горло сжалось, я один

Нет ничего постыдного в том, чтобы упасть. Настоящий позор — это не подняться снова.

***

Минуты тянулись мучительно долго, но я даже не знал, что хуже — быть в палате пэров, либо отправиться на обед к Графу Монте-Кристо. У меня этот человек не вызывал особого доверия, хоть он и спас сына от римских разбойников. В глубине души и сердца я был в долгу у графа, ибо Альбер — мой единственный сын и наследник. Что было бы, если его вдруг не стало? Мерседес потеряла бы веру в счастье и жизнь, потому что для нее жизнью был наш сын. Этот смышленый, умный и добрый мальчишка, который с каждой минутой становился все старше и старше. Я не заметил, когда из маленького и тихого ребенка виконт вырос в статного и самостоятельного юношу. Время летело незаметно, неумолимо, но такова жизнь. Я хотел ее прожить так, чтобы ни в чем не нуждаться, не думать о том, что мне придется в старости голодать и просить милостыню у прохожих. Такого никогда не должно быть, ведь я же обещал. Еще, тогда, будучи рыбаком, я пообещал своей сестре увезти ее подальше из деревушки, спасти от нищенства, несчастной, сложной и серой жизни. Я всегда отвечаю за свои слова, поэтому теперь мы уважаемая в Париже семья, я пэр Франции, моя супруга вхожа в Высший Свет наравне с другими знатными дамами. Альбер в скором времени станет вполне самостоятельным человеком, обзаведется семьей и будет счастлив, как я в браке. «Как мы», — промелькнула в голове мысль, когда я подходил к экипажу. Я немного опаздывал, но даже был рад этому. Я не любил приемы, балы, встречи, а уж тем более у незнакомых для меня людей. Граф Монте-Кристо являлся таковым, причем вряд ли когда-нибудь он будет тем, кому я стану доверять. Из всего окружения я сохранил нормальные отношения лишь с Жераром де Вильфор, потому что нас связывала общая тайна. Он мне помогал не слишком зацикливаться на каких-то проблемах и мыслях, а я в свою очередь заменил ему друга и собеседника [на скучных приемах, вроде сегодняшнего]. Королевский прокурор, по-моему, удачный товарищ, тем более с моим прошлым, которое полно загадок и кровавых тайн, о которых я хотел позабыть навсегда. Год за годом становилось намного легче, потому что время лечит. Жерар, конечно, давно обо всем догадывался, но учтиво молчал, дабы не поднимать больную для меня тему. Он знал, что вызывает во мне раздражение, а что, наоборот, успокаивает. Вильфор являлся вторым человеком на свете, который был способен словами пробудить во мне разум и логичность, а то я частенько бросался в омут с головой, забывая о последствиях и нормах приличия. Сейчас это редко случалось, бывало это лишь в то время, когда мы с женой перебрались в Париж. Я много пылил, хотя старался соответствовать статусу графа, соблюдать этикет и нормы приличия. Прокурор расколол меня за пару минут, когда услышал в моей речи слова, не соответствующие человеку из Высшего Света. Пришлось работать над собой, в этом помогла Мерседес, служба, общение со слугами. В данный момент, вряд ли кто-то смог бы узнать во мне невоспитанного и необразованного выходца из деревушки близ Марселя. «Только три человека из окружения знают о том, кто я. Мерседес, Жерар и Данглар». Признаться честно, последнего я не очень любил, хотя из-за него все и случилось. Мысли завистливого и корыстного бухгалтера с «Фараона» запустили в действие механизм. Он написал донос на моряка, я отнес его к помощнику прокурора, а тот уже дал ход жалкой бумажке. Да так дал, что Дантеса и след простыл, чему все были рады. По крайней мере, три человека точно. И вот, спустя столько лет — Данглар банкир, Жерар королевский прокурор, а я пэр Франции. Барона я обходил стороной, потому что он казался мне человеком подлейшим и хитрым, он слишком много знал о рыбаке Фернане Мондего, чтобы использовать всю информацию против меня. Потребовал год назад принять его предложение «соединить сердца детей». Альбер, мой наследник, должен был попасть в лапы этого семейства. Эжени мало чем отличалась от папаши, но мне было не на руку отказываться, когда банкир владел достаточным количеством сведений из прошлого графа Морсер. Жерар посоветовал просто «подумать» над всем, оттягивая свадьбу. Я так и делал уже год, пока на горизонте не появился некий Андреа Кавальканти, завладевший сердцами Эжени и ее отца. Первые дни я был оскорблен тем, что барон так резко изменил свои планы — выбросив Альбера, но потом… «Лучше обходить стороной таких людей, как он. Альбер с легкостью найдет себе новую невесту, да еще лучше, чем эта Эжени». — Дом в Отейле, на улице Фонтен, двадцать восемь, — проговорил я, когда уже садился