«Вчера еще в глаза глядел, А нынче — все косится в сторону! Вчера еще до птиц сидел, — Все жаворонки нынче — вороны! Я глупая, а ты умен, Живой, а я остолбенелая. О, вопль женщин всех времен: "Мой милый, что тебе я сделала?!"…» М. Цветаева
Лунный свет посеребрил цветущие деревья Элизиума, парящие над улицами города, словно в невесомой дымке. Волшебное сияние пролетело по пустынным ночным улицам, заглянуло в открытые окна, чтобы войти в каждый дом и улечься прихотливыми бликами на пол, стены и предметы мебели. Вслед за ним тем же путем, только по небу, выкатился мерцающий бледным светом диск луны, и тьма затаилась перед ним, спряталась в самые кромешные уголки города. Мужчина глубоко вздохнул, задул ненужную свечу и подошел к распахнутым ставням. Происходящее казалось сном, в то время как недавний сон поражал реальностью. Все перемешалось под волшебным, исполненным непонятной тоски сиянием ночи. Тихий скрип половиц за спиной заставил настороженно оглянуться, больше по привычке, чем от необходимости. Невесомая женская фигура, закутанная в полупрозрачные одежды, остановилась рядом, храня молчание. Только ощущение теплого дыхания на щеке заставляло поверить в происходящее. Оно согревало, и сердце, измученное веками ожидания, позволило себе на миг откликнуться. Но только на миг. Зачарованно глядя на луну, они стояли так довольно долго, прежде чем негромкий голос произнес с нежностью: — Ты не задумывался, почему ночь считают временем для откровений и любви? Может, это из-за лунного волшебства, открывающего взгляду ровно столько, сколько нужно открыть... — Откровение часто пугает. Что же до любви... какая же это непозволительная роскошь на войне, — горько улыбнулся Рейлинн, ежась не столько от свежего ветерка, сколько от недавних воспоминаний. Гвендолен повернулась к нему и провела ласковыми пальцами по мягким волосам на виске, задержав движение там, где слышалось биение пульса. Пытливо заглянув в бездонные зеленые глаза, она произнесла с искренностью: — Нет в мире того, что нельзя было бы объяснить. Или понять без слов. Подкупающая убежденность в голосе заставила разжаться тиски льда, сковывающие грудь, и мужчина начал говорить, выплескивая накопившиеся чувства: сначала робко и неуверенно, а потом со все более нарастающей горячностью, заставляя верить, зажигая давно потухшие искры полузабытой страсти: — Я любил когда-то, и не слишком ценил это, будучи юным глупцом. Манящие вдаль дороги, жажда славы и свершений заставили покинуть любимую. Никто не ведал, что это будет навсегда, что дальнейшая судьба её останется для меня неизвестной, а обещание не покидать — станет лишь пустым звуком... Вспоминая эти глаза, казавшиеся каплями расплавленного серебра, которые смотрели с такой надеждой, я не могу простить себе предательства. Чего мне стоило в тот миг повернуть назад? Ненужной гордости? Мгновения стыда? Я жестоко поплатился за то, что принял любовь как должное и не понимал, что это бесценный дар, без которого незачем жить. — Ты винишь себя? Но на всё, что случается с нами, воля Владык! — слова женщины лились бальзамом, но только слишком огрубевший шрам остался на месте той старой раны. — О, Владыки далеко не всесильны. Никто не смог вернуть мне ее — или просто открыть, что стало с Линн. После того, как пришло понимание, что мольбы мои не услышаны богами, я решил искать сам. Истоптал все тропы Элиоса, сражаясь с жуткими тварями, которых после Катаклизма появилось великое множество. Но тщетно. И тогда самые жуткие твари поселились в сердце. Девушка распахнула глаза в немом изумлении. Сама она родилась после вселенской катастрофы, и до сих пор не знала, что Рей является выходцем из той забытой эпохи, которую теперь величали историей. Справившись с эмоциями, она тихо, но твердо