Ангел

      -Да сколько ж можно?? Ответь мне! Посмотри на меня! – крикнула уставшая мать, но, опять не выдержав молчания с моей стороны, выбежала из квартиры, хлопнув дверью, и только этот хлопок вывел меня из коматозного состояния. Вывел, надо сказать, недалеко. Так, глаза ожили.       Нет, я ни в коем случае не хочу ее обижать, ранить, заставлять переживать за меня, просто… Просто мне сложно заставить себя вести по-другому. Ведь если я буду плакать... Я думаю, ей будет еще больнее, потому что она никогда не выдерживала вида моих слез. Так что, какая разница уйдет ли она сразу после того, как я начну плакать, или немного выпустит пар и убежит жаловаться тому, кто первый под руку подвернется,…например, моему брату.       Или я все-таки желала ее обидеть, задеть? Не знаю. Единственное, в чем я сейчас была уверена: мне не хотелось ее ни останавливать, ни извиняться за свое поведение. Мне вообще ничего не хотелось. Разве что немного воды. Проблема была в том, как заставить себя двигаться, хотя бы просто пошевелить рукой.       Видимо, прошло уже достаточно времени, чтобы она успела обсудить свою неблагодарную дочь и ужасную судьбу с моим братом, потому что он вошел, тихо придерживая дверь. Он смотрел на меня исподлобья, как бы, с одной стороны, оценивая ситуацию, а с другой... С другой стороны в его глазах плескалось такое море жалости ко мне и вина. Он винил самого себя?       -Привет,-хриплый и унылый голос прервал затянувшееся молчание. Неудачно прервал, надо сказать.       Подождав немного, он понял, что я не отвечу, и, наконец, осмелился выдержать мой взгляд более секунды. В нем он смог разглядеть слабое подобие приветствия. А я опять увидела этот океан жалости, и, видимо, мои глаза снова выразили презрение, так что Джин снова отвернулся. Прости меня, мой милый старший братец, сострадание мне сейчас совсем не нужно. Слишком поздно. Я умоляла тебя о помощи и сострадании тогда. Сейчас мне уже ничего не нужно.        Судорожно вздохнув, он попытался продолжить немного дрожащим голосом:       -Кхм, ты неважно выглядишь, сестренка. Мама говорит, что после того, как тебя выписали из больницы, ты совсем не ешь... Это на тебя не похоже…Посмотрим…что тут у нас…Хм…Смотри, ты так любишь мандарины. Хочешь, я почищу? Всю эту гору? Смотри, сколько тебе их принесли... Давай хоть одну дольку... Прошу... Рука с кусочком фрукта безжизненно упала. По его щеке пронеслась слеза. Бедный, бедный Джин… прости меня, я не могу есть, я не могу спать, я не могу говорить, я ничего не могу…И не могла. Никогда. Даже защитить его от своей собственной матери. Всколыхнув воспоминания, я вдруг снова начала задыхаться в тихом омуте отчаяния и слез.       За прошедший месяц я смогла оттолкнуть всех. Родных, друзей, знакомых, даже коллег удавалось держать на расстоянии двух-трех вытянутых рук. Да-да, я все равно хожу на работу. Дома было слишком тоскливо, да и возвращаться в дом родителей из-за неуплаты арендной платы... Это наказание похуже остальных. Расчетливость еще живет во мне. Хоть что-то живет. Хотя многие вещи хранят уже ненужные воспоминания. Я пыталась от них избавится, но...Видимо, я слишком слаба.       Последний раз до меня пытались достучаться дня четыре назад. Даже к доктору отвели. Он вроде как психиатр или психолог, не помню. Я его лица даже не запомнила, не то, что имя. Вроде знакомый матери, она, что-то пыталась мне сказать, напомнить. Не помню, не хочу. На сегодня этот самый доктор опять назначил встречу, но я не пойду. Мне его услуги не нужны. Они нужны им. Залечить свое чувство вины, а если не залечить, то хотя бы хоть немного смягчить ноющую в груди боль от поражения, которое они не могут признать,ведь предполагалось, что они выиграют.Но нет. Они до сих пор не могут признать, что были неправы. Вроде бы, что мне от их признания? Совершенно ничего. Легче не станет. И не вернет…       Тут я себя остановила. Это было сложно. Но падать в обморок посреди пешеходного перехода в мои планы не входило. Опять на неделю в больницу? Под капельницу с глюкозой и еще какими-то физрастворами? Снова выслушивать недовольные причитания стареньких сердобольных медсестер, пытающихся меня накормить? Нет уж, увольте. Просто дойти до квартиры и тихо сдохнуть там, чтобы никто не успел помочь, проявляя этот чертов гуманизм. Похоже, я слишком горда, чтобы просто прыгнуть с крыши или перерезать вены.       Подняв голову… Думаю, у меня начались галлюцинации, потому что... Потому что впереди маячила знакомая фигура в как всегда распахнутой (даже в ярый мороз) кожаной куртке и ярко-красном шарфе. Растрепанная челка скрывала хитрющие глаза, но не улыбку. Мягкую. Нежную. Родную. Мою. Счастливый крик не мог сорваться с моих губ, только приглушенный вздох. Я чувствовала себя новорожденным теленком, который не умеет ходить, потому что ноги отказывались слушаться, совершенно забыв, что такое «ходить». Я сморгнула счастливые слезы, и видение исчезло в проходящих мимо людях, в крупных снежинках, парящих в замысловатом танце, в ярких огоньках гирлянд, призывно мигающих на витринах. Найдя опору в виде кирпичной стены, я попыталась привести в норму свои чувства, мысли и дыхание. Ноги не держали вовсе.       -С Вами все в порядке? – спросил обеспокоенный мужской голос       -Да-да, все в порядке - соврала я, не открывая глаз.       Немного пошатываясь, я снова продолжила путь с работы домой. В голове стоял какой-то туман, дышать тоже было тяжело. Решив передохнуть, я направилась к парку. Моя любимая скамеечка под красивой пушистой елью была, конечно же, свободна. Конечно же, потому что поздний вечер, все спешат в такие теплые дома, светящиеся уютом, с запахом приближающегося праздника. Конечно же, потому что многие снуют в панике по магазинам в поисках ТОГО САМОГО подарка… Конечно же, потому что они не одиноки, им нечего делать в такой холодный вечер в темном парке.       Позволив себе расслабиться, я с каким-то болезненным наслаждением вдохнула морозный воздух и, откинув голову назад, погрузилась в счастливые воспоминания… Девушка даже не заметила присевшего на другом конце скамейки парня, с интересом смотревшего на нее. Не заметила и того, как он с вытянувшимся от удивления лицом повторил ее последние действия, и довольно улыбнувшись, приготовился ее слушать…