Асассинские истории: стоимость возмездия.

Как я уже говорил вам, героев здесь нет.       Из-за того, что не пришло, ты не казни себя, Из-за того, что отошло, ты не кляни себя, Урви от подлой жизни клок - и не брани себя, Покуда меч не поднял Рок - живи, храни себя. Предзакатный медовый час золотом истекал на камни мостовой, когда он вернулся. Прошел по переулку, оставляя в пыли узкие и легкие следы, такие, будто едва касался земли. Увернулся от вывешенного для просушки белья - казалось, с тех пор, как он ушел из дома, его так ни разу и не сняли с веревки. даже порядок тот же: ближе к дому красная рубашка, за ней чьи-то сорочки, потом узорчатое платье, а дальше - детские штанишки. Потом хлопает по лицу чье-то расшитое покрывало, и вот уже калитка в высокой каменной стене, почти сплошь увитой виноградом. Стучал он долго. И уже успел отчаяться, когда со спины подошла соседка, матушка Эрине. В детстве этих шагов он, помнится, опасался: в девяти случаях из десяти звук означал скорую порку и скандал. Уж больно вкусные в соседском саду зрели персики. - А хозяина дома нет, эфенди, - пожилая женщина улыбалась ему, как незнакомцу. "Эфенди" чуть нахмурился, но ничем не выдал своего разочарования. Да и на шею соседке бросаться тоже не спешил. - ...В Пронтеру он отправился с караваном. - А как же хозяйка, почтеннейшая госпожа? - А нет больше хозяйки, - охотно пояснила матушка Эрине улыбчивому рыжему юноше. Такой милый, вежливый, надо же. Даром, что убийца... Он даже после этой новости улыбаться не перестал и голоса не повысил. - Как это больше нет, почтеннейшая? - А вот так, эфенди, - вздохнула женщина, - да вы не стойте, зайдите в дом, я вас чаем напою, да и расскажу все. А какие персики у меня в саду медовые! Вот сами попробуете... Пришелец едва заметно вздрогнул. Прекрасна была золотоволосая Иллия, и красота ее славилась в Морроке. Кожа ее, белее абрикосового цвета, никогда не покрывалась загаром, и навсегда теряли покой те, кто видел, как она идет по улице, закутанная в шелковые покрывала. Легче ветра был шаг ее, и казалось, что она не касается земли, Иллия-северянка, и была она подобна дивной птице в своих шитых золотом покрывалах. Не жалея слов воспевали красу ее, прозывая Фирузой за яркий взгляд ее ровно такого же цвета, лазурного в злую прозелень, как дорогие браслеты, что привозили купцы из Альберты. Пели и плакали, и влюблялись, но никто не решался подойти близко. И даже не потому, что была Фируза честной женой оружейника Амира. Просто ножи ее ранили куда больнее ее глаз. Разбойницей была золотокосая Иллия, вольной и гордой. Но так любил ее муж, что готов был месяцами ждать возвращения супруги. Троих детей она родила ему, но так и не стала примерной хозяйкой дома. Но не решались соседи смеяться над Амиром, ибо каждый знал, что точно так же ждал бы на его месте. Да что там, за один этот бирюзовый взгляд ждал бы. И ненавидели Фирузу жены почти так же, как караванщики, не раз обобранные ею в песках пустыни Сограт. Незнакомец поднял глаза от чаши. - Значит, говорите... поймали? - Поймали, - кивнула хозяйка дома, прижимая руки к пышной груди, - страже не отдали, сами все. ...знают разбойники, что за судьба им может быть уготована, оттого и не боятся ничего. И умирают так же легко, как смеялись, убивали и сорили отнятым у купцов золотом. Не было в городе оружейника Амира, когда узнал один из караванщиков Иллию по ее небесному взгляду. И убили ее - да не в честном поединке, а толпой, но никто не встал на ее защиту. Ибо знают разбойники, что за судьба им может быть уготована. А прочие - что каждый принимает расплату в свой час, и что не один человек пал под ножом Фирузы. И хоронили ее тайно, ибо ничего не осталось от красоты ее неземной. А как оружейник Амир с ума не сошел - то одному лишь Богу ведомо. Гость вежливо выслушал рассказ матушки Эрине. Ни разу не дрогнул, в лице не изменился - и кажется, даже жуткая повесть об этой казни оставила его таким же лениво-равнодушным, каким он пришел стучать в калитку ее соседей. Учтиво он попрощался с женщиной, отблагодарил за чай и медовые персики, а за горячие лепешки - особо, поклонился и ушел, бесшумно ступая между розовыми кустами и виноградными лозами. - Бедный мальчик, - вздохнула вслед Эрине, помолилась, а там уже и пора было ужин готовить. Одна луна прошла, и прибыли вновь караваны в Моррок. Но негостеприимен был город в этот раз: сколько товаров лишилось хозяев, сколько жен так не дождалось из путешествия мужей... Кто-то умер от отравленного клинка. Кто-то случайно свалился пьяным в канаву. Одного повесили на его же поясе, а другого - отравили. Невидимой шла за ними смерть по переулкам, бесшумно ступая и будто не касаясь земли. И вежливо улыбалась каждому перед тем, как забрать последнее дыхание. А еще ходили слухи, что у смерти - бирюзовый взгляд красавицы Иллии. - Клоун, мальчишка, что с тобой, таким, делать? - давно Безымянный не испытывал гнева. И тем сильнее был его гнев, что один из младших братьев, еще даже не перерожденный, стоял и не каялся, с улыбкой глядя ему в лицо. Он когда-нибудь стирает эту ухмылочку с лица? - Ты попрал все законы гильдии. Ты уничтожил нашу репутацию. Ты наплевал на устав. Как безумец из подворотни, как отребье, убивал, не получив заказа... Мальчишка высоко вскидывает брови в притворном изумлении. Хорош нахал, даже интересно, на сколько еще терпения хватит. Однако следующая фраза повергает Безымянного в настоящее изумление. - Как это - без заказа? Мне их всех заказали. Я вот даже половину гонорара принес, как положено... - И кто же это был, заказчик? Ты, что ли? - устало интересуется Безымянный. Были в истории братства и такие оригиналы, вершившие личную месть под предлогом того, что сами, дескать, себе и заплатили. Некоторые наглели настолько, что платили по десять зени в казну Храма, утверждая, что больше двадцати отнятая жизнь не стоила. Правда, никто без наказания не ушел. Младший весело качает ярко-рыжей головой: - Нет. Они сами. Они мне сами друг друга заказали, - разводит руками, - конкуренция! Я только предложил, старший брат. Правда, последний уже не смог мне заплатить. Но что поделаешь, издержки... Безымянный долго смотрит на выложенные перед ним двенадцать мешочков с драгоценными камнями. Тринадцатого нет. И рассмеяться бы, да по-хорошему надо нахала все-таки отчитать. И отчитать бы, да смешно. - Хорошо, - наконец говорит старший убийца, - ты свободен. И впрямь Лис. Далеко пойдешь. - Главное, чтобы не на кол, - весело скалится рыжий, - а моя законная доля? - Такова, значит, цена твоему возмездию? Сорок процентов? - Вы, старший брат, сами говорите, что устав - прежде всего. Кстати, а почему не пятьдесят? Незнакомец долго сидел у надгробного камня, прижавшись щекой к нагретому солнцем граниту. Тер ладонью лицо, пытаясь согнать с него эту дурацкую улыбку, так и примерзшую в момент, когда были произнесены слова "А хозяйки больше нет". Улыбка все не пропадала, даже когда, отчаявшись, в первый раз в своей взрослой жизни он заплакал.