произнесла: — Время вылечит любую боль. Нужно идти вперед, а не оглядываться каждый раз на то, чему не суждено было сбыться. Ты чист перед своей совестью, ведь даже боги оказались бессильны перед катастрофой. — Ошибаешься, — Рей внезапно резко повернул голову, поднимая взгляд к небу, на котором сияла луна. Диск её казался смазанным от непрошеных слёз. — Я тоже ошибался, когда думал, что у нас получится. Получилось только потерять все в одно мгновение. Тяжелое молчание осело незримой пылью на две фигуры, освещаемые лишь призрачным лунным светом. Гвен в отчаянии закусила губу, пытаясь понять, как пробиться сквозь броню тоски и железной уверенности в собственной вине, окружавших гладиатора самым несокрушимым в мире доспехом. Робко касаясь его руки, она, наконец, нашла слова: — Мне так жаль, что тебе пришлось столько вынести. Не понимаю, как ты жил все это время, терзаясь... — сделав паузу, она все же решилась сказать о главном: — Позволь мне утолить эту боль. Последняя фраза повисла в воздухе, и Гвендолен успела трижды пожалеть о том, что сказала ее, прежде чем гладиатор обернулся к девушке и ласково произнес, сжав ее руки своими твердыми, огрубевшими пальцами воина: — Какая же ты храбрая и замечательная, малышка. А я — ничтожество, не способное ничем ответить на самое дорогое, что может быть подарено женщиной. Еще вчера был бы рад растаять и сгореть вместе с тобой, по крайней мере, я бы очень сильно попытался это сделать, только сейчас... все изменилось, прости. — Почему? — дрожащими губами прошептала она, внезапно ощущая, как леденеет сердце. Рей резко разжал руки, позволив им упасть вдоль тела. Глядя на Гвен, такую сильную и в то же время слабую, он не мог признаться, что любил ее, только любил совсем не так, как нужно было девушке, не дружбы она ожидала от него. Неспособный дать большего, гладиатор чувствовал себя донельзя мерзко. Внутренне корчась от необходимости быть жестоким и причинять боль, мужчина произнес: — Я видел сон. Видел Линн, мою единственную, любимую, прекрасную, как никогда... асмодианку. Но даже грива и черные крылья не помешали бы мне её обнять, только... Встреча, которая началась боем, не успела закончиться миром — она вдруг исчезла, словно по воле безумного кукловода. Меня переполняет грусть от мысли, что может быть лучше смерть разлучила бы нас, чем вечная ненависть, но в то же время родилась необъяснимая надежда. Сердце ничего не забыло, понимаешь? Ответом на эти исполненные муки слова, терзающие обоих не хуже острого кинжала, стало тихое шуршание одежд, с которым Гвендолен покинула комнату. Двигалась она медленно, но решительно, под исполненным отчаяния взглядом мужчины. Рей молча смотрел вслед, не желая оскорблять еще и жалостью, раз успел унизить отказом. На миг задержавшись у двери, она обернулась и сказала с мудростью настоящей женщины: — Мне очень жаль тебя...***
Селение оборотней Туманной Гривы занимало зеленые земли на юго-западе Морхейма. Это были песчаного цвета холмы и поросшие изумрудной травой долины, выглядевшие такими прекрасными, умиротворяющими, если не вспоминать об опасных монстрах, обитающих там. Полные неожиданных ловушек, каменных мостиков, обрывов и, конечно же, полчищ тренированных оборотней, хорошо охраняемые территории заставляли забыть о всем внешнем великолепии, стоило лишь ступить на них. Нужно сказать, что культура оборотней, хоть и чуждая людям, не была лишена некой привлекательности. Куполообразные строения из выдубленных шкур, разрисованные странными письменами; тотемы и знамена, изображающие духов-покровителей племени; даже сами одежды оборотней, особенно шаманов, смотрелись очень живописно. Но каждый путник, попадая в селение, мог наблюдать не только это, а и стройные отряды монстров, патрулирующие