в экипаж. Прием уже давно начался, но я хотел бы оттянуть минуту своего приезда. Только тот факт, что Мерседес в гордом одиночестве коротает время среди неприятных ей людей, заставлял меня позабыть о своей антипатии к Графу Монте-Кристо. Я не мог оставить ее, потому что только мое присутствие внушало ей доверие и спокойствие. Уже перед особняком я понял, что быстрей хотел бы забрать отсюда супругу и сына, отправившись, домой. «Всего час, может, полтора». В доме было много гостей, все знатные люди Парижа собрались, даже заметил где-то супругу Жерара, что меня удивило. Мой друг не хотел приезжать сюда, потому что у него чудовищно разыгралась мигрень, и шалило сердце. Я уверенным шагом пересек главный коридор, рассматривая знакомые и не очень знакомые лица. Искал среди всех Мерседес и Альбера. Сын пообещал приехать на прием после того, как посетит друга. «Альбер без ума от своего спасителя. Все уши прожужжал этим Монте-Кристо». Я вошел в большую залу, тут же приковывая к себе взгляды людей. Кто-то учтиво поклонился, кто-то поздоровался, а кто-то остался стоять на своем привычном месте. Среди всех я сразу же заметил знакомый силуэт супруги. Узнал бы ее из миллиона других, потому что столько лет любил и боготворил. Сошедшая ко мне с небес, такая изумительная, любимая и родная. Мой взгляд скользнул по ее прическе, потом зацепился за шею, обнаженные плечи… Сердце в груди предательски подскочило, когда пришло абсурдное осознание того, что это все мое. «Я никогда к этому не привыкну». Подумать только, я мог ее навсегда потерять, когда она влюбилась в моряка. Как его звали? Уже позабыл это имя, да и зачем помнить того, кто чуть не разрушил жизнь. Супруга Данглара тут же испарилась, потому что не хотела стать лишней, да и сторонилась меня. Мерседес обернулась ко мне медленно, оттягивая момент «встречи и узнавания». Сердце в груди подскочило, когда я заглянул в столь любимые глаза. Сколько в них доброты, тепла, заботы и любви. Моя прекрасная Мерседес, она навсегда будет лишь моей. Я готов был пойти на все, лишь бы она снова и снова смотрела на меня «так», а дома, когда никто не видит — обнимала, укрывая от всех проблем и забот, целовала, увлекая меня в пучину страсти и наслаждений. От этих мыслей по спине пробежался холодок, отдаваясь жаром в сердце. Сколько бы лет не проходило — жена была для меня единственной на свете женщиной. Никогда меня не посещали мысли об измене, хотя вокруг было много примеров неверности. «У нас с ней все иначе. Все никак у всех». От улыбки Мерседес я сам улыбнулся, забывая об утомительном дне, о каких-то неприятностях из-за отмены помолвки Альбера и Эжени, обо всем на свете. — Добрый вечер, — произношу я, когда наклоняясь, целую ручку своей жены. Немного дольше, чем нужно по нормам этикета, нехотя выпускаю пальчики, потому что знаю — на нас смотрит слишком большое количество человек, — признаться честно, все так же серо и скучно. Я говорю это тихо, но женщина должна расслышать. Мы никогда дома не беседуем о работе, потому что жена знает — вне особняка, я пэр Франции, а рядом с семьей — любящий супруг и отец. Слова о моей работе проскальзывают лишь на встречах, подобных этой. Заиграла тихая музыка, а я решил, что только в танце смогу выразить весь восторг от нашей долгожданной встречи после разлуки из-за моей работы. Я не любил танцевать, но каждый раз делал это для Мерседес. Протягиваю свою руку ей, невольно едва улыбаюсь, когда замечаю, что она смотрит на меня. Следующие несколько минут мы кружимся в танце, упиваясь тем, что лишь в данную секунду можно прикоснуться друг к другу, можно прижаться ближе и крепче, улавливать дыхание и биение сердца. Мое готово было выпрыгнуть наружу, когда мы замерли на месте, стоило лишь музыке стихнуть. Глаза в глаза. Легкие улыбки, говорящие о многом… но только мы можем понять, какие мысли скрыты за ними. — Господа и дамы, прошу приветствовать… Граф Монте-Кристо! Я по привычке принимаю невозмутимый вид, стирая с лица счастливую улыбку, и придаю своему взгляду холодность. Я не верю Графу, в его чистые намерения и доброту. Мне он неприятен, потому что все ждут от него чего-то еще, чего-то более безумного. Он идет по комнате, смотрит на всех, но почему-то снова и снова его взгляд направляется к нам с Мерседес. Через мгновение мужчина уже стоит напротив, учтиво целует ручку моей супруги и кланяется мне в знак приветствия. — Добрый вечер, граф и графиня, — произносит он, а я ловлю себя на мысли, что мне не нравится, как он смотрит на жену, — рад видеть вас в моем доме. Он говорит что-то еще про какую-то тайну дома, про гостей и