Мнимое супружество.

В Лондоне мистер Бриггс представил мне моего кузена Сент-Джона, который специально приехал из Мортона, чтобы встретиться со мной. Он был молод, вероятно лет двадцати восьми — двадцати девяти, высокий, стройный; его лицо невольно запоминалось. Безукоризненные, правильные черты, прямой классический нос, рот и подбородок афинянина. Редко встретишь английское лицо, столь близкое к античным образцам. У него были большие синие глаза с темными ресницами; над высоким лбом, белым, как слоновая кость, небрежно вились светлые волосы. Пленительный образ, — не правда ли, читатель? Однако оригинал едва ли производил впечатление мягкой, уступчивой, чувствительной и кроткой натуры. Несмотря на его спокойствие, мне чудилось в линиях его лба и губ, в трепете ноздрей что-то неистовое, исступленное или беспощадное. Его взгляд выражал бесцеремонную пытливость и настойчивость, когда он разглядывал меня. Глаза Сент-Джона, хотя и очень ясные и прозрачные, — были, так сказать, труднопроницаемы. Казалось, он пользуется ими как орудием для проникновения в мысли других людей, а не для того, чтобы открывать собственные; это сочетание проницательности и замкнутости могло скорее привести в замешательство, чем ободрить. Он сдержанно поприветствовал меня. Я была донельзя смущена таким обращением и, не будь рядом мистера Бриггса, я бы наверно не смогла выдавить из себя ни единого слова, парализованная взглядом этих бесстрастных глаз. С холодным вниманием, ни разу не перебив меня, он выслушал сбивчивый рассказ о моих злоключениях. — Какой помощи вы ждете от меня? — наконец спросил Сент-Джон. — У меня нет семьи, и мне некуда идти. Если бы вы могли приютить меня на некоторое время, пока не решится вопрос с наследством, я была бы вам очень благодарна. — Тот джентльмен, который обесчестил вас… Он предложил вам повторно вступить в брак, но вы отказались. Почему? — На это были причины… личного характера, — я отвела глаза. — Я не вполне понимаю вас, — в его голосе на миг мелькнула нотка любопытства. — По всей видимости, он все же испытывал к вам определенные чувства или же хотел искупить свой грех перед вами. В вашем положении это было бы наилучшим выходом. — Возможно, но все же я предпочла расстаться с ним. — Вы горды и свободолюбивы, — задумчиво проговорил Сент-Джон. — Эти качества не совсем пристали женщине, да и христианину надлежит прощать ближнего своего до семидесяти семи раз, но признаю, что ваш характер мне импонирует. Я постараюсь помочь вам устроиться, но, заметьте, мои возможности очень ограничены. Я всего лишь сельский пастор в бедном приходе; моя помощь будет самой скромной. — Я буду благодарна вам за любое участие в моей судьбе, — горячо заверила я его. — Когда же будут улажены все формальности с наследством, я не стану более злоупотреблять вашей добротой, но надеюсь все же, что в будущем мы с вами будем поддерживать родственные связи. — Несомненно, — равнодушно кивнул он. — Как скоро вы будете готовы двинутся в путь? — Как только вы пожелаете. — Тогда не будем медлить. Завтра на рассвете мы выезжаем. *** Уже довольно продолжительное время мы ехали среди романтических холмов, изменчивые очертания которых я уже с час назад перестала замечать, когда на повороте дороги показалась деревня, а несколько поодаль — колокольня. Я думала, что мы остановимся здесь, но нет — мы проехали селение насквозь и двинулись в сторону гор через вересковые пустоши и болота, заросшие камышом и мхом. — Я везу вас в дом своего отца, — раздался голос Сент-Джона. — Он недавно умер, и теперь там живет только экономка, следящая за порядком. А на Рождество туда приедут погостить мои сестры — Диана и Мэри. Я кивнула. Привыкнув к немногословию кузена, я старалась держаться с ним сдержанно и не докучать ему разговорами. Мы подъехали к низкой ограде из неотесанных камней, над