дороги, многократно повторяющиеся на случай нападения ворота и заставы, возле которых была выставлена нешуточная охрана, а также пестрые поля аделлы, обрабатываемые забавными с виду, но весьма воинственными муглами. Чтобы пробиться сквозь воинство оборотней, группам даэвов приходилось немало попотеть, а то и умереть при этом, иногда по несколько раз. Только снова и снова асмодиане пытались штурмовать логово оборотней, ведь творимые ими бесчинства требовалось прекратить. На краю деревушки муглов, примкнувшей к обрыву, горел костер. Пламя было искусно скрыто от посторонних глаз за куполом жилища, и даже мугл-охранник из племени Му-му, несший дозор у входа, не мог бы заметить приютившихся позади строения даэвов. Маленький уголок покоя на каменной площадке у самого обрыва стал прибежищем храброго отряда Эксклейма, отправленного в селение Туманной Гривы по очень важному заданию. Не все оборотни были непримиримыми врагами людей. Некоторые племена, исполнившись мудрости, приняли решение перейти на сторону асмодиан, и одним из них было племя Серебряной Гривы. Устав от бессмысленного противостояния, дружественные оборотни сохраняли нейтралитет в борьбе даэвов против своих недружелюбных сородичей, будучи уверенными в том, что люди сдержат нерушимое слово союза и оставят в неприкосновенности их родные селения. К сожалению, слишком многие оборотни нерушимо следовали заветам покровителей-балауров и со всей беспощадностью подвергали жестоким пыткам тех своих сородичей, которые предпочли мир войне. Одним из последних в лапы оборотней Туманной Гривы попался Кананта. Сей миротворец возжелал проповедовать «неразумным братьям» все преимущества союза с людьми и жестоко поплатился за это, попав в плен. Его призыв о помощи передал союзникам Верховный шаман Серебряной Гривы Аната, вкупе с просьбой любой ценой освободить Кананту. Именно отряд Эксклейма отправился в полный опасностей поход и сейчас пребывал в самом сердце логова тварей, дожидаясь рассвета, чтобы продолжить путь. — Эх, хорошо, — потянулся страж, довольный, что есть возможность отдохнуть. Ему, несмотря на все усилия двух лекарей, немало досталось в недавнем прорыве через ворота, и, обнаружив безопасное место для отдыха, он с удовольствием объявил привал до утра. — Только посмотрите, какая луна, — мечтательно протянул дон Фьюри, который не без труда вытянулся во весь рост на узкой площадке и лежал теперь, закинув руки за голову, наблюдая за россыпью звезд в ночном небе. Целительница, сидевшая рядом с костром, поджав под себя ноги, вскинула взгляд и задумчиво произнесла: — Матушка Вернанди, у которой я жила еще до того, как люди разделились на две расы, всегда говорила, что луна — это пристанище для умерших душ. Они смотрят на нас по ночам, избегая губительного дневного света, и только иногда спускаются на землю, чтобы невидимыми призраками скользить среди людей, насылая самым достойным вещие сны... — Враки, — засмеялся Боди и подкинул в жаркое пламя еще несколько поленец из трофеев, захваченных у оборотней. — А еще матушка говорила, что души неверующих никогда не вознесутся на небеса, — поддела Мира чародея, ничуть не обескураженная ответом. Она прекрасно знала, что Боди признавал только то волшебство, которое способно поджарить, заморозить или испепелить врага, а чудеса и мистика для него всегда были сказками. Страж улыбнулся, сорвал травинку и принялся жевать её, глядя, как пляшут крошечными огненными элементалями языки костра. Фьюри поглядел на него искоса и вдруг расхохотался: — Мира, ты плохо кормишь Эксклейма. Гляди, он уже на траву перешел! — Ничего подобного, — запротестовал воин, скрывая улыбку, так и просившуюся на уста. В глазах, обращенных к целительнице, плескалось веселье. Но девушка не разделила восторженно-радостного