Мнимое супружество.

В один из дней Сент-Джон, закончив наши дневные занятия и убрав книги в стол, сказал: — А теперь, Джен, вы пойдете со мной гулять. — Я позову Диану и Мэри. — Нет. Сегодня утром мне нужна только одна спутница, и этой спутницей будете вы; оденьтесь потеплее и выходите через черный ход; идите по дороге к вершине Марш-Глен; я догоню вас через минуту. Я покорно выполнила приказание Сент-Джона и через десять минут уже шагала рядом с ним по глухой тропе, зябко кутаясь в свой плащ — порывы ледяного ветра буквально пронизывали меня насквозь. Неотвратимо приближалась зима, и сегодняшний промозглый серый день был словно ее предвестником. — Давайте отдохнем, — сказал Сент-Джон, когда мы подошли к утесам, охранявшим ущелье, в конце которого ручей низвергался шумным водопадом; немного поодаль высились горы, уже без покрова травы и цветов, одетые лишь вереском и украшенные каменными глыбами. Здесь безлюдье превращалось в пустыню, веселые тона сменялись мрачными; горы словно стерегли это печальное одиночество, это последнее прибежище тишины… Я села. Сент-Джон стоял возле меня. Он смотрел то на ущелье, то на стремнину; его взор то скользил по волнам, то поднимался к небу, от которого вода казалась свинцовой, подобно мрачным грозовым тучам над ней. Чудилось, будто он находится в таинственном общении с гением этих мест, он словно прощался с ними взглядом. — Все это я увижу во сне, — сказал он, — когда буду спать на берегах Ганга, и еще раз — в предназначенный час, когда иной сон сойдет на меня, на берегах еще более таинственной реки. Сент-Джон также сел; мы некоторое время молчали, затем он снова заговорил: — Джен, я уезжаю через три месяца. Я заказал себе место на судне, которое отплывает в Ост-Индию. — Господь да сохранит вас, вы будете трудиться на его ниве, — ответила я. — Да, — сказал он, — в этом моя гордость и радость. Я слуга непогрешимого владыки. Мой властелин, мой законодатель, мой капитан — Всевышний. И мне странно, что все вокруг меня не горят желанием вступить под его знамена. — Не всем дано то, что дано вам, и было бы безрассудно слабому идти рядом с сильным. — Я говорю не о слабых, мне нет дела до них. Я обращаюсь только к тем, кто достоин этого труда и способен его выполнить. — Таких мало, и их нелегко найти. — Вы правы; но если их найдешь, надо будить их, звать и увлекать за собой, показывать им, каковы их дарования и зачем они им даны, открывать им волю небес, предлагать от имени Бога место в рядах его избранников. — Если они действительно достойны такой задачи, разве им сердце не подскажет? Мне казалось, словно страшные чары сгущаются вокруг и овладевают мной; я боялась, что этот человек произнесет какие-то роковые слова, которые закрепят его власть надо мной. — А что говорит ваше сердце? — спросил Сент-Джон. — Мое сердце молчит… мое сердце молчит, — отвечала я, потрясенная и испуганная. — Тогда я буду говорить за него, — продолжал он своим звучным, решительным голосом. — Джен, поезжайте со мной в Индию, поезжайте как моя помощница, как ближайший мой товарищ. Земля и небо закружились передо мной, горы заколебались. Казалось, я услышала призыв небес. Но я не была апостолом, вестник был мне незрим, и я не могла последовать призыву. Он продолжал: — Бог и природа предназначили вас стать женой миссионера. Они наделили вас не внешними, но духовными дарами; вы созданы для труда, не для любви. Вы должны, вы будете женой миссионера. Вы будете моей: я зову вас не ради своего удовольствия, но для служения Всевышнему. — Но я не гожусь для этого, я не чувствую призвания, — взмолилась я. — Мне чужда жизнь миссионера, я не знаю, в чем его обязанности. И силы, — разве у меня есть силы для такого дела? Я не чувствую их. Ничто во мне не откликается на ваш призыв. Передо мной не вспыхивает свет, жизнь не озаряется, я не слышу голоса, который бы наставлял или