которой возвышалось нечто вроде частокола, за которым виднелась высокая колючая изгородь. Выйдя из коляски, я открыла калитку и зашла внутрь. В глубине сада темнел силуэт дома — низкого и довольно длинного строения, полностью увитого плющем или каким-то другим вьющимся растением. В этом небольшом сером старинном здании с его низкой крышей, решетчатыми окнами, ветхими стенами, с его аллеей старых елей, покривившихся под натиском горных ветров, с его садом, тенистым от кустов тиса и остролиста, я нашла глубокую и неизменную прелесть, словно вернулась домой после долгих скитаний. — Идемте, Джен, — поторопил меня Сент-Джон, который уже расплатился с возницей и, легко подхватив наш немногочисленный багаж, зашел в дом. Последовав за ним, я увидела комнату с чисто выскобленным, посыпанным песком полом. В глубине ее стоял ореховый буфет с рядами оловянных тарелок, отражавших красноватый блеск горевшего в очаге торфа; я разглядела стенные часы, простой некрашеный стол и несколько стульев. Пожилая женщина, несколько грубоватая на вид, но в платье, отличавшемся такой же безукоризненной чистотой, как и все вокруг нее, вязала чулок, сидя на грубо сколоченном табурете, но при виде нас поспешно поднялась. — Мистер Сент-Джон! — воскликнула она, а потом, увидев меня, застыла, словно громом пораженная. Оставалось только гадать, что она подумала о моем появлении здесь. — Это мисс Джен Эйр. Она будет жить здесь, пока не уладит некоторые дела с наследством. А это Ханна, — представил нас друг другу мой любезный кузен и прошел дальше в гостиную. Я, не зная о чем говорить с этой почтенной женщиной, видимо экономкой, которая продолжала бесцеремонно разглядывать меня с головы до ног, слегка улыбнулась ей и прошла к очагу. Там я развязала ленты шляпки, сняла перчатки, плащ и, протянув озябшие ладони к огню, услышала за спиной: — Давайте, мисс, я уберу ваши вещи. А потом приготовлю вам чай. — Спасибо, Ханна, — благодарно ответила я. — Я с удовольствием выпью чаю. — Тогда идите в гостиную, мисс, я подам его туда. Не смея спорить, я с некоторым сожалением покинула уютное место около камина и, миновав кухню, очутилась в сравнительно небольшой комнате, очень просто обставленной, но уютной благодаря царившим в ней чистоте и порядку. Старомодные кресла блестели, а ореховый стол сверкал, как зеркало. Несколько поблекших портретов, изображавших мужчин и женщин былых времен, украшали оклеенные обоями стены; в шкафах со стеклянными дверцами виднелись книги и старинный фарфор. В комнате не было никаких излишних украшений, никакой современной мебели, кроме двух рабочих столиков и стоявшего у стены дамского секретера из розового дерева; мебель, ковер и занавески казались очень подержанными, но хорошо сохранились. Сент-Джон неподвижно стоял около окна, и даже не повернул головы, когда я вошла. Не зная, что говорить и что делать, я застыла в растерянности на пороге. — Ханна скоро принесет чай, — наконец промолвила я. — Хорошо, — он отошел от окна и присел в одно из кресел. Я последовала его примеру. В оглушающей тишине было слышно только тиканье часов, и мне пришло в голову, что в этом доме я скоро совсем разучусь говорить и, подобно Сент-Джону, обращусь в мраморную статую. Это мысль неожиданно развеселила меня, и я негромко рассмеялась. Кузен с недоумением посмотрел на меня, но промолчал. В этот момент вошла Ханна с подносом, на котором стоял чайный прибор, и я поднялась ей навстречу, чтобы помочь. Я передала Сент-Джону его чашку, и он, легким кивком головы поблагодарив меня, снова погрузился в раздумья. Я, сев обратно в кресло, обратилась к экономке: — Вас не затруднит потом показать мне мою комнату? — Конечно, мисс. Как только все будет готово, я позову вас наверх. Она бросила быстрый взгляд на своего хозяина, словно ожидая распоряжений, но их не последовало. Покачав головой