настроения друзей, только пожала плечами и вздохнула, отвернув лицо. Убийца чутко уловил смену настроения целительницы. Приподнявшись на локте так, чтобы удобнее было разговаривать, он произнес, внимательно глядя на нее: — Неужели наша стойкая леди влюбилась? Откуда столько меланхолии, обычно тебе несвойственной? — Готов влюбиться в ответ. Так сказать, с самыми приличными намерениями, — тут же встрял Эксклейм, радостно потирая ладони для пущего эффекта. Чародей, который, глядя на этот энтузиазм, возмущенно фыркнул, не смог удержать комментария: — Экс, ты готов влюбиться в добрую половину женского населения Асмодеи, у кого верхний этаж превосходит размерами нижний. Осторожнее, Мира, он опасен! — Не пали базу, — шикнул на него страж, отчаянно балагуря в попытке развеселить целительницу. Та и впрямь как-то приуныла, и причины этого друзьям были неизвестны. Вроде ничего такого не сказали, чтобы лишним показалось, а вот те на, грустит и печалится. — У вас нет ни единого шанса, — с показным превосходством глянул на ребят убийца и подмигнул девушке здоровым глазом со словами: — из всех я самый красивый, так что влюбляться надо в меня, правда, Мирабелька? Та только взглянула на них, замечая тревогу и дружеское расположение, отчего теплело на сердце, затем немного беспомощно, хотя и очаровательно улыбнулась: — Вы самые замечательные даэвы, которых я когда-либо знала! Но влюбиться, увы, не могу — ведь вы такие хорошие, каждый, что выбрать кого-то одного просто нереально. — И все же, почему грустишь? Может, мы сможем чем-нибудь помочь? — не дал себя отвлечь хвалебными речами Фьюри. Весь его облик так и лучился любопытством: от кончиков причудливо заплетенных волос до новых щегольских сапог с отворотами. Мира снова вздохнула, не сдержав еще одного взгляда на луну, и решила открыть друзьям свои печали, терзающие одинокое сердце, — будь что будет: — Когда я еще была простой смертной, — начала девушка негромкий рассказ, — матушка Вернанди учила меня предсказывать будущее. Сама будучи известной гадалкой, она видела многое, что недоступно обычному человеку или даэву, но даже под её наставничеством мне так и не удалось постичь эту премудрость. То ли искры таланта не хватило, то ли упорства. Вот только сны вещие являлись всегда, и сейчас, глядя на луну, вспомнила о них. — Как интересно, — загорелся Фьюри. — О чем же они были, сны твои? Откинув прядь волос, упавшую на лоб, девушка медленно, будто нехотя, ответила: — Что раньше было, то забылось. Когда Мунин готовил меня к участи даэва, матушке пришлось открыть прошлое: я вспомнила все, кроме… любви, наверное. Знаю, была она, когда-то сердце пело и плакало одновременно. — Ох уж эти девушки, — вмешался в беседу чародей, который вглядывался в очертания скалы, нависающей темной громадой над дорогой вдали. — Если не помнишь — ничего и не было, разве непонятно? — Цыц, — шикнул убийца, охочий до романтических историй. — А дальше что? — Дальше… — Мира задумчиво посмотрела на языки пламени, пляшущие странный танец, и продолжила: — Когда прорицатель открыл мне будущее, не иллюзорное, как обычно, а всамделишное, там я увидела белокрылого воина. Он был прекрасен, несмотря на холодные, словно лед, глаза. Мы дрались, но потом элиец остановился и не стал убивать меня. Только застыл, будто привидение увидел. — Начинается, — произнес страж довольно неодобрительно, впрочем, сделал это так тихо, что никто и не услышал. — А сейчас приходят сны о нем, снова и снова: вещие ли? То он мой возлюбленный и уходит куда-то, а я молю остаться; то снова жаркий бой, в котором белокрылый пощадил асмодианку. Думаю, мы любили друг друга когда-то… или все же нет? Невесело осознавать, что у этой истории может не оказаться хорошего конца, ведь каждая женщина мечтает