no god.

Лора снова задержалась. Это происходит уже несколько дней подряд. Девушка уходит из дома рано утром и возвращается поздно ночью. Это серьезно беспокоит ее родителей. Наверное, они думают, что их дочь попала в секту, гуляет ночами с подозрительными типами и абсолютно отрицает их авторитет. Они готовы придумать любое оправдание её занятости, но поверить Уилсон — никогда. Её сказки про связь с Пантеоном, про помощь застрявшей в тюрьме Люцифер звучат действительно нелепо, если брать во внимание то, что девушка всё ещё подросток, который просто избрал себе кумиров. Лора всё выдумывает. Лора просто переживает из-за этой раздутой брехни про снайперов и судью. Лора… ведь так? Ей уже всё равно. Её пропущенные занятия в колледже, её отсутствие на семейных ужинах — всё это выливалось в ругань и скандалы, которые со временем так осточертели, что Уилсон просто забила на это. Вся её жизнь, каждая секунда существования принадлежала благороднейшей миссии — освобождению Люци. И не то чтоб сама Лора была её большой фанаткой, но обещанный статус пьянил своей невозможной досягаемостью. Стоит только самую малость побегать по городу, пособирать доказательства для того, чтоб приблизиться к Пантеону — стать одной из них. Но Люцифер убрали. А Лора снова задержалась. Она спешно поднимается в свою комнату, не желая снова выслушивать нотации родителей, которые в такой спешке увели её от журналистов. Лора спешно проходит в ванную комнату, едва сдерживая рвотные позывы; её желтая куртка, лицо, волосы забрызганы кровью уже мертвой Люци. Когда это произошло, Лора была в слишком сильном шоке, чтоб думать о такой мелочи. Она оглядывалась по сторонам, бросая растерянный взгляд на членов Пантеона, думая, что это какой-то сюр. Это просто не могло быть по-настоящему. Уилсон стягивает окровавленную одежду, склонившись над белой раковиной. Её трясет. Она чувствует металлический привкус чужой крови на губах, от чего ещё сильнее тянет блевать. Глаза немного слезятся. Нет, не из-за того, что девушке жаль Люцифер. Лора знает, что это не понравилось бы самой Люци. Она была, конечно, ещё той жадной до человеческого обожания сукой, но в жалости точно не нуждалась. Нуждались остальные. Но Лора снова задержалась. Чувствуя, как пламя опаляет кожу, она рвётся вверх. Прочь, подальше от Преисподней. Её оглушает агония миллиардов душ, она ощущает, как слабнут мышцы, но всё равно вырывается из цепких объятий грешников. Она вернётся. Вернётся для того, чтоб, сотворив чудо, разрушая прохладную безмятежность ночи, услышать знакомый шёпот: «Не Лора. Персефона».