ободрял меня. — У меня для вас готов ответ, выслушайте его. Я давно наблюдаю за вами, Джен, — вы послушны, усердны, бескорыстны, верны, постоянны и мужественны; в вас много мягкости и вместе с тем много героизма; перестаньте сомневаться в себе — я доверяю вам безгранично. Ваша деятельность как руководительницы индийской школы и моей помощницы в работе с индийскими женщинами будет для меня неоценимой поддержкой. И кроме того, вам необходимо покинуть Англию, бежать от человека, обесчестившего и унизившего вас, от горьких воспоминаний о нем, и начать новую жизнь — чистую, праведную, посвященную Богу и наполненную служением ему. Стальной обруч сжимался вокруг меня; уговоры Сент-Джона медленно и неуклонно сковывали мою волю. Мне чудилось, что его последние слова открывают передо мной путь, казавшийся мне до сих пор недоступным. Но должна ли была я вступить на него? И тут у меня под сердцем впервые толкнулся ребенок. Это ощущение было столь мимолетным, столь волнующим, что на моем лице вдруг расцвела какая-то мечтательная и вместе с тем полная невыразимой нежности улыбка. Я видела ее отражение в глазах Сент-Джона, и понимала, что он истолковывает ее неверно, но не в силах была погасить ее. Он положил руку мне на голову. Я сидела неподвижно, точно зачарованная его властным прикосновением. Он обнял меня почти так, как если бы любил (я говорю «почти», — ибо я тогда уже знала разницу, я испытала, что значит быть любимой), и мягко привлек к себе. Эта неожиданная ласка отрезвила меня, и я отпрянула от него. — Что с вами? — растерянно спросил он, но я уже бежала по тропинке обратно к дому. Небо надо мной еще больше потемнело, ветер усилился, а на плащ упало несколько снежинок. Я не обращала внимания на постепенно сгущающийся вокруг мрак — все мои мысли были заняты разговором с Сент-Джоном, его неожиданным предложением и легким шевелением ребенка под моей ладонью, которую я прижимала к животу, то ли желая защитить свое дитя от яростных порывов ветра, то ли через прикосновение передать ему всю свою безграничную любовь и пронзительную нежность. Зайдя в гостиную, я застала Диану у окна. Обернувшись, она стала внимательно всматриваться в мое лицо. — Джен, — сказала она, — ты в последнее время просто на себя не похожа, я уверена, что это не случайно. Скажи мне, что у тебя происходит с Сент-Джоном? Я уверена, что мой братец имел на тебя какие-то виды: он уже давно относится к тебе с таким вниманием и интересом, каким не удостаивал никого до сих пор. Что это значит? Уж не влюбился ли он в тебя, а, Джен? — Нет, Ди, нисколько. — Тогда отчего же он не сводит с тебя глаз? Отчего часто беседует с тобой наедине, не отпускает от себя? Мы с Мэри решили, что он хочет на тебе жениться. — Это правда, он уже просил меня быть его женой. Диана захлопала в ладоши. — Так мы и думали. До чего же это было бы хорошо! И ты выйдешь за него, Джен, не правда ли? И тогда он останется в Англии! — Ничуть не бывало, Диана; он предлагает мне брак с единственной целью — приобрести помощницу для осуществления своей миссии в Индии. — Как? Он хочет, чтобы ты отправилась в Индию? — Да. — Безумие! Ты не протянешь там и трех месяцев! Но ты не поедешь, — ведь ты отказалась, не правда ли, Джен? — Я… — внезапно я поняла, что не сказала ему «нет». — Ди, о Боже! Мне нужно срочно поговорить с ним! С той же решительностью, с которой я только что убежала от Сент-Джона, я кинулась обратно к нему и на пороге столкнулась с мужчиной, закутанным в тяжелый меховой плащ, усыпанный снегом. Он удержал меня за талию, иначе я непременно упала бы, настолько неожиданным было для меня препятствие, которое он собой представлял. Я подняла глаза на него и невольно вскрикнула — передо мной стоял мистер Рочестер. А со двора в кухню уже заходил Сент-Джон, и на его лице читалась непреклонная решимость выяснить причины моего столь поспешного бегства.