и что-то пробормотав себе под нос, она вышла. — Сент-Джон, скажите, — задала я вопрос, который мучил меня уже несколько дней, но который я никак не решалась задать. — Почему наш дядя не оставил вам ничего? Чашка в его руке дрогнула, и я услышала характерный звон. Удивительно, но мой бесстрастный кузен оказался способным на волнение! — Думаю, что это не должно вас интересовать, — ровным тоном ответил он, осторожно ставя чашку на стол. — Дядя высказал свою волю, и не нам ее оспаривать. — Отчего же? — воскликнула я. — Это несправедливо, как мне кажется. Он пожал плечами. — Отец долгое время был с ним в ссоре. По совету дяди он рискнул большей частью своего состояния и пошел на спекуляцию, которая его разорила. Они обменялись горькими упреками, расстались в гневе, да так и не помирились. Впоследствии дядя был более удачлив в своих предприятиях, и отец надеялся, что тот загладит свою ошибку, оставив наследство моим сестрам и мне; однако дядя завещал нам лишь тридцать гиней на покупку трех траурных колец. Не скрою, что мы очень рассчитывали на это наследство, ведь моим сестрам, несмотря на все их несомненные достоинства, приходится работать гувернантками, а мне… — он прервал себя на полуслове и устремил непроницаемый взгляд в пространство. — Но все сложилось так, как сложилась. Судьба редко бывает благосклонной и щедрой. — Но мы сами можем взять судьбу в свои руки! Я предлагаю вам разделить состояние, по недоразумению доставшееся мне одной, поровну между нами — одним племянником и тремя племянницами, — и, не давая Сент-Джону возможности возразить мне, продолжила: — Вы не представляете, как я была счастлива, узнав, что у меня есть родственники. Эта новость обрадовала меня больше, чем свалившееся мне на голову огромное наследство. И я настаиваю на том, чтобы разделить деньги. Пять тысяч фунтов будут для меня радостью и благом, в то время как двадцать тысяч будут меня мучить и угнетать; двадцать тысяч никогда не были бы моими по справедливости, хотя бы и принадлежали мне по закону. Согласитесь же, что такое решение единственно правильное! — В какой-то мере оно, возможно, и правильно, — проговорил кузен, с каким-то странным выражением лица глядя на меня. — Но ведь это идет вразрез со всеми обычаями. К тому же вы имеете право на все состояние: дядя нажил его собственными трудами; он волен был оставить его кому пожелает, и он оставил его вам. В конце концов вы можете владеть им по всей справедливости и с чистой совестью считать его своим. — Нет, Сент-Джон, я уже все решила, — я встала и начала ходить по комнате. — И не пытайтесь меня переубедить. Напишите завтра же Диане и Мэри — пусть немедленно возвращаются домой, не дожидаясь Рождества. Думаю, что они будут менее упрямы, чем вы. — Давайте поговорим об этом завтра, — он тоже встал и подошел ко мне. — Вы сейчас чересчур возбуждены и мыслите не слишком разумно. Я возмутилась. — Я не изменю своего решения. Для меня оно столько же решение сердца, сколько и совести. Хотя бы вы спорили, возражали и докучали мне этим целый год, я все равно не откажусь от него. — У вас твердый и несгибаемый характер, кузина, — и я впервые увидела, как он улыбнулся. — Но все же я прошу повременить вас с этим решением до утра и хорошенько все обдумать. А, вот и Ханна! — он обернулся к вошедшей экономке. — Будь добра, проводи мисс Эйр в ее комнату. После этих слов он снова опустился в кресло, взял со стола чашку с недопитым чаем и поднес ее к губам. Но могу поклясться, что в этот момент он только делал вид, что его совсем не трогает происходящее — в душе его шла отчаянная борьба между голосом рассудка, призывавшего отказаться от моего предложения, и голосом сердца, которое желало его принять. Утром мне предстояло узнать, что же победит в этой нелегкой битве, а сейчас я только пожелала ему спокойной ночи и удалилась к себе.