Что?

Я давно потеряла себя в сотнях исписанных чёрной ручкой листов, километрах пройденных дорог босыми ногами и миллиардами слов в пустоту. Иногда я теряю саму себя во взглядах людей, которые пристально смотрят на меня каждый день, а я будто стою в центре и беззвучно спрашиваю: что? Что? Что? Что? Я исписала сотни листов. Их снизу доверху покрывает мои размашистый почерк. Иногда я писала крупно. Так, чтобы помещалось лишь пару слов на страницу. А иногда я сжимала слова настолько, что их было сложно разобрать даже если приглядываться. Моя уверенность в себе проходила с каждым днём. Она проходила будто бы мимо меня, оставляя меня совсем одну. Что? Я становилась похожа на ребёнка, коим никогда в своей жизни не была. Я забивалась в угол и сидела до тех пор, пока слезы не заканчивались в моих глазах, а костяшки не были разбиты. Я больше не могла говорить, потому что язык заплетался, я путала слова. Иногда мне нужно было время, чтобы сказать простое предложение, потому что я искренне не знала, как его сказать на моем родном языке. Я путала схожие слова. Я путала "изначально" и "сначала". Я путала "оставить" и "отставить". Слова будто бы мешались в моей голове, не хотя выходить в нужно порядке. А иногда они и вовсе застревали в горле, и я стола несколько секунд с открытым ртом, не в силах унять слезы, которые подступали к глазам от беспомощности. Я чувствовала себя жалкой и никчёмной. Я смотрела в глаза людей, которые когда-то были для меня всем, ища в них поддержку. Но находила только то, что я понимала: они мне неприятны. Противны. Мерзки. От этого осознания хотелось орать, но было некому. Я молчала, поджимая губы все сильнее. Иногда они бледнели, иногда синели. Но никто не видел. Никто даже не смотрел. Я старалась быть собой ровно настолько, насколько я сама помнила, что это значит — быть собой. И, клянусь, я очень долго и упорно искала ответ на этот вопрос, но как бы сильно я ни старалась, ответ от меня все ускользал. Я смеялась, рассказывала забавные истории, улыбалась, иногда грустила. Но я не хотела делать ничего из этого. Единственным моим желанием было просто уйти. Я не знала, куда я хочу и зачем. Мне просто хотелось уйти. Я больше не чувствовала себя комфортно в месте, которое привыкла считать своим домом. Я будто бы лишилась сердца, а рана заросла. Шрам остался, но боли уже нет. Что-то тревожило меня изо дня в день, что-то давило на грудную клетку. Я не могла найти ответа, что конкретно, и это пугало меня с каждым днём все больше и больше. Я старалась. Я исписала все эти листы не просто так. Я писала свою историю, которую должны увидеть, потому что иногда войны происходят не только среди разных людей. Должны увидеть, однако не сейчас. Я ещё не закончила. Когда закончу, обязательно это отпраздную. В тот день будет много слез, много горечи и много речей, которые уже не будут иметь никакого толка. Речи нужно говорить, пока их есть кому слушать. До могил слова и слезы не доносятся. — Ты в порядке, Гермиона? — с участием спрашивает Рон, заходя в комнату, в которой я сижу на полу в углу. Я изо всех сил делаю вид, что читаю, как делала бы прежняя я. — Конечно. Что ж, без сомнений, война изменила нас всех. И уже не знаешь, кто враг. Иногда он внутри тебя самого. И это самая страшная война.