объятие, именно этого женщина в действительности добивалась.  — Я так любил её, — прошептал Алукард в смуглое ушко.  — Сильно? — хозяйский голос звучало сдавленно и глухо, она еле сдерживала слезы.  — Очень, — сопроводив ответ поцелуем в щеку, произнес он. Вампир знал, что Интегра поймет его, поймет, что глаголы следует переводить из прошедшего в настоящее время, — а вот она меня… — голос Алукарда стал соблазняющим, и рука как бы не нарочно сползла на грудь.  — Я выхожу замуж, — зная, что через секунду её решимость может испариться, резко выпалила Интегра и зажмурилась. Вздох.  — Ах, вот как, — ощущение его сильного тела рядом, резко исчезло, обдав хозяйку холодом, словно ведро воды выплеснутого прямо в лицо.  — Алукард, — она ухватила его за руку.  — Нет, — четко выговорил он, — нельзя сидеть на двух стульях одновременно.  — Свадьба ещё не состоялась, — тихо проговорила она. Он знал, что не стоит смотреть на неё, ведь лишний раз, обернувшись, уходя, можешь не уйти никогда.  — Я так любил её, — снова повторил Алукард, опускаясь перед своей хозяйкой на колени, — так любил, а она меня предала.