Альбера. Я слушаю, киваю, когда нужно, а потом замечаю в дальнем углу бледного Жерара. Он абсолютно один, но его вид меня пугает. К нам подходит Элоиза, восхищенная видом Графа. — Я вынужден вас оставить, — говорю я, кланяясь, — не скучайте, — шепчу я тихо супруге, когда заглядываю в ее глаза с нежностью и заботой. Альбер как раз вовремя появляется непонятно откуда, увлекая в разговор Мерседес и Монте-Кристо. Теперь не так страшно оставлять жену с ним. Я же направляюсь к королевскому прокурору, чтобы узнать, что с ним, а то мне тоже неспокойно на сердце. Мужчина по привычке сдержанно кивает в знак приветствия и просит меня выйти в соседнюю комнату, где больше воздуха и меньше любопытных глаз. — Что с Вами, друг мой? — спрашиваю я, когда мы остаемся наедине, располагаясь у окна. — Фернан, Вы были правы, когда говорили, что этот человек не внушает доверия, — ответил прокурор тихо, борясь видимо с болью в голове, — этот дом. Я Вам рассказывал об этом, а сейчас… Тут я начал понимать и вспоминать о рассказе моего друга по несчастью. Когда-то давно он похоронил на заднем дворе в чемодане своего мертворожденного сына. «Ужасная история, от которой в жилах кровь стынет». Жерар растерян, что для него крайне несвойственно, а я стараюсь не думать о том, что все это специально подстроено. Мужчина сжимает виски, жмурясь, мне это не нравится. — Успокойтесь, может, все не так плохо. Выпейте воды, — говорю я, когда наливаю в стакан из графина воду, — если это специально, то лучше не подавать виду… что Вас это задело. — Я слышал про какую-то газету, — пробормотал прокурор, выпивая воду, — Данглар судачит на каждом шагу о какой-то тайне, которая станет скоро всем известна, Фернан. Теперь я беспокоюсь не только о себе… Не знаю, как так вышло, что мы с де Вильфор стали отличными друзьями, но меня это несомненно радовало. Во-первых, Жерар был рассудительным, с ним можно было о многом поговорить, во-вторых, не многие могли похвастаться тем, что находятся с королевским прокурором в теплых отношениях, в-третьих, нас связывал общий секрет. Секрет, который должен умереть вместе с нами, но о котором знал еще и Данглар. Этот человек никогда не вызывал во мне чувство доверия, а Жерар предпочитает и вовсе избегать его общества, если это возможно. — О какой тайне идет речь? — проговорил я, задумчиво хмурясь, — он не потащит себя в эту трясину. Я сложил руки за спиной, начал ходить по комнате туда-сюда. Прокурор унял немного свое волнение, снова взгляд стал холодным и отчужденным, но я хорошо знал, что это всего лишь маска. — Фернан, мы оба хорошо знаем, что этот подлец не побоится ничего, если у него цель как-то задеть Вас и Вашу семью, — снова я пытаюсь не думать об этом. Зачем барону это? Что он будет иметь с того, что расскажет обо мне какую-то тайну? Мой сын и так уже несколько недель не является будущим женихом Эжени, к чему вся это нервотрепка? — Жерар, Вы знаете все о том вечере… — пробормотал я, когда оказался рядом с другом, начал смотреть за окно, но продолжил говорить тихо, чтобы никто не услышал, если пройдет мимо этой комнаты, — больше всех виноват именно он. Он запустил ту Адскую машину, что привела ко всему. Неужели он захочет огласки? Нужно быть последним идиотом, чтобы подставлять и себя. Я не понимал, как Данглар хотел вывести в свет новость о доносе. Именно о нем я и подумал, потому что барон больше ничего обо мне не знал дурного, кроме случая в молодости. Тут и была заминка — он писал донос, а я отнес. Неужели как-то можно будет оправдать себя, но пустить в пучину обвинений меня? «В голове не укладывается». Я крепко сжал руки в кулаки, пытаясь не думать о том злополучном дне. Все уже давно забыто, выкинуто из жизни навсегда, столько лет я не вспоминал об этом. — Он же не так прост, мой друг, поэтому… Рядом послышались шаги за дверью, но мужчина положил руку на мое плечо, немного сжав, чтобы как-то успокоить. Да, мне это нужно было, потому что я всегда начинал пылить раньше времени, а тут вовсе не знал, что происходит. — Будьте аккуратнее, — закончил фразу Жерар, кивнув мне. Он на пару секунд задержал свой взгляд на моем лице, потом убрал руку и снова отпил воды из стакана. Я отошел от него, ответил как можно спокойнее: — Я постараюсь. Как раз в этот момент в комнату вошел барон де Пансуа с супругой. Я хотел было обернуться к королевскому прокурору, но тот уже ускользнул через другую дверь в соседнюю комнату. «Что за ерунда происходит в этом доме? Господи, почему Монте-Кристо решил собрать нас всех здесь… сначала рассказ о мертвом младенце, которого нашли в чемодане на заднем дворе, теперь это».