о счастливой любви. Только тянет меня к нему одному, и мысленно каждый раз возвращаюсь в те сны, что, наградой или проклятием, но связали нить между нами. Последние слова целительница произнесла безнадежно, но твердо. Пытливо посмотрела на друзей: поймут ли? Не осудят ли? Влюбиться в элийца, извечного врага, достойного лишь ненависти, — что может быть хуже для асмодиан? Ребята обескуражено переглядывались, не решаясь отвечать на неожиданное откровение. Полная шуток и дурачества дружеская беседа у костра переросла в серьезный разговор, когда обнажаются души. Неловкость и смущение — это только самое малое, что ощущали товарищи сейчас. Наконец Эксклейм шумно выдохнул воздух, хлопнул тыльной стороной ладоней по коленям и голосом, в котором вместе с легкой хрипотцой звучала тщательно скрываемая горечь, произнес: — Дела невеселые. Не могу себе представить, как это можно — влюбиться во врага? Может, это просто испытание какое? На патриотизм и стойкость духа? Ведь помните, меня недавно элийцы схватили, чуть ли не пытали, а я не сдался без боя и ничего им так и не сказал! — Уже каждый прохожий в курсе этого происшествия, — заверил его чародей невинным голосом, — даже повстанцы Ривара перешептываются, какой страж Эксклейм молодец! Но страж не принял шутливого тона, только покосился на Боди и с нажимом продолжил: — Да, схватили и чуть не убили! Заклятые враги, без стыда, совести и благородства! Как же можно их любить? Нельзя, просто нельзя, Мира! Понимаешь? Девушка, к которой был обращен сей крик души, только пожала плечами. Ей стало легче, что смогла выговориться, но и несоразмерно труднее выдерживать натиск — не осуждения, чего в словах стража никак не могло быть, а правды. Искренней правды, что сомнениями терзала и ее душу: неправильно было это все для асмодианки, отдавшей клятву верности темному Владыке Асфелю. Она разрывалась между сладким томящим чувством, которому нет названия, и чувством вины, камнем упавшим на сердце. Тут в беседу вмешался убийца, который не испытывал к элийцам такого всепоглощающего чувства ненависти, как Экс, даже несмотря на то, о чем поговаривали в легионе: что Фьюри потерял свой глаз именно в элийском плену, где ему довелось побывать. Еще судачили, что убийца встретил там белокрылую подругу, с которой часто встречается в укромных уголках Абисса, но сам он эти сплетни никак не подтверждал — впрочем, и не опровергал тоже. Фьюри внимательно посмотрел в прозрачные серые глаза целительницы и произнес: — Ты вольна любить кого угодно: асмодианина, элийца или оборотня, — при этих словах Боди откровенно хохотнул, а страж обиженно надулся, но ассасин невозмутимо продолжил, — Помни только, что любить — не значит губить себя, свои честь и гордость… Вот так. Мира кивнула, будучи полностью согласна с мнением Фьюри. Кто знает, какие узы связывают её с этим белокрылым воином, являющимся в снах? И получится ли встретиться наяву? Главное, она всегда должна помнить, что обладает черными крыльями и гордостью за свою расу. Пусть даже перед лицом любви. В первый раз за этот вечер девушка улыбнулась без затаенной печали. Все-таки как замечательно иметь друзей, которые поддержат в трудную минуту! Вот и Эксклейм, которому слова убийцы пришлись не по нраву, обиженно засопел и буркнул: — Пусть наших любит лучше… поддерживая отечественного производителя, так сказать. Я, к примеру, чем не хорош? — Самый лучший, — заверила его Мира успокаивающим тоном, каким увещевают капризных детей. — Запомню, что нужно чаще кормить и к траве близко не подпускать… Дон Фьюри не сдержал взрыва смеха. И только чародей поддержал обескураженного стража, хлопнув того по плечу и подтвердив на немой вопрос, застывший в глазах Экса: мол, да, этих женщин без фляги рейдамовой водки никак не понять!